Danke

3.

Следующая неделя прошла в темпе активного изучения предметов, шуток про прокушенную жопу и порно и упорного игнорирования существования немца. Возможно(!), в моём блокноте в тот период появилось несколько карандашных набросков лиц со знакомым профилем, но я старался их не замечать и перелистывать страницы как можно быстрее.

      Сентябрь подошёл к концу совсем незаметно. Дни становились короче, деревья — ярче, а уроки — скучнее. Где-то после первой волны контрольных я потерял всякий интерес к учёбе и терпение к нахальным тёткам. Началась бесконечная череда из походов к директрисе, недовольного ворчания классного, смешков уже откровенно бесящих одноклассников и ебучих вопросов о поступлении, звучащих от каждого взрослого.

      Мне не хотелось даже думать об учителе немецкого, который на своих уроках ехидно ухмылялся, гордо задрав нос, смотря на меня, постоянно придирался и отправлял мыть тряпку. Мне не хотелось смотреть на него, не хотелось его слушать, не хотелось о нём думать.

      Мне хотелось весны, хотелось каникул и хотелось сжечь грёбанный блокнот, почти на каждой странице которого были изображены в небрежном стиле строгим штрихом ледяные глаза.

      Сраные, ебучие, отвратительно прекрасные ледяные глаза.

      В общем, к началу октября я уже ненавидел весь мир и от одного упоминания ЕГЭ или немецкого языка мог завестись и поднять революцию. Моя повстанческая частичка личности была только за. И это было нормально, в этом не было ничего сверхъестественного, но один день октября мне запомнился особенно хорошо.

      Мы сидели в женской раздевалке при спортзале и активно переписывали всем классом домашнее задание по алгебре.

      Холодный плиточный пол раздражал свежий шрам на мягком месте, и я постоянно чесался. Пытался хоть что-то разглядеть на фотографии, изображающей лист чужой тетради. Бросил это дело спустя несколько секунд, швыряя ручку в стену и зло щурясь в сторону одноклассницы, что ела купленную Максом булочку. Она недоумённо наклонила голову.

      — Маша, вот ты, вроде, умная, — начал я, привлекая к себе внимание окружающих, — Заботливой хочешь казаться. А какого хера, спрашивается, пишешь голубой ручкой? — философски вскинув руку, зыркнул зло, — Не видно же нихера! Тебе нормальную ручку подарить?