Неживая

Единственная ценность

Несмотря на ранее время, в городе царила суматоха и паника. Жители прибрежных поселений слишком хорошо знают, что бывает, когда море внезапно исчезает. Они спешно покидали дома, стремясь спасти только самое ценное, иногда забывая, что единственное по-настоящему ценное – это их собственные жизни.

Терон, убегающий от приближающейся волны на своих двоих, не смог преодолеть значительного расстояния. Когда на город обрушилось цунами, он сидел на крыше городской ратуши, и молил небеса о том, чтобы волна была не слишком высокой, а здание – достаточно крепким.

С самой высокой точки города, Терону было прекрасно видно, как вода сметает все на своем пути, закручивая недостаточно расторопных жителей города в смертоносных водоворотах. Очень быстро улицы города превратились в бушующие реки, наполненные обломками мебели и зданий. По одному из переулков поток протащил автомобиль.

Терон оглянулся в сторону моря, и на одном из деревьев увидел странный комок, который при более детальном рассматривании оказался ребенком. Малыш, несмотря на свой очень юный возраст, ловко взбирался вверх по веткам. Когда его от бурлящей воды отделяло не более полуметра, он уселся и крепко обхватил ствол руками, прижавшись к дереву всем телом.

«Только бы ствол выдержал, и корни не выворотило водой!» – подумал Терон, искренне переживая за ребенка. Периодически по улицам затопленного города протаскивало тела людей, но ему очень не хотелось видеть смерть человечка, чья жизнь только началась.

Когда вода немного схлынула, и главная опасность миновала, Терон спустился на первый этаж здания. Он выбрался на улицу через разбитое окно. Быстро сориентировавшись, направился в ту сторону, где видел дерево, на котором спасался от цунами ребенок.

Меня вертит и переворачивает совсем недолго. Через несколько минут поток затягивает, и я погружаюсь в мутную воду с головой. Ничего не могу увидеть и быстро теряю ориентацию – не могу понять, где поверхность, а где дно. Меня впечатывает спиной в камни, боком я ощущаю шероховатую поверхность стены какого-то здания. Вытягиваю руки вперед и натыкаюсь пальцами на жесткую деревянную панель. Понимаю – волной меня прибило к дому, а сверху засыпало обломками. Сначала я хочу оттолкнуть доску руками, но что-то еще давит на нее, и мне не хватает сил, чтобы сдвинуть ее с места. Снова накатывает липкий страх быть похороненной заживо. Хоть я и не жива, и обломки рано или поздно разгребут, но оставаться в западне мне очень не хочется. В горле стоит горький ком, и мне кажется, что я задыхаюсь. Я начинаю истерично бить кулаками по деревяшке, пинать ее ногами, но в воде мои движения замедлены и толку от них немного. Постепенно у меня получается усмирить панику. Я упираюсь спиной в стену дома, а ногами в деревяшку. Удается сдвинуть ее совсем на немного, но это открывает какой-то потайной шлюз и вода, заполняющая мою ловушку, начинает быстро уходить. Я принимаюсь отталкивать панель резкими размеренными толчками. Приходится раскачивать ее несколько минут, прежде чем над моей головой появляется достаточно большая дыра, в которую я могу пролезть. Я выбираюсь наружу и оглядываюсь.

За время, проведенное мной под обломками чьей-то крыши, вода успела отступить. На улицах города царит ужасающий в своих масштабах разгром. Совсем не далеко от меня, в жидкой грязи среди обломков, лежит искореженный стихией труп. Я чувствую запах крови и внезапно для себя осознаю, что он мне очень нравится. Аппетитненький такой. Я медленно втягиваю воздух носом, и рот наполняется слюной. Черт! Да что это такое со мной! Я отвожу взгляд от трупа и поспешно выбираюсь из завалов. Стараясь не смотреть на тело, устремляюсь в противоположную от него сторону. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда!

Я бреду по колено в грязи, с трудом переставляя ноги. Мне некуда идти, но стоять на месте тоже нет смысла. Наверно нужно выбраться из города, найти укромное местечко и хорошенько обдумать сложившуюся ситуацию, но пока я иду в сторону моря. Где-то там должно быть дерево, на котором я оставила спасенного мальчишку. Выжил ли он?

За очередным поворотом я встречаю женщину. Одежда на ней изорвана, на лбу – большущая ссадина. Она пытается что-то найти в жидкой грязи, запустив в жижу руки по локоть. Когда я выхожу из-за угла, она поднимает на меня взгляд и глаза ее округляются от ужаса. Из ее рта вырывается дикий крик, и она убегает, вернее – пытается убежать, оскальзываясь и падая в грязь.

Черт! Я совсем забыла, как выгляжу!

Я быстро отступаю обратно за угол дома и, набрав в руки немного грязи, растираю ее по лицу, шее, груди. Сомнительная маскировка, но уж лучше, чем пугать немногих выживших горожан своей мертвенной бледностью.

На улице, куда я сворачиваю, почти нет грязи, и я ступаю по мокрым камням. Прохожу еще несколько кварталов. Внезапно мне в ноги бросается какое-то взъерошенное существо. Оно с рыданием обхватывает мои колени, и я узнаю в нем давешнего мальчугана. Опускаюсь на мокрые камни и беру его на руки, прижимаю к себе. Облокачиваюсь на стену дома.

– Ну, ну, не плачь, – утешаю я его. – Уже все хорошо, уже все страшное позади. Ты такой молодец, такой послушный мальчик. Все хорошо, все хорошо...

Я чувствую облегчение и даже ликование, из-за того, что малыш не только жив, но и относительно невредим. Стараюсь гнать от себя мысль о том, что его мать, скорее всего, мертва, а дом – уничтожен стихией. Рано или поздно родители всех детей умирают. Таков закон этого мира. Рождение уравновешивает смерть. Из пепла погребального костра прорастают цветы и трава, мертвый хомяк становится пищей для птенцов совы, а комнату скончавшегося деда занимает так похожий на него внук. И горе тем людям, которые не понимают, что единственная ценность этого мира – это жизнь детей, которую нужно оберегать любой ценой!

Через какое-то время малыш перестает реветь, недолго горестно всхлипывает, а потом и вовсе замолкает, уснув прямо на моих руках. Согревшись под лучами солнца и ощущая у своего живота теплого, мирно посапывающего, ребенка, засыпаю и я.