Стопудовый граф

4

Рано утром Шаст уже был на ногах. Он привел себя в порядок, скромно позавтракал, но не в столовой, где обычно принимали пищу хозяева и гости поместья, а на кухне, где ела прислуга. Ему подали овсяную кашу на молоке, чай и печенье в качестве десерта. Но капитан нанес визит на кухню, где царствовали жар беспрерывно работающей печи и свист ножей, не только ради еды. Вокруг него крутились молодые служанки, пока дамы в возрасте, не без интереса поглядывая в его сторону, варили супы и месили тесто на сладкие пироги. Аделаида, Одри, Берта, Джози, Китти... Шаст не старался выучить их имена, да и бессмысленно это было; одно его занимало тем утром - что незаметная, но вездесущая прислуга могла поведать ему о своих хозяевах? Языки у девчонок были длинные, любопытства не занимать, да и вдобавок компания капитана действовала на них, словно морфий. Они легко рассказали ему о серьезном увлечении графа театром, его дружбе с артистами, литераторами и музыкантами, которых он довольно часто принимал в гостях. Также знали они и о том, что за эту тягу к искусству многие считали графа чудаком, но все равно отчего-то уважали. У него были высокий титул, обширные земельные владения, благосклонность принца, приличное образование, он был интересен дамам – все это, а в особенности последнее, вызывало зависть у других, менее достойных джентльменов. Какова же была их радость, когда на прошлое Рождество граф объявил о своей помолвке. Признаться честно, о нем давно ходили недобрые слухи, ведь за долгие годы он не имел серьезных отношений ни с одной дамой, более того, не проявлял он к ним и интереса. Помолвка расставила все на свои места, однако, на скромный взгляд служанок, произошла она как-то скомкано и спешно, ведь прежде Кэтрин не нанесла ни единого визита графу, а тут уже стала его законной женой. Шасту этот момент показался странным, однако девушки единогласно убеждали его в том, что не иначе как всепоглощающая любовь была властна над графом в тот момент. Они все хвалили Кэтрин за ее доброту, острый ум и небывалую для женщины мудрость, которая, они были уверены, и пленила неприступного графа.

Капитан покидал кухню в некотором смятении. Он узнал много нового о своем, если можно сказать, подопечном, и теперь понимал нежелание того терпеть ежечасный контроль над своими передвижениями. Они были знакомы всего пару дней, но уже не могли избежать совместного времяпрепровождения где бы то ни было за пределами поместья. Даже в самом поместье граф вынужден был принять четырех незнакомых людей, нарушавших его покой и привычный уклад жизни, что ввиду своей скрытности, по словам служанок, он ценил превыше всего.

Корона выдавала свое распоряжение об обеспечении аристократии опытной охраной за жест доброй воли, однако чем больше Шаст думал об этом, тем яснее понимал: таким образом они одновременно укрепляли веру влиятельных дам и джентльменов в могущество своих правителей и убивали надежду простого народа на то, что их восстания способны принести какие-либо плоды. Подписываясь на эту службу, Шаст отдавал дань своему прошлому, проведенному в кругу знатных особ, а также своему воспитанию, не позволявшему идти на поводу у эмоций и требующего рационализма. Еще на фронте он был в ужасе оттого, насколько война обесценивала человеческую жизнь и как легко его страна расходовала собственных граждан в качестве пушечного мяса. В какой-то момент он даже был полон решимости бросить все и вся и по завершении войны, если выживет, поселиться в глухой английской деревушке. Он мог бы стать пастухом и на пару с гончей приглядывать за стадом покорных овец, мог бы учить провинциальных мальчишек военному делу, мог бы, в конце концов, встретить прекрасную девушку и с ней обзавестись собственными детьми. Но его вызвали в Лондон. На его жизненном пути появилась новая развилка, и Шаст решил идти по ней. Все его нутро желало восстановить веру в идеалы своего прежнего окружения, а приняв предложение принца об охране графа Кентского, он дал себе последний шанс вновь изменить мнение. Пошел на поводу у своей, может статься, слабости, но пусть так. Ведь, в конце концов, он всегда может уйти, если так пожелает.