Цена жизни

Глава 12

Мертвенную тишину прерывали тяжёлые бесцветные капли, что падали вниз, в раковину, отбивая громкий, но глухой ритм. Ванная комната его палаты была маленькой, но не менее просторной. Ему наконец разрешили самостоятельно двигаться, выходить из палаты, гулять по коридорам больницы. Регулярное нахождение в одном месте, постоянный контроль, ограничение резких движений — всё это сводило с ума. Он с самого детства не мог устоять на одном и том же месте. А тут безостановочные наставления не двигаться, а лишь есть и спать. А самое главное полное одиночество. Все предыдущие пункты казались ничем, маленькими камушками на твоём пути. Стоит их лишь перешагнуть, проблема решится сама собой, без промедлений. С одиночеством так не выйдет. Не получится его перешагнуть. Перед ним, словно образовалась гора. Сколько бы Наруто не лезь туда, где-нибудь спотыкался и падал обратно. Пребывание в тоскливом одиночестве вместе со своим Вторым «я» делало ситуацию ещё мучительнее.

Он взирал на себя в настенном зеркале, упираясь ладонями об раковину. Его отражение в ответ смотрело на него с укоризной. Под глазами появились синяки, лицо совсем побледнело, пшеничного цвета волосы отрасли и небрежно лежали, практически прикрывая смуглый лоб. Шрамы на щеках очень долгое время уже не болят, но крохотные воспоминания оставленные после них пощипывают по сей день. С этого дня всё изменилось. С него всё и началось.

— Тебя вновь бросили, — внезапно заговорило его собственное отражение. Блондин не испугался, он попросту устал для этого. Бесцветная капля вновь разбывается об раковину, издав характерный звук. Наруто взглядом следит за ней, как та медленно стекает вглубь. Не сводит глаз с того места, где она исчезла. Он постепенно сходит с ума. — Не хочешь поболтать со мной?

— С кем? — хмыкает тот. — С самим собой?

— Это разве не лучше полного одиночества?

— Определённо лучше, — выдыхает он, не поднимая головы. Всё ещё смотря в то место, где испарилась та капля. — Так, хотя бы, я буду знать, что здоров.

— Мы ведь всегда со всем справлялись вместе, — в его голосе сочились отчаяние и боль. Боль от одиночества. — Только ты и я.

— Нет никакого ты и я! — Раздражённо вздохнул и наконец поднял голову. — Есть только я.

Его глаза, тусклые и отдалённо напоминающие бушующее море, полны ненавистью, созданной болью, пропитаны отвращением к самому себе и томительным одиночеством. Слова, что слетают с его губ, ненавистны даже собственному сознанию.