Развод.Вспомни, как мы любили.

●Глава 12●

Подъезжаю к дому.
Вижу машину Чонгука, припаркованную у ворот, и его самого. Выныривает из салона, оглядывается.
И теперь он видит меня.
Стискиваю руль.
В голове проскальзывает дикая мысль: вжать педаль газа до упора и сбить его. После сдать назад и проехаться по его трупу.
А потом еще раз. И еще. И еще.
Однако вместо этого я аккуратно паркуюсь позади его машины. Даже грациозно и по-женски. Женщины меня поймут. Мы паркуемся иначе, чем эти ублюдочные мужики, которые после двадцати лет брака говорят, что любят другую.
— Привет, — говорит Чонгук, когда я покидаю салон.
— Привет? — вскидываю бровь и повышаю голос. — Привет?!
А потом выдыхаю, прикрыв веки. В груди опять начинает кровоточить, касаюсь дрожащими и холодными пальцами переносицы.
— А что я должен сказать? — спрашивает Чонгук.
Его голос гвоздями входит в мои барабанные перепонки, и я перевожу на него взгляд:
— От своей шмары приехал?
И ведь не поймешь по его виду, от Сохи он ко мне такой строгий и мрачный приехал. Страстных засосов не вижу. Губы не искусаны. Царапин на лице и шее нет.
С другой стороны, может, Сохи не из диких дам и близость с ней полна нежности, ласки, любви и мягких прелюдий.
Стискиваю зубы.
— Я не буду это обсуждать с тобой, — холодно отзывается Чонгук.
— Ты это обсудишь с нашими дочерьми, — цежу я сквозь зубы.
— Ты лучше скажи, какого черта моя мать сорвалась с ними сюда? — вскидывает руку в сторону нашего дома.
— А ты мне рот не заткнешь, — делаю к нему шаг. — Ясно? Я не просила Валентину приезжать, но молчать о том, что ты ускакал к другой бабе, не стала. И ты себе как это представлял? Я проглочу язык на две недели?
Поскрипывает калитка, и из нее выходит Валентина. Она скрещивает руки на груди, молча смотрит на Чона и поджимает губы.
Чонгук медленно выдыхает, приглаживает волосы, отворачивается и проводит ладонью по лицу.
— Гук, это правда? — спрашивает Валентина.
— Да, — он резко разворачивается к ней. — Да, это правда.
— Ты ополоумел?
— Вероятно, — усмехается он, всплеснув руками. — Мам, ты не должна была…
— Слушай, Гук, — Валентина едва заметно прищуривается, — я тебя люблю, я тебе жопу мыла, сопли вытирала… И я тебе люблю и буду любить. Этого ничего не изменит, но мне за Лису очень обидно. Очень обидно. она хорошая женщина.
— Я знаю, мам, — Чонгук хмыкает.
Острые когти проходят по моим свежим ранам, и я судорожно выдыхаю
— Ты рушишь семью, Гук.
— Он уже ее разрушил, — тихо говорю я.
— Я вас двоих помню зелеными подростками, — Валентина переводит взгляд с Чона на меня и вновь смотрит на него. — Я помню, как давала тебе на школьные обеды чуть больше, чем требовалось, чтобы ты мог сводить Лису в кино и угостить ее мороженым.
— Я тоже это помню, — Чонгук пожимает плечами. — И это ничего не меняет.
— Там в разгромленном доме сидят ваши дочери, — тоскливо смотрит на нас. — И сегодняшний день они запомнят на всю свою жизнь.
— Вперед, — прищуриваюсь на Чонгука, чьи глаза вспыхивают черным гневом и отчаянием. — Иди, милый, на разговор. Я тебя прикрывать не буду. Не теперь, Чонгук. Давай, скажи, как ты их любишь и что у тебя теперь есть новая женщина, которую ты любишь. Так любишь, что отказываешься от их мамы, с который ты, мерзавец такой, отправлял в аэропорту на отдых.
— А мы выпьем кофе, — Валентина решительно шагает ко мне, а затем оглядывается на бледного и разъяренного Чона. — Давай, сына. За любовь в таком возрасте надо платить.
Мой запал тухнет. Оставить дочерей с Чоном? Я должна проконтролировать ситуацию, защитить, закрыть грудью…
— Пусть, — Валентина берет меня за руку и заглядывает в глаза. — Лис, он отец. И это его решение. Пусть донесет это до девочек.
— Но…
— Вези меня пить кофе, — Валентина открывает дверцу машины и буквально запихивает меня в салон. — Сама сказала, что не будешь прикрывать. Это тактическое отступление, Лис, — наклоняется ко мне и зло шепчет в лицо. — Я едва себя держу в руках, и сама сейчас кинусь своего сыночку-корзиночку спасать из ямы дерьмища. Так что, немедленно вези меня пить кофе.