Развод.Вспомни, как мы любили.

●Глава 8●

— Девочки накормлены, уложены, спят, а я, — Валентина показывает баночку газировки, — культурно отдыхаю на веранде. Лисанька, тут так хорошо, а какой воздух… Влажный, плотный, — прикрывает веки, — и все мои морщины напитались этой влагой и солью, — обеспокоенно смотрит в камеру. — А ты чего такая бледная… бледная… опухшая… Лис?
— Вы хотите сказать, что не знаете?
— Чего не знаю? — отставляет баночку в сторону и садится прямо. — Лис?
Я ищу в ее глазах ложь, но вижу только недоумение и тревогу. Так Валентина не в сговоре с Чонгуком, и она не в курсе его новой любви?
— Лис… Где Гук?
— Ушел, — сдавленно отвечаю я.
— Куда? — Валентина медленно приподнимает бровь.
— В новую любовь, — голос у меня дрожит, — к другой женщине.
По щеке катится слеза, обжигает кожу, и я отворачиваюсь, прижав ладонь ко рту, чтобы не разреветься.
— Что? — Валентина переходит на шепот, который слышится криком. — Лис…
Я крепко зажмуриваюсь. Плечи вздрагивают от отчаянного всхлипа.
— Господи…
И Валентина тоже замолкает. Слышу, как стрекочут цикады.
— Так, я сейчас ему позвоню…
— А что это изменит? — всматриваюсь в бледное лицо Валентины. — Это конец, Валь.
— Боже…
Валентина встает, потом опять садится и вновь встает.
— Лис… Это как так-то?
— Вот так, — шмыгаю и вытираю слезы тыльной стороной ладони. — Разлюбил. Говорит, что не может так больше.
— Может, перебесится, а? — едва слышно отзывается Валентина. — Вы чего, Лис… Вы же так давно вместе… Лиса…
— Это конец, — опускаю взгляд и медленно выдыхаю. — И девочкам пока ничего не говори, Валь. Они ждали этого отдыха.
— Да они же все в сорокет начинают фигней страдать… Лис, милая моя… Взбрыкнул мужик…
Я молча смотрю в камеру, и Валентина закусывает губы.
Виктор — для нее сын. И он останется им при любом сценарии. И не воспылает она к нему яростным гневом. Не будет она его ненавидеть, обкладывать оскорблениями и вычеркивать из жизни.
Он — ее сын. И как бы она меня ни любила, как бы ни уважала, как бы ни переживала, но она окончательно не встанет на мою сторону. Я это понимаю, потому что сама мать.
— Лис…
— Отдыхайте.
— Да как тут отдыхать теперь?
— Я не знаю, — пожимаю плечами, — и звонить Чонгуку бессмысленно, Валь. Мы расходимся. Разве я имею права его не отпускать?
— Да блажь это! — Валентина повышает голос и прижимает ладонь к губам, а потом бубнит, повторяя, — мужицкая блажь.
— Как он сказал, — делаю глубокий вздох, — пусть будет так.
— Ну… я не знаю, — Валентина начинает паниковать, — ну… возьмите передышку… разбегитесь на время… черт… Лис… да дурак он… Господи, — смотрит обескураженным взглядом в даль, — да что ж их так накрывает?!
— Валь, эти вопросы ничего не изменят.
Смотрит на меня, хмурится и поджимает губы. Как женщина, она понимает меня, но как мать и как свекровь, она не желает, чтобы все было так. Она хочет зачитать мне лекцию о том, что надо быть умной и мудрой, однако осознает, что я на дне и я умираю.
— Лис, ты же мне как дочка…
— Вот… А для Чонгука я… — горько усмехаюсь, — как сестра.
— Так… может… Лис, — Валентина нервно расхаживает по веранде, — его… не знаю… ну, встряхнуть?! А? Освежить отношения? Поперся он на сторону, а ты…
— Не поможет. Да и не хочу.
— Елки-палки, Лис, — сердито шепчет Валентина, — ну что ты как маленькая?
— Я не буду его возвращать, встряхивать, соблазнять… Это глупо и унизительно.
— Сейчас тебе надо передохнуть, Лиса, — шепчет Валентина. — Никто и не просит сейчас натягивать на себя секси платье…
— Валь… — закрываю глаза. — Прошу. Мне и так тошно.
Валентина с тяжелым и отчаянным вздохом замолкает. Голова раскалывается, и мне хочется выкопать себе в лесу маленькую темную норку, а потом забиться в нее раненой лисицей и свернуться в клубочек.
— Лис… — блекло отзывается Валентина. — Я ведь… тебе не стану врагом?