Бэмби

10

      Настойчивый звонок в дверь прервал глубокий сон. Антон повернулся на другой бок, прислушиваясь: может, приснилось? В дверь действительно больше не звонили, но ведь что-то же его разбудило? Попытавшись напрячь ещё не проснувшийся мозг, он стал уговаривать себя встать с постели и пойти всё-таки посмотреть в глазок. С другой стороны, никаких гостей в каком-то там часу ночи не ожидалось, так что пошло бы оно всё… На тумбочке вспыхнул экран телефона, тут же начиная вибрировать. Какое-то проклятье. Потянувшись и сощурившись от слепящего света, Антон вгляделся в надпись на дисплее: «Бэмби».
— Бэмби, чё случилось? — прохрипел Антон, тут же откашливаясь.       — Пусти меня в квартиру.       — Чё?       — Я под дверью стою уже минут десять.       Не приснилось. Простонав, Антон сбросил вызов и собрал свои старческие кости в кучу, мобилизуя их в коридор. Вроде даже сорокета нет (два года моложе не сделают, прекращай себя успокаивать), а чувство, будто уже за шестьдесят: колени скрипят, суставы ломит, ноги по ламинату шаркают — того и гляди скоро после себя будет оставлять песчаные крошки. Ладно, успокоил себя Антон по пути к входной двери, это всё только из-за внезапного пробуждения. Кстати, время он так и не посмотрел…       Арсений стоял у двери, прислонившись плечом к стене в подъезде и шкрябая ногтем край между побелкой и слоем светло-зелёной краски.       — Привет, — жалобно поздоровался он, увидев в проёме силуэт Антона, выделяющийся на фоне темноты квартиры.       Антон вздохнул и пропустил Арсения внутрь. Щёлкнул выключатель — зажегся яркий свет, обливая Арсения, чётко вырисовывая подробности его внешности и поведения: идёт бычок, качается, вздыхает на ходу… Походка неуверенная, захлопнул за собой дверь и тут же плюхнулся на пуфик, пытаясь развязать шнурки на кедах. Пальцы запутались в узел похлеще, чем эти самые шнурки. Чёрная кожаная куртка расстёгнута, из-под неё мелькала яркая, сплошь усыпанная серебристыми блёстками не то майка, не то футболка, в разрезе которой болталось аккуратное ожерельице с месяцем. Пидор пидором. Ещё и джинсы, тоже чёрные, в облипку, с огромными дырами на все колени.Арсений пьян. Это Антон понял сразу же, ещё по запаху, ему необязательно было смотреть на жалкие попытки снять с себя обувь, которая в итоге слетела с ног и так (сразу с маленькими белыми следочками вместо носков — Антон бы даже умилился, если бы проснувшийся мозг не начал бунтовать против происходящего).       — И кто тебе, малолетке, наливал? — спросил Антон, скрещивая руки на груди и хмурясь. Да, он стоял в одних трусах и футболке, да, у него, скорее всего, на башке полный бардак, да, отросшая щетина строгости не прибавляла, но он всё ещё оставался взрослым и всё ещё (вот уже целых семнадцать лет) чувствовал на себе ответственность за это чудо(вищное) недоразумение с прекрасным лицом и необычными глазами.       Арсений разогнулся на мягком пуфике, откинулся на спинку. Вытирая испарину со лба и забирая назад чёлку, выдохнул:       — Есть один клуб, где всем плевать. Там и налили. Можно я у тебя переночую? Меня папы убьют, если я так домой заявлюсь.       — А я, значит, не убью? — хмыкнул Антон. Да уж, Серёжа и Ваня с любимого сыночка скальп снимут, если он придёт домой в таком состоянии: Антон своих лучших друзей знал отлично. А уж Ваня, и без того беснующийся последние месяцы, сожрёт Арсюшу с потрохами.       — Ты один. Это… — Арсений скуксился и взялся рукой за живот. — …меньше, чем два, — многозначительно изрёк он свою мысль и вскочил с пуфика, ломанувшись в санузел.       Антон поплёлся следом. Сердце-то болит за дитятко. Это ж надо было так набухаться, чтобы до такого дошло. Арсений раньше любви к алкоголю не проявлял: пил, конечно, время от времени сидр да по праздникам шампанское (под строгим взглядом Сергея не больше фужера, хотя на своём семнадцатилетии всё-таки втихаря напился, но то был особый случай, тогда и Антона сильно так развезло), но такого, чтобы до блевоты, раньше не случалось. Антон повёл носом, вдыхая шлейф аромата, оставленного Арсением: парфюм, алкоголь, его собственный запах и всё. Никаких посторонних примесей, что странно: уж если бы Арсений напивался в клубе, то принёс бы на себе целую мешанину из всего на свете. Пиздел. Потому что всё ещё не знал о запечатлении и о том, что Антон всю жизнь чувствовал его лучше, чем кто-либо.
Когда Антон подошёл к санузлу и остановился на пороге, Арсений склонился возле унитаза на коленях и вытирал рот туалетной бумагой. Выглядел он паршиво: лицо с вновь выступившей испариной, синяки под глазами, побледневшее лицо, прилипшие ко лбу волоски, выбившиеся из чёлки.       — Ну что, пьянь, по какому поводу веселье? — Антон прошёл внутрь комнатки и сел на бортик ванны слева от Арсения.       — Отстань, — булькнул Арсений и снова склонился над унитазом.       Антон проводил его позыв сочувствующим взглядом: вспомнил вдруг, как сам нажирался до подобного состояния много лет назад, когда они с Арсением только запечатлелись, и он не знал, как с этим жить дальше. В моменты, когда Арсений издавал некрасивые звуки и цеплялся побелевшими пальцами за основание унитаза, ему не противно: своё же. Он присел рядом на колени, погладил ладонью влажные волосы, зачёсывая их назад, вздохнул:       — Не можешь срать — не мучай жопу. Чем ты так налакался, Бэмби?       — Уйди-и-и-и, — жалобно простонал Арсений, игнорируя бесящее прозвище. Он не глядя вытянул руку в сторону и отпихнул от себя Антона. — Уходи.
Арсению стыдно. Арсений не хотел, чтобы Антон видел его, блюющего, потому что он ведь напился не для этого. Вообще не планировал напиваться — так, немножко для храбрости и в бой, но страх внутри него оказался чересчур прожорливым, и питался этот страх почему-то водкой (и капелькой апельсинового сока, чтобы не так горько).       Антон действительно встал и ушёл. Арсений на радостях снова блеванул и немного расслабился, чувствуя, как голые пятки лизнул холодок — середина апреля, погода ещё прохладная, отопление не справлялось. Арсений сел в другую позу, снова вытер рот и прислушался к себе: живот крутило спазмами, но позывы немного прекратились, наверное, вышло всё, что было: утренний кофе с двумя печеньками и чёрт знает сколько водки, которую он закусывал мармеладными мишками. Арсений отлип от унитаза, снял с себя куртку, оставаясь в лёгкой маечке, закинул чёрный комок на стиральную машинку и опёрся спиной о выложенную кафельной плиткой стену. Холодно. Мутит. Обидно до слёз, но это всё алкоголь. Сквозь пелену сердцебиения в ушах послышались шаги. Арсений открыл глаза: на пороге ванной снова стоял Антон. Всё ещё хмурый, но вроде как не злой, скорее обеспокоенный: Арсений все его эмоции и их отображение на этом худом лице выучил давно. — Ну ты как?       — Хуёво, — хрипнул Арсений. — Ты чё опять пришёл?       — Ты чё, мышь, это моя квартира, — передразнил его Антон. — Шмотьё тебе принёс: переоденешься потом. Или будешь спать в своём блядушном прикиде?
  О нет, он не ревновал. Может, немного. Скорее, он представлял все похотливые взгляды, которые Арсений собрал за сегодня, щеголяя в этих обтягивающих джинсах и, как оказалось, маечке со слишком глубоким вырезом. Он не то чтобы ханжа, поймите правильно, но оберегать Арсения вот уже много лет как его желание и сущность. Арсений, без сомнения, красив. Ему есть, что показать, но Антона воротило от мысли, что эти прелести выставлены напоказ посторонним людям. Это в нём от Вани — тот и в пятьдесят лет, наверное, будет стараться выглядеть на двадцать, бедный Серёжа, теперь Антон понимал каждое его слово о неприличных нарядах. Что Ваня, что Арсений на высказывания других о своём внешнем виде либо не реагировали вообще, либо скалились в ответ и защищали нежно любимые наряды до последней крови.       В руках Антон держал стопку чего-то серо-жёлтого. Стоял так несколько секунд, ожидая ответа Арса. Тот молчал: то ли пристыжен (что вряд ли, такое чувство у Арсения отсутствовало), то ли придумывал в голове слова защиты для своей одежды. Голова больная и пьяная, соображала плохо, поэтому молчал Арсений долго, а когда заговорил, вышло что-то очень жалобное:       — Спасибо. Теперь уходи, пожалуйста.       — Ладно. — Антон положил стопку вещей на стиральную машинку, взял с неё куртку, чтобы отнести в коридор и повесить на крючок. — Постелил тебе в зале как обычно. Справишься сам?
 — Да.       — Если что — буди.       — Не сомневайся, — заверил Арсений.       — Язва, — с нежным недовольством пробурчал Антон.       — Всего лишь маленький гастрит в твоей жизни.       Антон качнул головой и вышел из ванной. Постоял в коридоре перед прихожей с крючками несколько секунд, сжимая в пальцах куртку, бросил взгляд на санузел: дверь приоткрыта, но звуков никаких. Он вжался носом в самый воротник, втянул воздух вместе с запахом глубоко, протолкнул его в лёгкие и задержал на несколько секунд. Так и есть: Арсений в цикле. Запах едва заметный, поэтому он не распознал его в самом начале: либо первый день течки, либо она начнётся со дня на день. Хреново. И странно: на день рождения Арсения никакой течки не было, хотя должна была начаться к тому моменту, а теперь вот пожалуйста. Цикл сбился? Почему? Это как-то связано с тем, что Арсений заявился к нему бухой и драматично несчастный? Антон повесил куртку на крючок и ушёл в спальню едва возбуждённый, расстроенный и отчасти растерянный. Ему не в первой переживать течку Арсения рядом с ним, он научился держать себя в руках, но это не значило, что ему легко.       Чёртова природа.       Антон вернулся в свою постель, посмотрел, наконец, время: три семнадцать. Прислушался: из недр квартиры едва уловимо шелестела вода. Значит, Арсению полегчало. Он прикрыл глаза, продолжая слушать шуршание и копошение.Насколько честно скрывать эту связь от Арсения? Он ещё ребёнок… Антон оборвал себя: этот ребёнок заканчивал одиннадцатый класс, у него амбиций выше крыши, в нём желание покорить мир, уверенность в себе, умная голова на плечах и осознанный взгляд взрослого человека. Бэмби рос слишком быстро, Антон слишком быстро старел, однако разница в возрасте не помешала им три недели назад перебрать с алкоголем и перейти грань между дружбой и флиртом. Пока только словесно, но Антон с тех пор только и думал о том, как полупьяный Арсений желал закупорить его запах по флаконам, и как они весь вечер провели вроде бы в компании, но на самом деле — друг с другом. Тогда поздно ночью Антон уехал, хотя Арсений просил остаться, но оба понимали, что если тот останется, то последние бастионы приличия падут, и они натворят каких-нибудь глупостей.       Да, рано или поздно это должно было случиться — их начало тянуть друг к другу, и случилось это почти одновременно. Антон почти не сомневался в том, что Арсений что-то чувствовал к нему, и это всё усложняло. Одно дело — вариться в ощущениях самому, но знать, что это взаимно, а вам всё равно нельзя — ещё хуже.       Арсений приполз к Антону спустя почти час. Умылся, кое-как почистил зубы своей зубной щёткой, переоделся. Антон принёс ему свой домашний костюм: мягкие шорты из серого трикотажа и светло-жёлтую футболку (Арсений так и не принёс в эту квартиру свой комплект домашней одежды). Приполз в чужую комнату, потому что терпеть стало невмоготу, они даже не виделись с конца марта, и Арсений понимал, почему. Подарить кольцо было очень глупой идеей, а уж говорить про запах и просить остаться так, как он это делал… Если до дня рождения ещё оставалась надежда, что Антон ничего не заметил, то после о таком глупо даже думать. Он так перенервничал за последние несколько месяцев, что у него случилась задержка, и пришлось поговорить об этом с папой Ваней (всё-таки акушер-гинеколог), и тот сказал, что это из-за нервов, притащил домой две пачки таблеток и почти совсем перестал зверствовать. Ссоры и конфликты в семье сошли на нет (главным образом на это повлияло возвращение Антона, но Арсений об этом не знал).Минувшим вечером Арсений планировал выпить немного для храбрости и прийти с повинной, выяснить, какого чёрта происходит и что ему делать. Наверное, всё началось с первой течки. Первый раз оказавшись рядом с Антоном в этот момент, Арсений подумал: совпадение. Цикл выпал на его день рождения и ничего удивительного в том, что в тот раз в квартире собрались все, но потом он как будто пытался каждый следующий эструс проводить рядом с Антоном, и, если не получалось, чувствовал себя отвратительно. Всё это больше походило не столько на любовь, сколько на запечатление, но здесь Арсений не был уверен: он выдавал желаемое за действительное, и сам факт запечатления с Антоном слишком фантастический и невозможный.       Арсений боялся потерять дружбу с Антоном, боялся, что тот расскажет папам, но терпеть больше не мог: у него на носу ЕГЭ и поступление, вся привычная жизнь вот-вот поменяется, а тут ещё непонятно зачем вылезшие чувства к человеку, которого он знал, без преувеличения, всю свою жизнь. В таком на трезвую голову разве признаешься? Он и без того истерзал себя сомнениями и мучениями, жил и варился в этом компоте непонимания уже несколько месяцев (а если считать первые звоночки в четырнадцать — с той поездки в Москву — то уже несколько лет). Его всё заебало — перспектива быть погнанным и посрамлённым объектом своих чувств уже не так страшна, как вечное желание быть рядом и необходимость сдерживать свои радостные щенячьи позывы каждый раз при виде Антона.       (В глубине души Арсений надеялся, что Антон примет его и таким, это же Антон — его самый близкий после родителей человек, тот, кто понимает его лучше всех, даже лучше пап. Неужели он может плохо поступить с ним?)
Раз он всё ещё пьян, то чего бояться? Смелости он действительно набрался. Пришёл и лёг рядом с Антоном, игнорируя зал, в котором обычно ночевал. Пристроился сначала на краешке кровати, а потом пододвинулся поближе, подлез под одеяло, прижался спиной к тёплому боку и крепко уснул. Что будет утром — это проблемы Арсения из будущего, а не его.