Бэмби

5

Время плелось безобразно медленно. Цифры на экране монитора то разбегались по разным углам, то сливались в единый дружный хоровод где-то посередине. Взгляд совсем замылился, очки с защитными жёлтыми линзами от голубых экранов съехали на самый кончик носа. Антон поправил тонкую металлическую оправу, сдвигая их ближе к переносице и от души зевнул. - Шаст, рот закрывай, а то муха насрёт, - раздался голос Артёма из соседнего кресла. Антон хмыкнул: их кабинет с самого начала стал скоплением плоских, как его жопа, шуток, повторённых миллион раз. В подавляющем большинстве шутки сводились либо к пошлости, либо к экскрементам, либо, что самое мерзкое, к тому и к другому сразу. А спонсор этого безудержного веселья - Артём. Артём: «Чё молчишь? Тебя обидели? Всех ебли, тебя не видели?». В кабинете сидело пятеро человек. Двое из них ушли на перекур, ещё один съебался пораньше на обед. Антону бы тоже сейчас на перекур: не столько за дозой никотина, сколько за небольшой дозой отдыха, но по просьбе Арсюши он бросил уже года два как и с тех пор не срывался - держал своё слово. Первое время давалось тяжело, сейчас тянуло редко и больше по привычке: сделать перерыв от работы и развести с коллегами лёгкие антимонии. Наверное, лучше всё-таки свалить на обед пораньше, чем сидеть и с непродуктивным лицом создавать вид бурной деятельности. Как вариант можно сходить «проветриться» до туалета и обратно, но есть ли смысл?.. Зазвонил мобильник. Антон достал свою новую крутую раскладушку с цветным дисплеем и посмотрел на экран. Звонил Серёжа. - Привет, Шаст, - начал Серёжа и сразу перешёл к делу. - Слушай, я понимаю, что ты на работе, но нам сейчас Арсюшку вести к стоматологу во второй раз: удалять нерв из больного зуба, а он наотрез отказывается ехать со мной или Ваней. Всех на уши поднял, мы и сами сегодня отгул взяли, чтобы его повезти. Он ни в какую, умоляет, чтобы с ним ты поехал. Сможешь? Судя по тому, что где-то на заднем плане рыдал Арсюша и кричал Ваня, всё действительно шло не по плану. Антон почесал бровь, снова поправил очки без диоптрий и снял их совсем. Ваня где-то, вероятно, в их квартире, на повышенных тонах обращался к Серёже: «Сергей, отвезём его так. Арс, имей совесть: давай всех с работы выдернем, потому что тебе так хочется!». - А чё такое? - спросил Антон. - Чёт серьёзное? - Да. Ещё на прошлом приёме Лиля сказала, что в следующий раз придётся потерпеть. Вот он и настроился заранее... Сможешь отпроситься, пожалуйста? Он нам все нервы уже вытянул по струнке, я сейчас сам орать начну. - Не надо. Я смогу отпроситься. Довезёте его до клиники сами? И адрес мне скажи. С рук на руки Арсюшу передал Сергей. Сказал, что Ваня уже был готов вырвать ему этот несчастный нерв лично или вообще убить - настолько Арсений их довёл. Стоящий рядом с отцом угрюмый одиннадцатилетний ребёнок не выглядел довольным выполнением своей прихоти: покрасневшие глаза, чуть опухшие щёки, опущенные уголки рта и непривычная молчаливость. Серёжа сказал, что они с Ваней сегодня весь день дома, и что Антон может позвонить, как всё закончится, чтобы кто-нибудь из них приехал за Арсюшей. «Или хочешь приезжай к нам, давно не собирались, чай хоть попьём, поедим что-нибудь». Антон согласился. Арсений посмотрел на Антона исподлобья и, не увидев на лице взрослого ни намёка на недовольство, расслабился. Антон и не мог злиться на Арсюшу: во-первых, у него сложились хорошие доверительные отношения с начальством, и он без труда отпросился на весь оставшийся рабочий день. Во-вторых, понимал, что просьба ребёнка - не столько детская прихоть, сколько следствие их связи. На прошлом приёме у Лили - той самой новой знакомой Кати, работающей детским стоматологом, у которой Арсюша наблюдался - ему чётко сказали: в следующий раз будем удалять нерв. Это нестрашно. Но что-то, звучащее как «удалять» и «нерв», причём употреблённое в одном контексте, пугало. К тому же, Арсений уже знал, что именно нерв - источник боли. На подсознательном уровне он подготовился к худшему, и связь дала о себе знать. Боль переживалась легче, если рядом находился запечатлённый с тобой человек - это физиология, вполне объяснимые процессы химии. Но Ваня с Серёжей об этом не знали, потому и приняли истерический концерт сына за очередной каприз. Лиля разрешила Антону сидеть рядом со стоматологическим креслом, в котором утонул Арсюша. То ли в целом это нормальная практика для любого детского врача, то ли она была предупреждена о возможной истерике. (Позже Лиля пояснила, что сидеть с переживающим за своё чадо родителем сбоку - это то, чему не учили в вузе, но к чему морально готовили, поэтому врачи поопытнее научились не замечать пытливых взглядов, в прямом смысле заглядывающих в рот, благо, что не стоматологу; а врачи помоложе только шли по пути смирения и принятия.) У Арсюши начались проблемы с зубами около года назад. Лиля тогда корпела над ним несколько недель, и вроде бы в итоге победила весь кариес, наставила кучу пломб, дав хороший прогноз. Но одна пломба начала крошиться, потянула за собой вторую, а та из солидарности пошла, потому что шестёрка и семёрка образовывали единое ложе. Несмотря на активную борьбу, кариес разрастался, расширяя участок поражения тканей. Один из нервов придётся удалить, второй Лиля хотела попытаться спасти. И в общем-то ничего смертельного, но и приятного мало. Началось всё хорошо. Арсюше сделали укол с общей анестезией, и вскоре он, повернув голову набок, лицом к Антону, медленно заморгал. Через несколько секунд он уже спал, и Лиля принялась делать операцию. Антон при этом даже расслабился: смотрел, как медсестра подготавливала необходимые инструменты, как Лиля аккуратно проводила какие-то манипуляции и снова начал позёвывать. Очень быстро Антон потерял счёт минутам. В кабинете никто не говорил, тишина прерывалась стуком инструментов и перекличкой птиц, доносящимся из открытого настежь окна - начало июля. Это даже начало успокаивать, вводя ещё больше в состояние полусна. Антон облокотился на спинку стула и прикрыл глаза. Пахло тем самым стоматологическим запахом из детства, хотя Антон точно знал, что медицина постоянно развивается, и то, как и чем лечили его зубы в детстве уже давно устарело и не используется. Но ведь есть же что-то вечное в этом запахе, будящем тревожные воспоминания о часах боли и муки на неудобном кресле под ярким светом лампы. Арсюша медленно завозился: двинул сначала рукой, затем ногой. Лиля нахмурилась, бросила взгляд на висящие напротив рабочего места часы: ещё рано. Антон это заметил и спросил: - Всё нормально? - Не пойму. Действие анестезии ещё должно длиться, а он уже как будто собрался просыпаться. Ещё рановато. Похоже, «рановато» - это девиз Арсения. Он с рождения запечатлел на себе альфу, рано сел, рано пошёл, рано заговорил, мыслил не по годам умными категориями, подбирая для них детские простые слова... и рано начал просыпаться. Очевидно, что-то пошло не так. Дозировка была рассчитана верно, скорее всего, но либо условие «натощак» не соблюдено (хотя Ваня и Серёжа знали), либо дело крылось в особенности организма Арсюши. Лиле пришлось доделывать работу как есть. От боли Арсений проснулся ещё быстрее, и следующие двадцать минут превратились для Антона в настоящую пытку. Первое время ничего не понимающий Арсюша ещё пытался держаться, но очень скоро вцепился в руку Антона с такой силой, что вокруг его детских пальцев побелела кожа. Он застонал и заплакал, жмурился, пытался дёргать ногами и всем своим видом подавал миру сигналы о нестерпимой боли. Лиля ласково говорила с ребёнком: «Скоро закончу», «Ещё немного», «Потерпи, ты большой молодец». У неё уже случались подобные ситуации, она в который раз стояла перед выбором: закончить мучения ребёнка поскорее или сделать всё максимально бережно, но растянуть этот процесс? Антон гладил Арсюшу по мокрому потному лбу, но ничего не говорил: за него увещевала Лиля, он же сам гадал, когда это всё закончится. Боль Арсения морально изводила, все мысли сводились к одной: лучше бы я сам пережил всё это, если бы я мог, я бы забрал это всё себе. Под конец терпеть уже не осталось сил ни у кого: ни у Арсюши, который полностью вышел из сна, ни у Антона, который переживал за него, ни у Лили, по сотому разу повторяющей одни и те же слова поддержки. В конце концов, она тоже человек, и мучения ребёнка не доставляли ей никакого удовольствия. Арсений снова плакал, и снова не по своей вине. Когда Лиля, наконец, закончила, Антон выдохнул с облегчением. Арсений продолжал полулежать в кресле с закрытыми глазами. Лиля сняла перчатки и маску, присела за письменный стол и начала заполнять амбулаторную карту. - Ну что, Арсюш, я для тебя теперь враг народа номер один? - вздохнула она, поправляя собранный в высокий пышный пучок кудрявые волосы. Арсений ничего не ответил: то ли из вредности, то ли от нехватки сил. Он всё ещё тяжело дышал и не мог поверить, что экзекуция закончилась. Лиля продолжила, обращаясь больше к Антону, чем к своему маленькому пациенту: - Поставила временную лечебную пломбу. Придётся прийти ещё несколько раз. Посмотрю, как всё заживает и заодно как второй нерв себя чувствовать будет. Антон, мне как, время следующего визита под Ваню с Серёжей подгонять или под тебя? Антон глянул на Арсения. Тот ничего не ответил (значит, и правда сил не осталось), но посмотрел таким умоляющим взглядом, что и без слов понял бы каждый. - Под меня. Так же в обед, я смогу отпроситься. Несмотря на приближающийся вечер, солнце продолжало печь. Антон с Арсением вышли из поликлиники и присели на одну из лавочек, ожидая приезда такси (общественный транспорт - лишний стресс, а Лиля посоветовала как можно скорее вернуться домой и уложить намучившегося ребёнка спать). - Ну ты как, Бэмби? - тихо спросил Антон, высматривая среди машин, проезжающих мимо по малому проспекту, светло-синий опель с оранжевой шашечкой и номером «у720ут». Оператор обещала подачу в течение семи-десяти минут. Арсюша вместо ответа уткнулся лбом ему в плечо, обтянутое рубашкой с коротким рукавом. - Ничего. Самое страшное позади, малыш. Хотя какой ты уже малыш... Арсюша по-прежнему молчал. И когда они садились в подъехавший автомобиль, и когда ехали до дома Поповых. Арсений впервые, наверное, с шестилетнего возраста, как только начал говорить всем «Я уже взрослый» дал себе слабину и склонился над коленями Антона, укладываясь на них и прикрывая глаза. Антон всю дорогу поглаживал пальцами его тёмно-каштановые, спутанные и слипшиеся от пота волосы, бережно и неторопливо, и Арсений, укачанный автомобилем, ласками и бессилием, провалился в лёгкую воздушную дрёму. В эти минуты он самый настоящий ребёнок, ищущий поддержки близкого человека. Антон не мог оторвать взгляда от спящего ребёнка. Где граница между привязанностью и зависимостью? Когда ты интересуешься, как прошёл день у близкого человека, и тебе не всё равно на его ответ - это привязанность. Когда ты не можешь быть спокоен, не зная, как там твой близкий человек - это зависимость. А когда переживаешь за кого-то настолько сильно, что становится плевать на себя? Когда хочется видеться чаще, и уже не понимаешь, где привычное общение, укладывающееся в норму, а где - явный перебор, видимый со стороны. Антон с Арсюшей становились с каждым годом всё ближе. Арсюша рос, интересовался многими вещами, обсуждал их со взрослыми, часто спорил, начинал уже более осознанно анализировать окружающий его мир с точки зрения мотивов и человеческой психологии. Очень медленно он шёл по пути из детства к подростковому периоду - ахнуть не успеешь, как общение с ним станет ещё более глубоким и значительным. Начнутся вопросы, на которые Антон не захочет давать ответы, а больше никто и не сможет.
∞ ◆ ∞
Антону для себя нужно было определить границы. Понять, не переросла ли его платоническая любовь к Арсюше в зависимость, и, что ещё хуже, не стал ли сам Арсюша зависим от него. Антон хотел понять, смогут ли они не общаться хотя бы пару недель и при этом чувствовать себя хорошо. Понять и успокоиться. Хорошо бы поделиться этим с кем-нибудь, но Антон до сих пор никому не сказал о том, кто запечатлел его на себе, и о том, что он вообще запечатлён. Стало бы легче, имей он возможность сказать об этом хоть кому-нибудь. Выполняя данное себе же самому обещание, Антон заставлял себя отказывать Ване и Серёже в некоторых просьбах. Шло лето, и ему не нужно было забирать Арсюшу из школы по вечерам, но иногда нужно было забирать ребёнка из школьного лагеря, и Антон притворялся очень занятым человеком. Он не заглядывал к друзьям в гости, и это всё ощущалось очень странно: не имея семьи в этом городе, Антон давно стал считать таковой своих лучших друзей. Для них давно стало обыденностью часто видеться друг с другом, заходить по поводу и без, много общаться и проводить вместе время. Им, как выяснилось, не помешало создание собственных семей, круг друзей от этого только расширился. Добровольное заточение давалось... сносно. Антон каждый день думал об Арсении, но он также каждый день думал о родителях, созваниваясь с ними, и о друзьях - мысли не переходили в навязчивое состояние и не мешали привычному образу жизни. Это успокаивало. По вечерам, бывало, Антон разваливался перед телевизором и бездумно рассматривал динамичную картинку. От всего пережитого за день голова кишела обрывками мыслей, случайно услышанных мелодий, чужих и своих разговоров. Не было голоса Арсюши, его новостей о прошедшем дне и заживающем зубе (после того раза Антон сходил с Арсюшей к Лиле ещё раз, и всё прошло отлично: второй нерв решили не удалять, поставили постоянную пломбу и отпустили почти весёлого домой). В конце июля Антон вернулся домой сильно позже обычного: днём звонил Поз, приглашал всех вместе в гости, и он соврал, что занят на работе допоздна, а потом решил, что это никакая даже не ложь, и что он вполне может приступить к отчёту по проекту с одним из новых клиентов из Голландии, потому что обычно всё всегда откладывал на последний день, а тут такой удобный случай. Зайдя в комнату, Антон разулся и пошёл открывать окно - тут же пахнуло летним вечером и звуками дороги со Второй Продольной. Машины гудели где-то вдалеке, шум их почти перебивал стрёкот кузнечиковых. Перед тем, как переодеться, он щёлкнул пультом, телевизор зашипел, нагреваясь, и почти сразу же вывел ему знакомую картинку с не менее знакомым голосом ведущей девятичасовых новостей Первого канала. Что делать, когда собираешься на работу под «Доброе утро», иногда попадаешь под такой вот «недобрый вечер» с хорошей порцией убийств и расследований. - Международный суд ООН, прошедший сегодня в Гааге, подтвердил законность одностороннего провозглашения независимости Республики Косово от Сербии. Косово объявило о своей независимости ещё семнадцатого февраля две тысячи восьмого года, но всё это время законность решения края не принималась всемирным сообществом. Слушания начались ещё первого декабря две тысячи девятого года. Подробнее с места событий нам расскажет корреспондент первого канала Василий Фучик. - С чем вас и поздравляю, - пробормотал себе под нос Антон, стягивая через голову рубашку и раздумывая, стоит ли надевать майку, или и так сойдёт. История про несчастное Косово, развал Югославии и войну трясла сообщество уже не первый десяток лет. И людей жалко, и всё это, конечно, грустно, но ещё грустнее приходить грустным домой после работы, слушать про грустные истории несчастных людей и оттого грустить ещё больше. Не испытывая никаких мук совести по поводу того, что его уже мало волновала вся эта шумиха, Антон щёлкнул кнопкой и экран, моргнув квадратным глазом с закруглёнными краями, выдал ему весёлый и спокойный «СТС», на котором повторяли какую-то очередную серию из какого-то сезона «Маргоши». ...экран мигнул ещё раз - в левом верхнем углу повис логотип «ТНТ». - Ну а тут чё? Такова участь одиночества: начинаешь говорить не только с самим собой, но и с телевизором,чайником, одеждой и вообще всем мирозданием, при этом отчётливо понимая, что тебе не ответят. Зазвонил сотик. Антон вытянул его из рюкзака и глянул на дисплей: номер не определился. - Алё, - подавляя зевок, выдал Антон, садясь на продавленный диван. - Антон, привет! - Арсюша. Радостный какой. - Мне папы телефон купили! Меня отдали на танцы, и это недалеко от дома, я смогу ходить один, но только надо, чтобы я отзванивался, так что теперь у меня телефон! Не такой крутой, как у вас, конечно, но цветной и здесь даже три игрушки есть. Почему ты не пришёл сегодня к дяде Диме? Я соскучился по тебе. Я сегодня, кстати, был на танцах - уже четвёртый раз! Мне так нравится. У нас преподаватель мужчина омега, и он такой добрый, и так спокойно всё объясняет и понятно, сказал, что у меня есть способности... Короче, мне столько всего надо тебе рассказать!.. Антон, ты слышишь?.. Пап, а связь пошла?.. - обратился Арсюша либо к Ване, либо к Серёже, на что получил утвердительный ответ (судя по голосу - Ванин). Антон просто разгребал полученное количество информации, в итоге решил начать по порядку. - Привет, Бэмби. Грустный вечер, вот так неожиданно, с каждой репликой Арсюши становился чуть менее грустным. Антон сидел на диване, откинувшись на мягкую спинку, закрыв глаза и улыбаясь. Да, как оказалось, какое-то время (по крайней мере, почти три недели) они могут обходиться друг без друга, но какой в этом смысл?