Развод.Вспомни, как мы любили.

●Глава 26●

У меня сейчас зубы раскрошатся от напряжения и давления челюстей. Я сглатываю, выдыхаю и закрываю глаза. Кожу обжигает слеза.
— А ну, пошли в дом!
Я вздрагиваю от неожиданно строгого голоса Чонгука. Я оглядываюсь.
Калитка распахивается, и Чонгук за капюшоны затаскивает наших дочерей одну за другой.
Они отбиваются, огрызаются и толкаются.
— Пошли быстро в дом! Устроили нам тут черт знает что!
Вспоминаю, как он за ними бегал и ловил каждую, когда они научились ходить. Двух поймает, а третья убегает с хохотом.
— Козел! — рявкает Лиза и кидается к калитке, пока ее сестры пытаются вырваться из захвата Чона.
— А ну, стоять! — бросаюсь за ней. — Куда собралась?!
— Отстань!
— Вот же…
Хватаю ее за капюшон:
— Мы вас сейчас выпорем, мелкие засранки!
— Пусти! Мы к бабушке пойдем!
— Да дайте вы бабушке пожить нормально, — рычит Чон и тащит Луизу и Лили к крыльцу. — Она человек пожилой, у нее режим сна!
— Вы нам все испортили!
— Жизнь!
— Вулкан!
— Все портите! Все портите!
— А ну, не брыкайся! — я крепко обхватываю руками тощую Лизу. — Совсем ополоумели! Ночью к бабушке! Точно ремня не хватает!
С трудом под крики втаскиваем истерящих девочек в дом. Лиза пытается меня укусить, но я ее опережаю и кусаю сквозь куртку в плечо.
Не сильно и лишь для эффекта неожиданности, а затем зло рычу. Она замирает, замолкает, и Чонгук, прижимая к себе Луизу и Лили, разворачивается к нам.
Несколько секунд немой сцены и недоумения, и Лиза вырывается и верещит:
— Ты еще и кусаешься?!
— Снимай ремень! — рявкаю на Чона. — Они меня довели! Двух запри, — перевожу взгляд на раскрасневшуюся Лизу, которая зло поправляет шапку на голове. — По одной буду пороть! Я с вами, как со взрослыми, пытаюсь разговаривать, а вы ножками топаете, ручками машете, кричите… Так не пойдет, мои дорогие. Пусть папа у нас будет хорошим полицейским, а я буду плохим! — вновь смотрю на Чона. — Ремень!
Но до Чонгука, похоже, не доходят мои слова.
Может, сам испугался, что я и его отстегаю ремнем, то ли после Сохи не отошел с ее вонючими духами.
— Это насилие! — взвизгивает Лиза.
И я кидаюсь к шкафу, раскрываю его и рывком вытаскиваю из него сумку. Отстегиваю ремешок.
Чонгук выпускает Луизу и Лили из захвата, отступает в сторону, и наших дочери бегут на второй этаж под мой рявк:
— Выстроились в очередь!
Для убеждения в своих серьезных намерениях я бью ремешком по перилам. Девочки взвизгивают, спотыкаются и скрываются на втором этаже.
Чонгук следует за ними:
— У вас две минуты, чтобы оказаться в кроватях!
Отбрасываю ремешок и шагаю в гостиную. Падаю в кресло, уронив руки на подлокотник.
Не так страшен развод, как дети после него.
— Ты был у своей шлюхи, да?!
— Ложись под одеяло!
— Ты ее не любишь!
— Ты любишь маму!
— А мама тебя!
— Ты был у нее?!
— Да, я был на встрече с другой женщиной! Был!
Воцаряется молчание, и я поднимаю взгляд к потолку, ожидая дальнейших криков.
— Лиза, рот прикрыла! — рычит Чон. — Сейчас говорю я.
Я вскидываю бровь и приглаживаю волосы.
— Вы ничего этим не добьетесь, девочки, — говорит Виктор. — Вы только мать задергаете! И не должна она за меня бороться! Не должна! За вас — да, но не за меня! Я ушел! Это я сделал больно вашей маме! Это я после двадцати четырех лет наших отношений их разрушил! Мог ли поступить иначе? И легче ли мне сейчас? Да ничерта подобного!
— Мы тебе мешаем?!
— Нет! — от рева Чона аж люстра подрагивает у потолка. — Нет! Не вы! Не вы! А я! Я сам себе мешаю! — несколько секунд тишины, и он продолжает тише. — Не мама виновата, не вы и не кто-то другой. Просто мир стал для меня другим, и я в нем потерялся. Я хватался за вашу маму, делал вид, что если жить, как я жил до этого прежде, я вернусь тем, кем был. Нет, не вернулся, девочки. Я решил уйти, ведь всей моей жизнью и миром была семья… вдруг там за дверью я встряхнусь? Нет. Не встряхнулся.
Закусываю губы и зажмуриваюсь.
— Сохи? — спрашивает Виктор. — Мираж, который возник из-за желания поверить, что дело в человеке, который рядом. И вместо воды у меня во рту песок, девочки.
— Может, тебе просто и нас бросить, чтобы тебе было легче? — ехидно спрашивает Луиза.
— Да вы только и держите меня.
А затем следует тишина, потом я слышу шаги, и Чонгук спускается по лестнице. Щелкает замок входной двери, едва слышно поскрипывают петли и вновь щелкает замок.
Я не пойду.
Нет. Не пойду за ним. Пусть уходит. Пусть выбрасывается в окно. Он — не моя забота. Не моя.
Я постою на его похоронах в красивом черном платье, спрятав бледное лицо под тонкой вуалью.
— Да черт тебя дери, — цежу я сквозь зубы.
Встаю и торопливо выхожу из гостиной. На лестнице застыли три испуганные тени.
— Спать пошли!
Девочки молча исчезают. Я надеваю шапку на голову, затягиваю пояс на халате и выхожу на крыльцо, на котором сидит Чонгук. Локти на коленях, ладони — в замке.
— Я сейчас уйду, — тихо говорит он. — Иди в дом, на улице холодно.