2000 кассет, на которых крутится вишнёвое лето

в яркой коробке, где спрятаны легенды и леденцы

— дети уходят из города. в марте. сотнями. ни одного сбежавшего не нашли. д. сидерос

вторая

лазейка за пёстрыми одеялами

Хёнджин всё ждал, а Феликс всё не приходил.

«Странное ощущение, — царапал Хёнджин в тетрадке с разрисованными листами. — Будто сижу с перерезанным горлом — то ли надо зажимать шею, то ли пользоваться моментом и красить стол в красный».

В пластиково-деревянной хижине, где удлинители были спрятаны под пыльным ковриком, а траву упорно раскрашивали фиолетовой гуашью, никто не появлялся. Тут только жуки, монетка в щели и одно уставшее сердце. Становилось обидно. Хёнджин и Феликс столкнулись утром у того же памятного дерева и договорились встретиться попозже. «Джинни! — восторгался он, размахивая зонтиком. — Я вынюхал, что недалеко от бакалеи есть магазин с нужными мне кассетами, я их коллекционирую, поэтому мне срочно надо нестись туда, но если ты не сможешь увидеться со мной днём, то я останусь и накуплю кассет в следующий раз». «Всё хорошо. Мне нужно в школу», — вышло скудно. И они разошлись. И Хёнджин кое-как вытерпел учебные часы, прибежал сюда со школы, побросав дополнительные занятия и настойчивые разговоры какого-то мальчика, схожего с белкой. Но его не ждали. К нему не приходили. Уже минут тридцать.

Расстройство прилипло к психике, как школьная рубашка к спине: циркулем отскребать придётся. 

Хёнджин зевал, растирал на рукавах неряшливые пятна текстовыделителя и вырисовывал чепуху в тетрадке на кольцах.

Хотя это бессмысленно.

Всё равно умрёт.

На столе почему-то до сих пор поблёскивал образ тостера, и Хёнджин немножко подвинул локти, чтобы не уронить неисправную невидимку. Было даже ощущение горьких крошек на зубах. Хёнджин потёр ушибленный подбородок, вздохнул. Нацарапал на листе мысль: «Моя психофизиологическая подготовка — провал полный. Я устал, пока бежал шёл к Феликсу, я устал думать, что он не опаздывает, а всего-навсего забыл про меня». Глупости продолжали происходить.

Отцовские звонки настойчиво сбрасывались; пришлось терпеть, чтобы не переломать почти разряженный телефон пополам.