Their madness

26. Чонгук

Чонгуку всегда казалось, что, после его охренительно шикарной жизни в доме папаши, его мало что может впечатлить. Когда каждый день, возвращаясь сначала со школы, а потом с колледжа, реально не знаешь, чем тебя встретит родной, мать его, дом. То ли разбитыми бутылками у порога. То ли пьяными собутыльниками папаши, то ли беспорядочной или прицельной стрельбой. Пару раз в своей комнате в постели шалашовок заставал, охочих до молодого мяса. И очень много раз трахающегося прямо в гостиной на диване папашу.
Умножить это на то, что вытворял под приходом Хосок, и будет прям картина маслом. Счастливое, мать его, детство.
Но вот он видит Лису, которую заводит в комнату тот самый черт, что приходил к нему в самом начале, разговоры разговаривать, и понимает, что, сука, земля из-под ног ушла. Реально. Не пустое выражение. Лиса щурится так, словно ее несколько дней в подвале продержали, пугливо прикрывает разорванную на груди толстовку тонкими пальчиками. Пальчики в крови. Губы в крови, распухли немного. Словно ее били. Или кусали. На обнажившемся животике - мазки крови, синяки. От пальцев. Все это Чонгук отмечает помимо желания, словно со стороны фиксирует происходящее.
И земля все больше мягчеет, крутится, ноги разъезжаются буквально.
Он ничего не чувствует. Вообще ничего. Он просто труп. Мертвец. Без эмоций. Он старается, очень старается не думать, что с его хрупкой девочкой здесь делали полдня, пока он мотался по городу, как дебил, разыскивая ее и подозревая во всех смертных грехах.
Чонгук понимает, что, стоит ему сейчас хотя бы маленькую слабость себе позволить подумать... И все. И конец всему. И похер бы, если б ему, туда и дорога, отребью грязному. Но это конец и для Лисы. Он не успеет ничего. На входе стоят два мексиканца. На удивление собранные, без этих их обычных понтов и расслабона. И с оружием. Здесь, в помещении, Мигель. Еще низкорослый зубастый переговорщик. И сучара, которому он очень плохо вчера вечером вломил. Потому что тварь стоит спокойно, и о душевной встрече с ним, Чоном, напоминает только слегка покоцанная рожа.
Лиса, наконец, привыкает к свету и тихо вскрикивает, увидев его. И невольно делает шаг в его сторону, словно надеясь на защиту его рук.
И тут же низкорослый ее хватает, держит, а Чон непроизвольно обнажает зубы в угрожающей гримасе. Как зверь. Только что не рычит.
Лапы этой твари смотрятся на тонкой нежной коже его малышки чужеродно и жутко. И нет, Чонгук не думает, что, возможно, именно эти лапы оставили уже следы на ее животе и руках. Не думает. Нет!
Мигель поворачивается, смотрит на Лису, потом переводит взгляд на ее конвоира. Выражение лица его непроницаемо, но голос выдает раздражение.
Он начинает говорить на испанском, и Чонгук старается не дернуть ни одним мускулом, чтоб твари не поняли, что он знает язык.
- Какого дьявола она в таком виде? Сказал же, не трогать, - говорит Мигель.
- Чен, дурак, полез, - отвечает мексиканец, и Чонгук не переводит взгляд на сучьего подонка.
- Да что вы все тут строите, - ворчит тот, - от нее не убудет, а мне хоть компенсация за нос сломанный.
- Успел? - Мигель демонстративно не обращает внимание на придурка. Чонгук замирает. Сука, сука, сука, сука...
- Нет, - Чонгук чувствует, что ноги реально сейчас откажут, и как это его еще не раскрыли, кажется, на морде все написано, но на него не смотрят, быстро переговариваясь между собой, - только разодрал все, идиот.
- Да пошли вы, - ругается скот, - еще успею. Куда она денется, сучка?
И замолкает, потому что Мигель поворачивается к нему и смотрит. Так, что подонок бледнеет даже.
Мигель отворачивается и обращает внимание на Чона.
- Друг, мне не хотелось приводить настолько веские доводы, но ты вынудил, - он словно оправдывается, в глазах фальшивое сожаление.
- Что вы с ней сделали? - Чонгук понимает, что надо это спросить, надо показать слабость, и все силы уходят на то, чтоб правильно дрогнуть голосом.
- Ничего особенного. Она сопротивлялась, ее немного помяли... Разрешаю вмазать этому придурку за то, что распустил руки.
Мигель не успевает даже договорить, только кивает в сторону твари, мучившей его девочку, как Чонгук моментально подрывается и всем телом прыгает на сучьего выкормыша. Попадая одновременно раскрытой ладонью в многострадальный нос, но уже с таким расчетом, что полностью вмять переносицу в голову, а другой по горлу, расплющивая кадык.
Чонгук какое-то время стоит над хрипящим, катающимся по полу телом, с удовлетворением рассматривая дело рук своих. Это подлые приемы, злые. И напал он без предупреждения, не дав скоту подготовиться хоть немного. Но ему плевать. Совесть его не мучает и никогда мучить не будет. Он понимает, что мудак, если и выживет, инвалидом останется навсегда. И это приносит удовлетворение.
Лиса стоит молча, не отрывая взгляда от воющего на полу куска мяса. На ее лице нет удовлетворения. Но и жалости тоже нет. Чонгук на секунду чувствует гордость. Это его девочка.
- Сонни, убери отсюда это, - командует Мигель, за время короткой драки, даже не шевельнувшийся.
Затем поднимает глаза на Чона, уважительно кивает.
- Хороший удар, малыш. Ты можешь далеко пойти. Ладно, давай о деле теперь. Наше предложение, как я понимаю, ты пересмотрел?
- Да, - тихо говорит Чонгук.
Он пересмотрел. Он готов на все, лишь бы его девочку отпустили. На все.
- Я знал, что ты разумный парень! Тогда завтра мои люди приедут и посмотрят, какой бокс им подойдет больше.
- Нет. Я сам укажу бокс.
Мигель молчит. Думает. Потом кивает.
- Хорошо. Это разумно. Ты же хозяин, да? Тебе видней.
Это последнее утверждение звучит издевательством.
Чонгук кивает. Главное, выбраться отсюда. Главное, вытащить Лису. Остальное - потом.
- Не думаю, что стоит напоминать, как надо вести себя тебе и твоей очень милой девочке, да?
- Не стоит.
- А то времена сейчас тяжелые, ты же понимаешь? Опасностей столько. А девочка у тебя красивая. Мне понравилась. И ребятам моим.
- Я все понял.
Последние слова даются со скрипом. Чонгук понимает, что он реально уже на грани. И понимает, что последнее замечание нацелено на то, чтоб вывести его из себя. Может, чтоб дополнительно унизить. Поймать на еще один крючок. Как с этим тварюгой, которого он изувечил. Но здесь он жалеть точно не собирается. Он бы даже, пожалуй, еще и повторил.
- Ты молодец, малыш. Я думаю, мы сработаемся. Завтра жди моих ребят.
Мигель поворачиватеся к по-прежнему замершей на месте Лисе.
- Иди, девочка.
Чонгук непроизвольно делает шаг навстречу, и Лиса, всхлипнув, бежит к нему, обнимает, обхватывает, дрожит в его руках. И он готов убивать за эти всхлипы. За эту дрожь. Он знает, что убьет. Каждого. Вот решит вопрос с ее безопасностью и разберется по-полной. С каждым, сука. С каждым.
- Пойдем, Лис, пошли скорее.
Он старается держаться, все еще старается.
Надо выйти, надо уехать.
Надо постараться пережить это все.
Он отдает Лисе свою куртку, укутывает ее полностью, закрывая разорванную толстовку.
Сажает ее перед собой на байк, лицом к себе, заставляет ногами обвить его торс. Лиса жмется, все еще всхлипывает, впечатывается в его тело всем своим существом. Прячет лицо на его груди.
Чонгук позволяет себе слабость, перед тем, как завести мотор. Целует ее в макушку.
Она вздрагивает зябко всем телом. Выдыхает. И мягко целует его в ответ в ключицу. Чонгук, ощущая, как от этого невинного жеста буквально начинает гореть кожа, торопливо заводит байк и выезжает прочь, надеясь скоростью развеять охвативший его жар.
Он не совсем кретин, понимает, что то, что он сейчас ощущает, то, чего хочет, просто ответ его тупого организма на дичайший напряг. Как там говорят? На стресс. Чтоб его снять, люди обычно, жрут, бухают и трахаются. Ему до боли хочется именно последнего. И именно с Лисой. И да, это скотство. Его малышка пережила хер знает, что. И эта тварина, которая уже никогда не сможет ни дышать, ни глотать нормально, лапал ее своими грязными клешнями, оставлял следы на тонкой коже. Сука! Мало он ему всандалил!
Чонгук пытается за привычной яростью, злостью, спрятать бешеное желание остановиться и начать трахать Лису прямо на байке, не меняя позы. Ему надо довезти ее до мастерской, обработать раны, осмотреть. И выдохнуть, наконец. Это - программа максимум. О том, как решать вопрос с Мигелем, он будет думать уже после.
Они приезжают к мастерским. Там сегодня пусто. Чонгук отправил всех обоих мастеров в отгул.
Он заводит Лису в уже привычный бокс, закрывает дверь на засов.
Аккуратно сажает на диван. Лиса дрожит, сжимает на груди его куртку.
Он находит чистые тряпки и чашку с водой, садится перед ней на колени.
Смотрит в глаза.
- Лис, давай я посмотрю.
- Не надо, я сама. Можно, я в туалете посмотрю? - шепчет Лиса, не давая ему раскрыть полы куртки и снять ее.
- Нет, Лис. - Чонгук терпеливо проводит по ее хрупким плечикам ладонями, стягивая ткань вниз, - давая я. Мне виднее. И опыта у меня побольше, ты же понимаешь?
- Да... Да...
Лиса больше не противится, и Чонгук снимает куртку, отбрасывает в сторону изорванную толстовку, аккуратно ведет смоченной в воде тканью по телу, убирая кровь и грязь. Лиса смотрит на него, непроизвольно подаваясь навстречу каждому движению.
- Чонгук, - отчего-то шепчет она, - Чонгук, кто это такие? Что ты им пообещал за меня? Как ты меня так быстро нашел?
Чонгук приподнимается на коленях, легко укладывает ее спиной на диван, наклоняется сверху. Лиса лежит, прикрывая грудь тонкими пальчиками. Ее губы, припухшие и нежные, возбуждают. Он понимает, что нельзя. Что ей больно, что она только что чуть не пережила насилие. Он все понимает. Как и то, что он - последний скот, раз вообще о таком думает. Поэтому Чонгук отворачивается, пряча безумие взгляда, и говорит глухо:
- Неважно, Лис. Главное, что они тебя больше не тронут.
Он смачивает опять тряпку в чашке с водой, ведет по ее запрокинутому лицу, очерчивая линию скул. Руки его дрожат.
Он решает, что, пожалуй, хватит, и тянется за пледом, собираясь укрыть Лису. Но на полпути она перехватывает его руку и кладет на свою голую грудь.
- Поцелуй меня, Чонгук, - просит она.
Чонгук смотрит в ее огромные глаза, не подозревая, что в его зрачках отражается ее безумие.