Danke

9.

      — Ахуеть и не выхуеть нахуй! Это что за хуйня?! Какого хуя?! Вы ахуели совсем?!

      Сине-зелёные капли медленно скатывались по тёмным бровям вниз, на щёки, очерчивая скулы. На длинных ресницах застыли красивыми сферами, чуть блестящими в свете закатного солнца, а на губах оставили чуть заметные следы акварелевой дорожки.

      Глупо. Но в тот момент шок лишь слегка перекрывал острое желание прикоснуться к губам, что так сильно походили на произведение искусства. Я даже чуть поддался вперёд, но остановился, почувствовав на щеке касание.

      Арсений Сергеевич медленно провёл большим пальцем по моей коже, широким мазком размазывая прохладную воду. Его ледяные глаза странно мерцали, зрачки темнели глубиной и расширялись с каждым долгим мгновением. Он дышал тихо и медленно, пропуская воздух сквозь зубы, и опахивал меня свежим ароматом морозной мяты.

      Я покрылся мурашками то ли от того, что окно всё ещё было открыто, то ли от того, что его палец оказался на моих губах, слегка надавливая. Снова поднял завороженный взгляд на немца и неосознанно только начал приоткрывать рот, когда в комнату вошла мама:

      — Антон, что произо-... О боже! — мы отскочили друг от друга, как от огня. Я громко стукнулся о стекло окна макушкой, тут же трезвея, а Попов отошёл на пару шагов, поворачиваясь к двери полуоборотом и засовывая руки в карманы брюк (отчего они ещё сильнее натянулись, приковывая взгляд, да, блять), — Антон, опять ты пьёшь краски! Сколько можно? — мама подлетела к старенькому комоду, через плечо кидая на меня ненавистные взгляды. Я нахмурился, вспоминая основную проблему вечера. Что там случилось? А, точно: пиздец, — Арсений Сергеевич, вот, держите, — впихнула в руки немца футболку. Так, стоп, мою футболку. Я посмотрел на мужчину хмуро, а тот ухмылялся, наблюдая за сменой моих эмоций с каким-то садистским удовольствием. Вот сука!

      — Мама! Можно тебя на минутку, — выволок родительницу из комнаты за руку и уже было хотел закрыть дверь, но, кое-что вспомнив, резко развернулся, снова врываясь в своё личное пространство.

      Арсений Сергеевич уже успел расстегнуть две верхние пуговицы теперь очень красочной рубашки и остановился, стоило мне появиться в помещении, одарил меня всё ещё насмехающимся взглядом, будто намеренно продолжая показательно-горячо расстёгивать рубашку. Я очень сильно постарался не залипнуть, не попасть под влияние ауры мужчины.