Мне Больно

14

Серые полосы света проникли сквозь щели в занавесках, когда Тэхён впервые за ночь почувствовал прикосновение тепла на щеке. Он медленно распахнул глаза и обнаружил, что подушка рядом прижата к его голове не просто простынёй — там лежала рука Чонгука. Пальцы были расслаблены, но хватка на подушке говорила о бессознательном стремлении не отпускать.

Тэхён замер. Сердце застучало в ушах. Он приподнялся на локте, едва не сорвав с себя одеяло, но Чонгук тихо застонал во сне и повернулся к нему лицом. Его черты, обычно строгие и неумолимые, были сейчас смягчены покоем. Брови чуть нахмурились, губы слегка приоткрылись — он тоже спал. И в этот миг Тэхён впервые ощутил всю хрупкость грани между страхом и нежностью, которую держал над ними этот дом.

Он боялся пошевелиться, боялся, что одно неловкое движение разбудит Чонгука и разрушит это редкое мгновение близости. Дыхание омеги застыло, он вслушивался в ровный ритм сна хозяина, как в музыку. Внутри него всё ещё жила дрожь, но на её фоне пробивалось тихое удивление: «Он рядом... и ничего не требует».

Внезапно Чонгук проснулся. Его глаза медленно открылись, и на долю секунды в них отразилась растерянность — словно он не сразу понял, где находится. Но затем взгляд стал хищным, холодным, и он отдернул руку.

— Ты... — голос его звучал глухо, словно он только пришёл в себя. — Ты не должен был...

Он не закончил фразу. Его губы чуть дрогнули, но он крепко сжал челюсть. Взгляд упал на Тэхёна, и в нём мелькнула... защита? Или опасение, что этот миг мог всё изменить.

Тэхён молчал, сердце билось так громко, что казалось, услышат даже стены. Он пытался собрать слова, но голос застрял в горле.

— Прошу прощения, — прошептал он наконец. — Я... не хотел...

Чонгук встал, отступив на шаг, и опустил взгляд. Его профиль вновь стал резким, но что‑то изменилось: плечи чуть опустились, и рука опустилась вдоль тела.

— Вставай, — сказал он тихо. — Утро.

Тэхён ощутил, как под простынёй его колени дрожат. Он медленно встал, потянулся, и боль в боку напомнила о вчерашнем падении. Чонгук подошёл и, не произнося ни слова, провёл ладонью по покрывалу, убирая складки. Это был тихий, почти невидимый жест — и в нём было больше заботы, чем в любой из команд, которые он отдавал прежде.

В комнате повисла пауза. Они стояли друг против друга, не зная, куда деть руки, ища опору в молчании.

— Ты видел мой шрам? — внезапно спросил Чонгук, не отводя взгляда. Голос был тихим, но уверенным.

Тэхён замер. Он вспомнил, как в прошлый раз заметил тонкую линию на шее хозяина.

— Да... — выдохнул он. — Случайно.

Чонгук кивнул.

— Он от брата... — сказал он тихо, едва слышно. — Его убили, когда я был ребёнком.

Слова прозвучали так тихо, что Тэхён не сразу понял их смысл. В глазах Чонгука на миг появилась рана старой боли, которую он так старательно скрывал.

— Я... — начал Тэхён, но слова застряли. Он сделал шаг вперёд, преодолевая страх.

— Мне... жаль, — выдохнул он. — Я не знал.

Чонгук посмотрел на него, и в его взгляде мелькнуло нечто близкое к благодарности. Он отвернулся к окну и сделал глубокий вдох:

— Всё, что ты видел во мне — не только жестокость. Я боюсь забыть его... и боюсь, что ты уйдёшь, как он.

Тэхён медленно подошёл ближе. Он протянул руку, но не коснулся Чонгука. Вместо этого тихо произнёс:

— Я здесь. Я... останусь.

Чонгук закрыл глаза и опустил голову. В тишине их дыхание слилось в одно — два сердца, бьющиеся в унисон под покровом раннего утра.