Монотонный, ритмичный скрип. Он то нарастает, то стихает. И снова по кругу. Туда-сюда. Вверх-вниз. Качели.
Обычные качели, которые раньше можно было найти практически в каждом дворе. Качели, а на них сидит маленькая фигурка. Судя по тому, как при каждом движении взмывает масса волос, это девочка.
Она взлетает, замирает на мгновение в верхней точке, и опадает вниз, задрав личико ввысь, к серому небу.
При каждом взмахе качелей, в нижней точке, её сандалики задевают землю. И потревоженная пыль тянется струйками вверх, оседая на когда-то ярких детских сандаликах и худеньких ножках.
Я сначала останавливаюсь, а потом подхожу поближе, пытаясь рассмотреть детскую забаву. Ребенок продолжает ритмично качаться, не обращая на меня внимания даже тогда, когда я оказываюсь совсем близко и окликаю её.
Вверх-вниз. Поднять облако пыли и взлететь повыше, спасаясь от её цепких частиц.
Я становлюсь сбоку и смотрю. Это совсем не пыль. Это грязно-серые хлопья пепла.
Удивляться нечему, все вокруг засыпано пеплом. Дорога, детские площадки, остовы машин и деревьев, остатки домов. И даже я покрыта им с ног до головы.
И девочка.
Я протягиваю руку, останавливая качели, и смотрю на ребенка. Там, где с неба падал горячий пепел, попадая на курточку и шорты девочки, зияют черные обожжённые дыры. То, что я приняла за копну волос, на самом деле было клочьями паутины — липкой, прочной и серой.
Обошла качели кругом, взглянула в лицо ребенку.
Белые, выварившиеся глаза. Кожа — как пергамент. Цепкие пальчики намертво вкипели в порыжевший металл. Желтоватые зубы обнажены в жуткой ухмылке.
Я отворачиваюсь и отхожу, продолжая путь.
Сзади, сначала едва слышно, а затем набирая силу и ритм, начинают скрипеть качели.
