Бэмби

9

Впервые Арсений отказался праздновать Новый год с родителями (и их компанией). Во-первых (и это главное), ему было стыдно за прошедшие выходные. Несколько дней после них Арсений только и думал, что о том, как выглядели его действия со стороны. Мог ли Антон догадаться или всё осталось в рамках «дозволенного»? Вот и минусы таких близких взаимоотношений: сложно понять, в какой момент черта действительно пройдена, граница позади и пора бы остановиться. Во-вторых, сдерживаться сложно. После позора (пусть даже он полностью в его голове и, возможно, на самом деле всё обстояло не так плохо) видеть Антона не сильно хотелось, от собственных чувств уже тошно, а тут ещё никакой гарантии, что он не выкинет очередную глупость, пытаясь «соблазнить». Дело даже не в соблазнении (Арсений и так знал, что это бессмысленно), дело в собственной силе воли. Держаться подальше от Антона — миссия невыполнима, он в любом случае полезет к нему под ласки, руки и взгляды.
Жаль, конечно. Арсений даже подарок купил, но с родителями передавать не стал: он и сам мало представлял, как будет это дарить, а уж лицо Антона, который это откроет… в общем, стоило личной встречи. Когда она там только будет, потому что сейчас Арсений переживал фазы «люблю», «страдаю» и «не понимаю, что происходит и почему именно он», а это всё несовместимо с Антоном, как лекарства и алкоголь или как работа и выходной день. (Или как ты сам и Антон — ой да завались ты, сука).       Всю праздничную ночь Арсений с Серёжей потратили на еду, газировку и пересмотр новогодних эпизодов «Теории большого взрыва», «Доктора Хауса», «Как я встретил вашу маму» и — на десерт — «Все тип-топ, или Жизнь Зака и Коди» (вспомнили славное детство). Уснули под утро на одном диване, проснулись после обеда, «на завтрак» доели салаты и до вечера снова смотрели оставшиеся серии. Стало как-то немного легче. Серёжа лишнего не спрашивал: знал, что если друг не захочет, то никогда сам не расскажет, и что-то тянуть из него бессмысленно. Арсений — тот ещё скрытный жук, о себе говорил не сильно много и не то чтобы как-то охотно. Зато Серёжа хорошо отвлекал: рассказывал про омежек, которые ему симпатичны, про Варю, по которой сходил с ума класса с пятого, но там ничего не светило, про планы на будущее, про то, что наступивший год вряд ли будет хуже прошлого, а, значит «живём, Арсюха, живём». Про запечатление только ничего не говорил, хотя его, как и почти всех людей в мире (особенно подростков) это интересовало, но то ли он догадывался о причине плохого настроения друга, то ли и для него эта тема как больная мозоль — ничего, связанного с этим, они не обсуждали.
Вернувшись домой вечером первого января Арсений застал пустую квартиру: родители ещё не вернулись от Антона (праздновали в этом году у него). Сидя на диване в зале, в полной тишине и в сумерках, было странно осознавать, что впервые за всю жизнь (осознанную точно) ты нарушил ритуал, что где-то в другой, очень знакомой квартире, очень знакомые люди очень знакомо проводят время вместе, и ты мог бы быть вместе с ними, но не в этот раз.       Вернувшиеся родители спросили, как прошло его празднование. Они немного поговорили, и папа Серёжа между делом сказал, что через три дня Антон улетает в командировку. Снова в Будапешт, и снова минимум на два месяца. Арсений разозлился: на начальника Антона, который постоянно отправлял в командировки именно его (на самом деле, конечно, не его одного, но Антона всё-таки чаще), на нерадивых тупорылых клиентов, которым требовалось присутствие человека, ведущего проект, на весь блядски-убогий мир в целом и на себя в том числе, потому что его бесило абсолютно всё существующее. Арсений так сильно расстроился, что в итоге поругался с родителями из-за начавшегося разговора о предстоящих летом экзаменах и, психанув, свалил к себе в комнату, пафосно хлопнув дверью.