Та ещё находка

Животный мир людей

I'm an animal,
And I'm free.
Kiss - I'm an animal

Они лениво шагали по дороге, пресыщенные, развязные, с ощущением тягучим, как патока, обозначающим высшую степень довольства и проистекающую отсюда благородную скуку. Запах летнего Солнца (горячий тротуар, горячие выхлопные газы, солёный пот) соперничал с запахом праздности (немного алкоголя, немного духов, немного пыли на одежде). Предвзятые взоры отказывались воспринимать окружение слитно, предпочитая разрезать его на отдельные фрагменты и в произвольном порядке посылать их в мозг. Они в этот миг почувствовали необъяснимую причастность к кубизму. Сюда кусочек, туда кусочек, это распилить пополам, это сплющить, это растянуть... И на крышах многоэтажек ездили автомобили, и под землёй летали птицы, и прохожие были наполовину людьми и наполовину фонарными столбами и дорожными знаками, и облака с мусором становились одним асимметричным целым. Звуки ярко светились, свет звонко звучал. Водители создали настоящее световое шоу из разноцветных гудков, требуя освободить проезжую часть. Пришлось подчиниться. Город смаковал их шаги, ловил каждый выдох, как новоиспечённые родители упиваются каждым движением новорождённого. Они были связаны по рукам и ногам сетями мирового заговора, взаимопроникновенностью всех вещей. Они шли, ведь шли облака. Птицы порхали, ведь порхали их гибкие руки. Они двигались - и мир двигался вместе с ними; они вместе с миром то откатывались назад, то неистово устремлялись вперёд, варварски расчищая путь. Отдельные фрагменты наслаивались друг на друга, образуя глубину Вселенной. Они принадлежали миру. Но миру - людей. В музеях им было тошно - вид пыльных, неподвижных, окаменелых образцов искусства, первых предметов быта, одежды, скелетов, вид прошлого - претил им, ставал костью поперёк горла. Вся эта муторная дребедень целлофановым пакетом надевалась на головы - и душила... Они вдохнули во все лёгкие выхлопные газы, улыбаясь. Из кинотеатра они вылетели автоматной очередью. Картонные домики, натянутые лица, отфильтрованное небо, припудренная земля, - и у них потемнело в глазах. На улице они уставились прямо на Солнце, и по впалым щекам покатились рефлексивные слёзы. А в театре дрыгались марионеточно актёры. Кружились пышные одежды, лица лоснились от грима, гремели прожекторы, разносились одухотворённые монологи, мычали зрители, вполглаза наблюдая пьесу. Дешёвка. Подделка. Обманка. Пустышка. Их затошнило. Им нужно уйти. Они уходят. Они ушли. Под ногами змеятся трещинки. Тела забавно, кляксовидно, отражаются в витринах. В небе царят биллборды. Последние писки мод отслеживаются в вышеупомянутых витринах. Там же - еда, техника, развлечения, там же - заточение жизни. Они смотрят на отражения - они в ловушке! Руки безвольно повисли, склонились головы, подкосились колени! Руки связаны чеком. Голова залеплена скидочными купонами. Ноги погрязли в акциях. Всё - чепуха, всё ширма, мусор! Дешёвый спектакль, искусная подделка, масштабный обман, пёстрая пустышка! Что им эти музеи с их искусством! Что им кинотеатры с их героическими фильмами! Что им театры с их благородно-печальными пьесами! Всё пусто, всё тихо, всё спит в человеке, что считалось человеческим! Всё - скучно! Всё - много! Всё - слишком много... Всё слишком... Во рту кислый привкус от культуры. Мысли устало остановились, как тяжеловесные атлеты после соревнований. Нет больше сил тягать тяжёлые раздумья. Почему человек так тяжёл? Разве не может он быть разумной бабочкой? Почему сразу камень? Инстинкты ревут, как голодный скот. Высшая степень человеческого довольства порождает животное недовольство. Много заслонок. Много уловок. Мало прямоты, острой, как шпага отважного мушкетёра. Птицы распушили хвосты, с натянутых голосовых связок стреляют песнями. Потом - находят подруг, продолжают род и улетают. Грызутся собаки в грязной подворотне. Стая наблюдает. С плаксивым визгом падает слабый. Стая следует за сильным. Кот в засаде. Один, второй, третий... Голубь стоит на распутье. Крохи соблазняют его. Коты - пугают. Шершаво звучат крылья. Быстро исчезают крохи. Кот бежит. Первый, второй, третий... Парят перья. Брызжет кровь. Холеные люди прихорашиваются, заглядывая в каждую блестящую поверхность. Сладкие, сладкие слова льются из их ртов... Колокол в церкви. Кольца давят. Младенец ревёт... Сердце остыло. Оперенье поблекло. И не слышно более птичьих трелей! Добротный костюм, широкая улыбка. Язык наточен и готов разить наповал. Встретились двое, портфели в руках. Вежливый разговор, отменные манеры, чистосердечные пожелания... Разошлись. Вызывает начальник. Языки пускаются в ход. Один повержен, молва его обглодала до костей, как пиранья стая. Второй невредим и непримирим. Ему выделили стаю. Стая дрожит и прикусывает язык. Стоит неважно одетый субъект. В кармане сквозняк, в желудке вермишель быстрого приготовления. Он нерешительно мнётся у двери. Яркая вывеска шепчет: «Ну, заходи!». Выходит консультант. Свежий, бодрый, успешный и милый. Берёт его осторожно за локоть, успокаивает и приглашает внутрь. Там объявляется второй консультант. За ним - третий... Все милы, обходительны и сочувственно настроены. Кредит оформлен. Субъект отпущен. Дряхлую дверь выбивают плечом. Череп субъекта встречается с битой. Прощай, телевизор, пока, старинный сервиз... Меняют замок, запирают дверь. Парят перья. Брызжет кровь. Кровь! Всё - представление, всё - шелуха, всё - ничего! К звериным манерам не прибавляется звериная истина. Они пресытились человеческим миром. Слишком картонно, декорации вводят в обман... Нет веры даже себе. Садится Солнце. Восходит Луна. Вой же, оборотень! Вой! Пусть брызжет твой дикий вой, как брызжет изо дня в день кровь! К чёрту вежливость! Ни к чему манеры! Всё - ширма, всё - обман! Сходит туман наваждения. Спадает иллюзия человечности. Человек - родом из пещеры. Человек - суть скрытые клыки да когти! Рви! Вопи! Рви! Вопи! Будь честен с собой! Не унывай! Рви, животное, рви... Они принадлежали миру. Но миру - людей. Животному миру людей.

03.01.23
00:50