Живой...

Глава 40

Мы оба чувствовали себя неловко после откровений и признаний с моей стороны. Но я не жалела ни об одном, сказанном мною слове. Было бы глупо продолжать отрицать очевидное - я бредила этим мальчиком. Он давно уже перестал быть для меня просто рабом, но я по-прежнему считала его своим. Но кем именно? Мне стало неприятно называть его собственностью, после тех чувств, что он будил во мне. Я не заметила как невольно всё чаще стала сравнивать его с Франком. Человека-раба и вампира-убийцу. Я была вынуждена признать, что Найл выигрывал по всем статьям. Человеческая душа постепенно, шаг за шагом, побеждала жажду крови. Я не помню в какой момент перед Найлом, у меня начали дрожать колени, и пропадал голос. В моём доме, когда он, испугавшись, что я ещё больше покалечу его ногу, вцепился в меня? Когда я, невероятной силы вампир, с трудом смогла довести его, прижимающегося ко мне, в дом моей семьи? Тогда я впервые ощутила его губы на своей коже и не вмешайся в тот момент мои родственники, мальчик был бы уже мёртв. Хотя сколько раз его жизнь могла бы оборваться благодаря мне? Каждую секунду он так бездумно рисковал, позволяя себя смотреть на меня так, прикасаться. Сколько сил мне стоило не смотреть на призывно пульсирующую венку на его шее. Сколько раз я могла сорваться, ловя на себе его откровенные взгляды, чувствуя на себе его опаляющее дыхание. Каждое его движение, каждый вздох, звук голоса, хрипло произносящий моё имя, пробуждали во мне женщину. Не женщину-зверя, жаждущую грубого, животного сношения, а женщину-человека, мечтающую просто любить и быть любимой. Я зачарованно наблюдала, как его лицо озаряет редкая, но такая настоящая, чувственная улыбка, как на несколько секунд его глаза вспыхивали не от страха, а от желания. Ведь через мгновение они снова погасали, подавленные тьмой, из которой он так страстно желал выбраться. Я не могла заглянуть в его душу, израненную и истерзанную, но я видела, что она хранит память о ком-то очень важном в его жизни. Ненависть вспыхивала во мне с новой силой, когда я раз за разом убеждалась, что в его сердце живёт та, с криками о которой он просыпался почти каждую ночь. Я умирала от желания спросить о ней, но больше всего на свете боялась услышать, как сильно он её любит. Я не умела читать в человеческих сердцах и совершенно не понимала его чувств ко мне. А в том, что они были, сомневаться больше не приходилось. Я запуталась и никак не могла понять, кто же я для него и кто он для меня. Настал момент, когда я начала бояться его. Когда чувствовала его горячую руку на своей, я боялась продолжения, что эта рука может оказаться где-нибудь ещё. Когда ночами, пока он спал, нависала над ним, жадно вдыхала его запах, почти невесомо проводила рукой по его телу, по вздымающейся от частых вздохов груди. Когда наклонялась к нему так близко, что мои губы почти задевали его. Боялась, что он вдруг проснётся и увидит в моих глазах то, в чём я не могла признаться ему. Не могла признаться даже самой себе. Я боялась, что такие желанные губы прикоснутся к моим в поцелуе, и однажды это едва не случилось, не испугай я его своим несдержанным рычанием. И не было никаких гарантий, что я смогла бы сдержаться тогда. Я боялась, что в тот момент во мне победит зверь, а не человек. Пришло время поменяться ролями и теперь я начинала принадлежать ему и буквы в моей голове успешно складывались в такое простое, но такое человеческое слово. 
Мы были в моей комнате вдвоём, когда я помогала Найлу лечь спать. Он испуганно замер, сидя на кровати и, опустив голову, рассматривал мерцающий при свете настольной лампы крестик. 
- Я разобрала постель. Можешь ложиться, - смущённо предложила я, не решаясь подойти к нему ближе. 
- Спасибо, - тут же вспыхнул он, и я еле подавила рычание. - Я только приму душ, - он неловко поёрзал на кровати, поднимаясь на ноги. 
- Не ходи, если не хочешь, - возразила я, почувствовав его напряжение, - ничего страшного, разок пропустишь.