Развод.Вспомни, как мы любили.

●Глава 42●

— Это ничего не меняет, — я встаю, отбрасывая порванные трусики в сторону.
Чонгук ловит их в воздухе, резко и ловко поддавшись вперед.
Молча прячет их в карман пиджака, а затем деловито приглаживает волосы.
— Ты что делаешь? — протягиваю руку. — Отдай!
— Нет, — поднимает на меня взгляд. — Я буду страдать с твоими трусиками. Алтарь сооружу для них в укромном уголке.
— Как ты меня достал, Гук, — зло выдыхаю я. — Какой ты бесячий мужик… Отдай мои трусы! У тебя никакого морального права на них нет! Ты мне больше не муж!
— Эти трусики, кстати, новенькие, да? Я не помню у тебя таких.
— Вали к своей Сохи, козлина, и ее трусы воруй, — цежу я сквозь зубы.
— У меня как-то так вышло, что я Сохи поматросил и бросил, — смотрит на меня без тени стыда. — И ведь все было бы иначе, если бы ты вчера не ввалилась ко мне в мою берлогу.
— Так это я виновата?
— Я тебе был готов даже ножки помассировать.
— Чего?
— Что я могу сделать, Лис? Я честно попытался с Сохи выйти в романтическое настроение, но…
— Но что?! — рявкаю я одновременно в дикой ревности и раздражении на Чона, которого готова сейчас задушить.
— Во рту песок, а в голове жена, которая ехидничает. И ты такой сукой была, Лисанька, — Чонгук с осуждением качает головой.
— Ты, что, бортанул свою любовь любовную?
— Да, — пожимает плечами. — Я с ней серьезно поговорил. Она меня назвала придурком и ушла, кинув салфетку на пол.
— Ты и есть придурок, Гук.
— Что поделать.
— Проваливай. Я с тобой не сойдусь опять, — развожу руки в стороны. — Нафиг с пляжа! Трусы, так уж и быть, забирай, но большего не жди. То, что сегодня произошло, было ошибкой. И ничего удивительного, если честно. Такое случается.
— Да? — Чонгук вскидывает бровь.
— Да! — повышаю голос. — Бывает! Мы сорвались! Мы на взводе! Стресс! И у нас, — опускаю руки, — было долгое воздержание. Вот и все.
— Звучит логично.
— Ага, а теперь иди, — смахиваю со лба волосы и шагаю прочь.
Но ноги у меня слабые, ватные, и я не замечаю на своем пути кресла из-за злости.
Напарываюсь на него, меня ведет в сторону, я путаюсь в ногах в попытке удержать равновесие.
Правая ступня подкашивается, ее простреливает боль с громким щелчком, и я с диким ором падаю в руки Чонгука.
— Лиса!
Я верещу отборные маты и кричу:
— Нога! Нога! — опять маты. — Гук, ты козлина! Ненавижу тебя!
— Да что случилось?!
Я пытаюсь наступить на стопу, но вновь из меня рвутся крики, которые переходят в слезы и в неразборчивые ругательства.
— Так, в больницу, короче, — Чонгук подхватывает меня на руки.
— Не в таком виде! Ты сдурел?! Я без трусов! Гук, блин! У меня юбка порванная! Блузка мятая!
— Ладно, переодену.
Замолкаю и смотрю в его решительное лицо, а потом шмыгаю. Сглатываю, губы поджимаю и шепчу:
— Не надо больницу. Ничего страшного…
А затем утыкаюсь лицом в шею Чонгука, когда ногу простреливает болью.
— Ну, конечно, ничего страшного, — недовольно шипит он и шагает прочь из гостиной. — Знаешь, Лис, давай-ка ты сейчас свои обидки на меня засунешь в одно место. Серьезно.
Но разве я могу сейчас заткнуться? Почему у меня все всегда идет наперекосяк? Столько месяцев сидела в своем унылом болоте и ничего не происходило, кроме слез, соплей и криков дочерей, а тут за одни сутки навалилось сразу по макушечку!
— Просто брось меня тут… — бубню в ответ. — Сама разберусь.
— Это уже будет совсем некрасиво.
— Да ты что?
— Ага.
— Ты мне всю жизнь испортил, — вою в его пиджак. — Я тебе лучшие годы отдала…
— Так я тебе свои тоже.
— Теперь вот уже ноги ломаешь…
— Какой изверг. Ужас.
Поднимается по лестнице, шагает по коридору, и я сквозь слезы у двери спальни шепчу:
— Нет, не входи.
— Ты там труп прячешь?
— Я не хочу чтобы ты входил.
— Почему?
— Мы в разводе.
— Да ты меня достала, — он буквально пинает дверь. — Как я с тобой прожил-то столько лет?
— Вот и вали!
— Свалю, а ты еще что-нибудь себе сломаешь, — глухо рычит он. — Шею, например. На зло, чтобы уж точно уродом меня выставить. Заткнись, Лиса.
Я сердито выдыхаю и замолкаю. Усаживает на кровать, зло щурится на меня и шагает к гардеробной:
— Вот и молодец. Вот и молчи.
Морщусь, всхлипываю когда ногу опять дергает болью.
— Я не понял, — доносится голос Чона из гардеробной, — куда ты трусики переложила? — молчание, слышу, как он выдвигает ящики, и затем говорит. — Тут лежали мои галстуки, Лиса!
— А теперь не лежат! Все ящики теперь мои!
Выглядывает из гардеробной и кидает в меня красными кружевными трусиками:
— Мне эти понравились! — попадает в лицо.
— Да хорош, блин! — откидываю тонкие кружева.
Скрывается в гардеробной, и через минуту выходит с платьем цвета бордо. Глубокое декольте, узкая юбка.
— Ты издеваешься?
— Что не так?
— Это платье на свиданки!
— Теперь понятно, почему на нем бирочка. Свиданок, видимо, не случилось.
— Как же я тебя ненавижу, — клокочу в отчаянии и гневе. — Надо было тогда ту ручку с розовым заячьим хвостом тебе в жопу засунуть! Да поглубже!
— Я тебя либо в этих трусах и платье повезу, либо такой, какая ты сейчас есть.