Неидеальный? Зато чемпион!

Глава 16

Ярость Магии или тихое шуршание чешуи

        Барти Крауч пришел в себя после проклятия дезориентации, брошенного ему в спину Дамблдором, лишь после полуночи, оказавшись в своем кабинете. Сразу же как-то сильно затряслись руки, он побледнел и стал похож на ходячий труп, а лоб покрылся испариной - и все от ужаса из-за того, что ему предстояло сделать.

        На периферии сознания маячила мысль, что он сам, как и его Лорд, сошел с ума, если смог помыслить совершить то, что считалось наихудшим в среде волшебников. Никто не станет разбираться; если узнают о его вине, просто убьют, не задавая вопросов, потому что задуманное… непростительно. К тому же его убийство будет милосердием, потому что иначе его жизнь, вообще все его существование превратится в агонию. Предать магию – не значит стать предателем крови, как может кому-то показаться со стороны. Но нет. Ты можешь уйти к маглам, разбавить кровь с грязнокровкой, убить чистокровного Лорда Магии и всю его семью и получить соответствующее наказание, но ты не можешь убить магию: за это следует наихудшее из всех возможных наказаний – вечная агония души, даже после смерти, потому что ничто не спасет: ни дементор, ни крестраж, ни Авада Кедавра. Можно блокировать магическое ядро и тем самым лишить доступа к магии человека – да, это преступление, но поправимое. Такое происходит сплошь и рядом. А вот убить частицу Госпожи в ее носителе… Нет и не может быть ничего хуже. В конце концов, создательница зелья occidere magicae до сих пор жива. Но ТАКОЙ вечной жизни не пожелал бы даже его господин.

       Откуда Лорд взял это зелье, Барти не мог и предположить, но вся грязная работа досталась ему. Знал ли Темный Лорд о наказании за содеянное? Знал ли, что после этого зелья волшебник не становился сквибом, он даже маглом не становился, а просто превращался в овощ, как после встречи с дементором? Знал, не мог не знать. Выбор был только за ним, за Барти. Стоит ли его душа детской прихоти Повелителя?

         Последняя мысль пронеслась в его голове, когда Барти уже стоял в темной спальне над кроватью юноши и вглядывался в лицо юного волшебника. Лицо мужчины было окровавлено когтями проклятой феи, грудь и руки исполосованы порезами, но он не обращал внимания на боль, все крепче сжимая флакон. Метка горела как никогда, он сам находился в ступоре, весь дрожал, почти задыхаясь от нехватки кислорода в легких, настолько он был напряжен, но не уходил.