Из летописи Темных Времен | СюэСяо

Узы. 1

«...в знаменательный день озарились земли Ланьлин настоящим чудом: знаменитые сады с золотыми пионами близ Башни Кои вновь зацвели впервые с наступления Темных Времен. В течение нескольких лет угодья постепенно наполнялись жизнью, и плодородная благодать начала распространяться по всей Поднебесной. Разумеется, причиной этому послужило лучезарное сияние славного главы величайшего из кланов — почтенного Цзинь Гуанъяо...»

«История и великие достижения клана Цзинь», Первый Летописец клана Цзинь

«...нахожу весьма занятным, что любезный господин Цзинь с радостью собирает только почести за свою якобы причастность к окончанию Темных Времен, но брать на себя ответственность за расплодившуюся сильнее прежнего нечисть в пробудившихся землях не желает. Пусть мой голос на совете кланов пока еще мало что значит, я не устану поднимать этот вопрос...»

из личных записей младшего господина Не

Сюэ Ян только мрачно посмеивается, слушая ставший извечным за последние несколько лет спор, разгоревшийся между местными выпивохами: Цзинь Гуанъяо источник благодетели или великих бед. С одной стороны в кои-то веки богатый урожай — хорошо, а с другой стороны — не так уж весело, ведь на грядке обязательно какая-нибудь гадина уже притаилась, которая за руку норовит тяпнуть. Раньше себе нечисть такого не позволяла. А откуда все поползло? Из Ланьлина, вестимо. Только у золотых богатеев гвардейцев-охотников навалом, чтобы защищать земли, а простым селянам не положено.
Сюэ Ян бы сказал, что на этот счет думает, но не станет. Он-то прекрасно знает, что Цзинь Гуанъяо если и при чем, то крайне косвенно, что бы он там всем ни рассказывал, преисполняясь собственной значимостью. Пионы расцвели в его саду, спору нет. Да только убиться там пять с лишним лет назад и тем самым заварить всю эту кашу вздумалось не ему. Кто ж знал, что один чахлый цветочек, распустившийся от остатков ци после уничтожения Шуанхуа, подаст пример своим соседям? Да еще какой: через полгода уже все в цветах было!
Но неудавшийся покойник ни восхваления, ни хулы за свой дурацкий самоотверженный поступок не ждет. Снежок (все-таки иначе его так и не получилось называть) выдвигал какие-то мудреные предположения насчет причин сего чуда. Дескать, в Ланьлине наверняка и так была истончена граница между мирами — возможно, туда в прошлом часто заглядывали духовные создания — и хватило небольшого всплеска энергии, рвущейся наверх, чтобы проделать трещинку. Не такую, чтобы как положено вернуться и отправиться на круг перерождения, но достаточную для того, чтобы оттуда потек сначала тонюсенький ручеек благодати, а там и до живительной реки недалеко.
Темные Времена наступили из-за глупой влюбленности духовного существа в смертного, из-за нее же и закончатся. Что же касается нечистых тварей, которые полезли, как не в себя... Так это все по хваленым даосским заветам, для гармонии! Не бывает света без тьмы, если это не духовный мир, конечно — туда тьме нельзя, это давно известно. А в человеческом мире все по-другому: тьма три сотни лет себя прекрасно чувствовала в одиночестве, и лишь стоило свету вновь сюда пролиться, почувствовала необходимость сопротивляться, чтобы уравновесить силы. В общем, не будучи по-даосски стукнутым на голову, не разобраться.
Дальше Сюэ Яну стало глубоко плевать, он и так себе попортил море крови из-за возвышенно-философской чуши, чтобы углубляться. Его занимало только то, что Цзиням и остальным значимым лицам Поднебесной на кусты любоваться оказалось интереснее, чем разбираться в крайне мутной заварушке с Вэнями. К слову, снежную бурю посреди лета и неожиданное цветение, начавшиеся подозрительно близко друг от друга почти одновременно, никто между собой не связал — а то не разобраться, кому слава причитаться должна. Да и некому требовать: Вэнь Чао лишился дара речи, его же прихлебатели скончались от обморожения, и не ясно, стараниями Снежка или лекарей из Башни Кои.
Цзянцзая от ставшего священным места быстренько отправили пинками куда подальше с его даосским довеском, наказав вернуться, как позовут. Сюэ Яна это более чем устраивало, ведь забот на его голову свалилась просто тьма. Он всю жизнь провел в одиночестве — покровительственная дружба с Яо и почти приятельское сотрудничество со Слепышкой не в счет, это иное — и все в одночасье изменилось. Снежок тоже впервые на своей шкуре прочувствовал, что такое быть человеком. И с тем и с другим было необходимо как-то сладить.
— Еще налить? — без особого радушия интересуется у Сюэ Яна снующая меж столов с кувшином подавальщица, хмурая тетка в годах. Получив короткий кивок в ответ, она ловко заполняет подставленную опустевшую чашу, умудряясь при этом сверлить осуждающим взглядом милующуюся в углу парочку. Завидует, как пить дать, ее-то наверняка даже собственный муж нигде зажимать не горит желанием. Сюэ Ян тоже слегка завидует — его самого давненько никто не зажимал.
Само собой, ему ничего не мешало кинуть новоприобретенного спутника жизни на ближайшей развилке и сбежать, повинуясь выработанному с годами инстинкту одиночки — духовного чутья больше нет, не догонят! Кроме собственного нежелания это делать: если уж он спустил все в нужник ради бывшей мохнатой задницы с кучей одухотворенной дури в башке, то точно не ради одной умопомрачительной ночки. Это как на рынке потратить целое состояние на безделушку, пощупать, а потом вышвырнуть — слишком расточительно.
Только эта зарубка в собственном разуме порой удерживала Сюэ Яна от того, чтобы за прошедшие года не свернуть дражайшей зазнобе шею или не проделать это с собой в порыве отчаяния. Ну и здорово спасает, что ни Цзинь Гуанъяо не жаждет видеть всяких даосов во время своих деликатных поручений Цзянцзаю, ни Снежок больше в Ланьлин не рвется, потому по доброй половине в год выходит быть порознь. За это время можно остыть или, чего отпираться, соскучиться.
Сюэ Ян, как и обещал, оттащил-таки Снежка в ту дыру, где сам родился — нету места для блаженного липового даоса лучше, чем забытая всеми главами кланов провинция. Поначалу боязно было оставлять его одного без присмотра, ведь морозных сил уже след простыл, такого прибить — раз плюнуть. Как выяснилось, зря. Про то, что знает с какой стороны за меч держаться, Снежок не набрехал: так вытанцовывать умеет с железкой в руках, что хрен к нему кто пристанет — ни человек, ни нечисть. А что сам первый ни на кого не нападет, так про это никто и не знает...
Ну и Слепышка за ним доглядывала первое время, на зиму до сих пор возвращается в дом на отшибе, но по весне неизменно уходит. Снежок без своего меха растерял большую часть очарования для девчонки и шляться вместе с ним по окрестным лесам-долам — а это основное развлечение для бывшего духовного создания — радости мало. Ей больше по нраву в городах побираться, привычнее. Из похоронной халупы, где она когда-то принимала гостей, пришлось уйти — там уже начали замечать, что слепая попрошайка уже который год ни на день не взрослеет. Теперь каждую весну новое место выбирает, куда прибиться; и сейчас, в преддверии лета, скорее всего, уже где-то успела обосноваться.
Сюэ Ян ручаться за это не может, благо не был дома — демоны, до сих пор странно звучит! — едва ли не полгода. Все потому, что на почве цветочков-листочков у Цзинь Гуанъяо врагов, от которых нужно избавляться, стало еще больше, чем раньше. Так что, Цзянцзай, если хочешь спокойной жизни хоть пару лун подряд, изволь порезать побольше глоток за раз с особой изобретательностью. Дабы ни у кого не возникло сомнений, откуда ноги у смерти растут, однако и доказательств вины не найти.
Сюэ Ян допивает кисловатое вино и, не утруждаясь тем, чтобы оставить на столе пару слитков в уплату, незаметно для всех покидает шумный трактирный зал. Если поторопиться, можно примоститься на попутный обоз в сторону родных мест.