Their madness

22. Лиса

После всего, что произошло в туалете бара, и, особенно, после всего, что произошло в самом баре, сложно чего-то опасаться. Но у Чонгука получается ее удивить.
Лиса спрыгивает с байка, задумчиво оглядывается. Промзона. Самое начало, буквально через дорогу начинается спальный район, живут люди. А здесь какие-то строения, крепкие, массивные. Похоже на гаражи, частные автомастерские. В темноте, неожиданно упавшей на город, сложно рассмотреть что-либо. Зачем она здесь? Зачем привез?
Нет, в принципе, на второй вопрос она ответ знает. Продолжить секс-марафон. Зная его темперамент, можно с уверенностью сказать, что десять минут в туалете его не удовлетворили от слова "совершенно". И ее мнение в очередной раз не учитывается. Да и что она может сказать? Особенно, после того, как он, абсолютно не задумываясь о будущем, опять устроил побоище в общественном месте. Чен не настолько дурак, чтоб не связать ее отсутсвие и бешеного Чона, хотя и не видел их вместе. Зато другие посетители видели. И уже, наверняка, дают свидетельские показания. А Чонгук и так на рецидивиста тянет, учитывая его прошлые заслуги... И его поимка - вопрос времени.
Неожиданно накатывает дикая злость, наверно, такая же разрушительная, как и до этого, у Чона.
Чертов придурок! Ну неужели нельзя держать свои дебильные замашки, свой мерзкий уголовный характер в узде? Ну здесь же не их дыра, где мало кто пойдет жаловаться. Здесь Сеул, черт!
Как так можно? Ни за что! Опять ни за что! Она ничего ему не должна, ничем не обязана! Она просто приняла приглашение погулять от приятного парня. И не собиралась с ним... А даже если бы и собиралась, то это ее личное дело, и Чон не имеет никакого права что-то ей предъявлять, так с ней обращаться! А, учитывая то, что говорила Джису, то вообще!
Чонгук тем временем, повозившись с замком, распахивает ворота. Включает свет. Это, оказывается, мастерская. Лиса стоит у байка, сложив руки на груди, и зло смотрит на Чона. А он, словно не замечая ее неуступчивого взгляда, неожиданно улыбается. И этим простым действием повергает в такое изумление, что Лиса даже забывает, что хотела такого злобного ему сказать.
Улыбка ему идет.
Очень идет.
Настолько, что Лиса удивляется, почему не видела ее раньше. Она уверена, что, если б при их первой встрече, тогда, в колледжной столовой, он просто улыбнулся ей, то она, мало того, что сразу бы в кеды стекла мимимишной лужицей, так и вообще... Все было бы по-другому.
И все для него было бы по-другому, если б он улыбался людям почаще. Неправильное слово. Не почаще. А хоть когда-нибудь. Хоть пару раз.
Лицо Чонгука настолько преображается, что увлеченная этой картиной Лиса пропускает момент, когда могла бы что-то ему высказать. Он подходит ближе, берет ее лицо в ладони и опять целует.
И все. Больше нет никакой злости, никаких возражений. Остаются только ощущения. Сладость его губ, непонятная нежность, и, черт! Избитые бабочки в животе! Первый раз с ним! Для Лисы это настолько непривычные эмоции, потому что обычно она испытывает мучительные, тянущие, животные ощущения от его близости, что она теряется и отвечает. И дрожит. Буквально дрожит в его руках, как девственница, которую впервые целует школьный хулиган. Словно опять на год назад откатилась. И только в этот раз нет страха, нет боли, нет недоумения и потрясения. Одно сплошное удовольствие, наполняющее ее мозг шипучими эндорфинами, намеренно, чтоб отключить.
И Лиса даже благодарна своему телу за это. Потому что не хочет уже думать о том, в какую задницу опять усадил себя ее дурной Чон, что будет дальше, и как ей теперь со всем этим быть.
Она обнимает его, зарывает пальчики в отросшие уже прямо неприлично волосы, тянется к нему, как тонкая березка к солнышку, стремясь получить как можно больше лучей, тепла, жара. Пока это возможно. Пока ее солнышко не спрятали злые тучи. От осознания конечности происходящего поцелуй отдает горечью.
Ну а Чонгук, с несвойственного ему, мягкого и осторожного поцелуя очень быстро переходит к привычной чоновской стадии поглощения, рычит, подхватывает Лису под попку, усаживает на себя и триумфально тащит в гараж.
В тот угол, где, похоже, сейчас живет. Где есть икеевский диванчик и умывальник.
- Ты здесь работаешь? - успевает задать вопрос Лиса, пока с нее сдирают джемпер и джинсы.
- Это моя мастерская, - Чонгук останавливается, окидывает ее восхищенным взглядом, хотя, по мнению Лисы, восхищаться вообще нечем. Худая, в простеньком хлопковом белье. Ей очень далеко до няшных универских красоток. Но, в выражении его лица, его глаз, она видит только голую страсть, желание, не замутненное никакими сомнениями. Как и всегда, впрочем.
Чонгук привстает, рывком стягивает с себя футболку, не давая Лисе времени даже на восхищенный вздох, потому что его тело, в отличие от ее, просто нереально. Крепкий, жесткий, худощавый, с сухими, выделяющимися мускулами, он не производит впечатления громилы, но вот то, что он опасен, можно понять сразу же. Даже если ты самоубийца и не реагируешь на жуткий, морозящий все вокруг взгляд, его тело даст понять, что перед тобой - хищник. Привычный к агрессии. Тот, кто бьет первым, не задумываясь.
Чонгук не красуется, не дает девушке рассмотреть себя повнимательней, провести неверными пальцами по твердым мышцам груди пресса. Ему не до этого. Он просто обрушивается на Лису всем ураганом, что бушует в крови, перехлестывает по венам, толкается в сердце, заставляя выскакивать из груди и сходить с ума от скорости.
- Твоя? - и как это Лиса еще может что-то соображать и даже говорить, она сама не понимает. Защитная реакция, не иначе. Чтоб не снесло торнадо по имени Чонгук. Ее личным торнадо.
- Моя. Я ей управляю.
Чонгук раздвигает ей ноги, грубо, не в силах сдерживаться больше, дергает трусики, пережившие нападение в туалете, но все же не выдержавшие повторной атаки, наклоняется и прикусывает напряженную кожу живота над лобком, шумно сопит, как большой пес, хрипит изменившимся, низким голосом:
- Пахнешь как... Пиздец просто... Умру сейчас...
Но, в полном противоречии со своими словами, развивает бешеную активность, не давая Лисе опомниться, и уж тем более позадавать еще глупые вопросы.
Сдирает с себя джинсы, возвращается к ее лицу, и... Опять целует. Нежно. Опять. Нежно. Да что же происходит??? Правда, когда в ту же секунду, одновременно с поцелуем Лиса чувствует давление в промежности и сдавленно стонет от легкой будоражащей боли проникновения, становится понятно, что, что бы там с Чоном не произошло за эту неделю, и, особенно за эти два последних дня, когда она его не видела, он остается верен себе. И добивается своего любыми способами. И, скорее всего, эта его неожиданная нежность - всего лишь хитрый ход, очень удачный, надо сказать. Полностью обезоруживающий.
Так же, как и его улыбка.
Завлечение, обманка, прятки с понятным финалом.
Потому что берет он ее так же, как и всегда, жестко и сильно. Не щадя. Врываясь на полную длину, одновременно сжимая хрупкие плечи, зарываясь пальцами в пушистые локоны на затылке, ловя ее припухщие губы, ее стоны, заглядывая в поведенные поволокой глаза. И отвечая на каждое, самое маленькое движение навстречу. Он по-прежнему очень остро ее чувствует, понимает ее тело на своем, животном уровне, и дает ему то, чего недостает. Больше силы, больше напора, больше движений. Он знает, как ей нравится. Как она любит. Потому что сам в свое время показал ей это. Научил. Приучил.
И теперь Лиса привычно и так сладко изгибается в его руках, отвечает на поцелуи и стонет в ответ на каждое движение. И, несмотря на происходящее, все стремится посмотреть на него, в его глаза, поймать в них привычное для него выражение несдерживаемого животного удовольствия, восхищения ей. Как центром его Вселенной. Это возбуждает еще сильнее, делает ощущения настолько яркими, настолько взрывными, что Лиса не выдерживает. Сжимает его сильно ногами, выгибается и кричит. И в этот раз Чон не закрывает ей рот. Потому что здесь никто не услышит.
Потом они лежат в немного непривычной для Лисе позе. Диванчик узкий, Чон просто ее переворачивает и кладет на себя, прижимая за поясницу, чтоб не прыгала никуда. А Лиса и не собирается. Какой тут прыгать, когда еле живая?
Чон дотягивается до джинсов, брошенных в изголовье, достает сигареты, прикуривает. Лиса лежит у него на груди, немного сползая вниз и чувствуя, как еще не до конца опавший член утыкается ей живот. От этого ощущения почему-то волнительно и странно. Сколько раз они лежали вот так, рядом?
В самом начале их непонятных недоотношений, Чон, залезал в ее окно и просто молча брал ее столько, сколько ему надо. А потом одевался и уходил, правда, крепко целуя на прощание. Если б не этот поцелуй, было бы совсем беспросветно.
Затем он начал оставаться, словно ему не хватало уже простого секса с покорной девушкой, хотелось... Близости? Он обхватывал ее рукой, вальяжно пристраивал на груди, курил, не заботясь о том, что табачный дым пропитает насквозь весь текстиль в скромной девичьей комнате, где в последний год колледжа творились совсем нескромные вещи. А Лиса лежала, слушая мерный и успокаивающий стук сердца, чувствуя запах табака, пота, кожи, иногда металла, эту дурманную смесь, которая голову кружила и сводила с ума. Обычно, докурив, Чон опрокидывал ее на спину и брал еще раз. Чаще всего, уже не так грубо, а медленней, спокойней. Срываясь лишь к финалу. Вместе с ней.
Они так и не разговаривали все время их недовстреч. Чон только курил и трахал, а Лиса, после нескольких проваленных попыток, тоже не особо стремилась. Она помнила свое тогдашнее замороженное состояние, свою отстранённость, не хуже чоновской, свое погружение в себя.
Они оба тогда что-то нашли друг в друге. Может, не отношения, но поддержку.
То, что потом было так больно рвать.
Но вот так вот, прямо на нем, сверху, в такой провокационной позе, Лиса никогда еще не лежала. Да и сейчас должна была благодарить только узкий диван. Рядышком на нем лежать было невозможно. Только так, друг на друге.
Чон курит, смотрит на нее сквозь ресницы. Неожиданно остро. Лиса понимает, что надо поговорить. Просто надо. Высказывать ему что-то бесполезно, конечно же. Что творится в голове этого упрямого дикаря, вообще невозможно понять.
Но, в конце концов! Она не может позволить, чтоб все опять встало на прежние рельсы! А Чонгук, судя по всему, наоборот, только к этому и стремится.
- Чонгук, так не может дольше... - она выдыхает, заметив, как опасно блеснули его глаза, понимая, что перегнула. Уже с самого начала разговора перегнула.
- Чонгук, ты вообще представляешь себе, что сейчас будет? Чен... Он же подаст заявление в полицию... И... Ах!
Она не успевает договорить, потому что сигарета уже отброшена, а жесткие руки неожиданно чуть подтаскивают ее вверх, и плотно насаживают на готовый к новому раунду член. И когда он успел так возбудиться? Она же лежала прямо на нем? Животом. И упустила момент...
Чонгук, несмотря на то, что в кои-то веки снизу, не выглядит тем, кого имеют. Совсем нет. Имеет он.
Смотрит, держит, дает маленькую паузу, чтоб осознала, в каком она положении, а потом командует:
- Сама.
Лиса, которая так никогда не пробовала, ошеломленно смотрит в его горящие от бешенства глаза и всхлипывает. От непонятной обиды. Вот как так? Она сидит на Чоне верхом, а командует все равно он!
Чонгук неожиданно легко качает ее вверх и вниз, как на качелях, вынуждая, охнув, ухватиться за спинку дивана одной рукой и упереть вторую в твердый живот.
- Давай, бля!
Он уже рычит. Опять! Опять!
Лиса, выдохнув и прикусив губу, двигается на пробу, несильно и невысоко. И Чон резко откидывает голову назад, сцепив зубы. Он напряжен. Взбешен. И явно сдерживается, чтоб не опрокинуть ее на спину и не поиметь грубо и жестоко, наказать за невысказанные претензии, за намеки. И только тут до Лисы доходит, что Чонгук дает ей преимущество. Карт-бланш! И это не унижение, а , наоборот, поощрение. Шанс. Для него, чтоб не превратиться опять в зверя. Для нее, чтоб смягчить его.
И она пользуется предоставленной возможностью по полной.
Все же художественная гимнастика - это вам не просто танцы с лентами, это серьезная физическая подготовка. Поэтому необычно только первые секунды. А потом, когда найден нужный угол проникновения, такой, при котором Лиса реально чувствует себя мушкой, насаженной на иглу, все становится на свои места. Лиса двигается, уже ничего не говоря больше, и видит, как меняется выражение лица Чонгука. Из ожесточенного и сдержанного - к возбужденному, голодному, со слегка мутным взглядом, словно от хорошей дозы кайфа. Он ей не помогает, просто трогает ее неутомимо движущиеся бедра, плоский напряженный животик, смотрит, как появляется и исчезает в ней его член, и взгляд скользит по ее открытым губам, по груди, подпрыгивающей в такт движениям, по ломкому изгибу талии. И Лиса ловит этот взгляд, возбуждаясь еще больше, двигаясь быстрее, запрокидывая голову в стоне. И совсем малости ей не хватает. Совсем чуть-чуть. Она не понимает, чего, поэтому стремится добрать ускорением недостающее ощущение.
И только когда твердые пальцы Чонгука ложатся ей на клитор и начинают ритмично, в такт ее движениям, массировать его, она понимает, чего ей не хватало все это время, потому что буквально через секунду взрывается таким фейерверком, что не может опять сдержать крик. А потом все та же рука сграбастывает ее за волосы, притягивает вниз, губы захватывают жадным поцелуем, и Лиса ловит последние свои сокращения и первые Чонгука. И это продлевает ее удовольствие в разы. И настолько остро чувствуется, словно в ее первый ошеломительный и неожиданный оргазм. Она уже не двигается, неистово сокращаясь, Чонгук все делает сам, и последние его финальные толчки жестоки. Но это именно то, что нужно. Им обоим.
Эта близость выматывает настолько, что, когда Чон отпускает, наконец, ее волосы, Лиса так и остается лежать на его груди, не шевелясь и пытаясь притив себя. Чонгук гладит рассеянно ее по мокрым от пота волосам, притягивает повыше, целует в мягкие губы и укладывает обратно. Лежать на нем настолько хорошо, что Лиса даже не противится, когда он скидывает со спинки дивана покрывало и укутывает ее. Это уютно, мягко и безопасно. И хорошо, что не надо самой двигаться, потому что сил на это нет. И, пожалуй, предложи Чонгук поговорить сейчас, Лиса бы не согласилась.
Только не теперь.