друг брата|nkeeei

таблетки

подруги отреагировали на новый статус наших с никитой отношений по-разному. оля пришла в восторг, воскликнула, что знала о чувствах никиты ко мне, и потребовала рассказать, каков он в постели. Я отказалась, но густо покраснела, и другого ответа ей уже не требовалось. Наверное, оля бы умерла от разочарования, если бы никита оказался не столь хорош в постели, как обещала его сногсшибательная внешность.
Стелла же, наоборот, встревожилась. Обрадовалась за меня, но встревожилась. Она предупредила меня не спешить и не влюбляться слишком сильно и быстро. Я не решилась признаться ей, что поезд давным-давно ушел. Ну, не считая слова «быстро» – никита коробыко похищал мое сердце все эти годы, кусочек за кусочком, когда я даже не подозревала, что он мне нравится. Но «слишком сильно»? Сердце, познакомься со свободным падением.
рита отреагировала нейтрально. Видимо, дипломатия у принцесс в крови – она сказала, что если я счастлива, она тоже счастлива.
На горизонте замаячил призрак егора – я жутко нервничала во время последнего созвона, и он потребовал рассказать, что стряслось. Я сказала, у меня болит живот из-за месячных, и он сразу заткнулся. Месячные отстой, но с их помощью очень удобно пресекать мужские расспросы.
Но сегодня моя голова была занята другим членом семьи.
Я попрощалась с ритой и Бутом, которые довезли меня до дома отца – полтора часа от москвы, – чтобы мне не пришлось ехать на поезде или автобусе, и открыла входную дверь. В доме пахло хвойным освежителем воздуха, и мои кроссовки скрипели о полированный пол, пока я искала отца.
Во вторник у него был день рождения. Но из-за учебы, работы и назначенной на тот день фотосессии я решила сделать ему сюрприз сегодня и привезти его любимый торт.
Я услышала какие-то звуки из комнаты отдыха, отправилась туда и обнаружила папу за заваленным бумагами столом в углу.
– Привет, пап, – я сбросила с плеча лямку кожаной сумки и позволила ей упасть к ногам.
Он поднял взгляд и посмотрел на меня с большим удивлением.
– Ава. Не знал, что ты приедешь на этих выходных.
Максима Чена нельзя было назвать красавцем в привычном смысле этого слова, но мне он всегда казался привлекательным – все маленькие девочки считают своих пап красивыми. Черные волосы с сединой на висках, широкие плечи и легкая щетина на подбородке. На нем было полосатое поло и джинсы – обычная для него одежда, а на переносице виднелись тонкие проволочные очки.
– Я и не планирую. Ну, не на все выходные, – я смущенно улыбнулась. – Просто решила заскочить и поздравить тебя с наступающим днем рождения, – я опустила на стол коробку с тортом. – Прости, что мы с егором не сможем приехать на сам день рождения, но вот твой любимый чизкейк.
– Ой. Спасибо.
Он посмотрел на коробку, но к ней не прикоснулся.
Я в неловком молчании переминалась с ноги на ногу.
Мы никогда не умели друг с другом говорить. К счастью, у нас был егор, который заполнял пустоту болтовней об учебе на медицинском, спорте и его последнем адреналиновом приключении. Скайдайвинг, банджи-джампинг, зиплайн – он пробовал все.
Но сейчас егор был в минске, и я осознала, как мало у нас с папой общих тем. Когда мы в последний раз разговаривали наедине по душам?
Возможно, когда мне было четырнадцать, и он рассказывал мне, что случилось с мамой.
– Не понимаю, – нахмурилась я. – Ты же говорил, мама умерла из-за проблем с сердцем.
Я не помнила маму. Я вообще ничего не помнила из раннего детства – лишь мимолетные мгновения, возникающие в голове в самые неожиданные моменты, – отрывок колыбельной, плеск воды, крики и смех, поцарапанная после падения с велосипеда коленка. Но фрагменты прошлого были слишком короткими и обрывочными.
Разумеется, еще были мои кошмары, но о них я старалась думать лишь в кабинете у психотерапевта, и то вынужденно. Фиби, мой доктор, считала кошмары ключом к подавленным воспоминаниям. У меня не было психологического образования, но иногда мне хотелось огрызнуться, что, возможно, я бы предпочла вообще не вспоминать. Мозг избавился от воспоминаний по какой-то причине, и не стоило возвращать те ужасы к жизни.
Но иногда мне хотелось самостоятельно раскопать в своем запутанном разуме ключ и раскрыть правду, раз и навсегда.
Отец положил руки на колени и наклонился вперед с пугающим напряжением.
– Это не совсем так, – проговорил он своим низким голосом. – Мы так сказали, чтобы тебя не травмировать, но я посоветовался с Фиби, и мы решили: теперь ты достаточно взрослая и можешь узнать правду.
Сердце предостерегающе заколотилось. Оно знало. Приближался ураган, готовый перевернуть всю мою жизнь.
– К-какую правду?
– Твоя мать умерла от передозировки. Она... приняла слишком много таблеток, и у нее остановилось сердце.
Забавно. Мое сердце сделало то же самое. Всего на пару мгновений – недостаточно, чтобы меня убить. Впрочем, мама тоже умерла не от этого.
Потому что «остановилось сердце» – эвфемизм для слова «умерла», а «приняла слишком много таблеток» – эвфемизм для «совершила самоубийство».
У меня задрожала нижняя губа. Я вонзила ногти в бедро, пока на теле не отпечатались полумесяцы.
– Зачем она это сделала?
Зачем бросила нас с егором? Она нас не любила? Нас было мало?
Родители должны быть рядом с детьми, но она выбрала легкий путь и свалила.
Я понимала: я рассуждаю несправедливо и даже не представляю, через что ей пришлось пройти. Но все равно злилась. У меня не было не только мамы, но даже воспоминаний о ней.
Если бы она осталась жива, мы создали бы новые воспоминания, и отсутствие старых было бы не столь важно.
Отец провел рукой по лицу.
– Она не оставила записки.
Разумеется, нет, с горечью подумала я.
– Но, думаю, она чувствовала себя... виноватой.
– Из-за чего?
Он вздрогнул.
– Из-за чего, папа?
Я повысила голос. В ушах так шумела кровь, что я едва расслышала его ответ.
Едва.
Но все же расслышала, и когда я осознала его слова, вкусила яд их правды, в груди чуть не разорвалось сердце.
– Из-за того, что случилось на пруду, когда тебе было пять. Когда ты чуть не утонула. Когда она толкнула тебя.
Я сделала глубокий вдох, отчаянно нуждаясь в кислороде.
В тот вечер в спальне папа разрушил мой мир. Именно поэтому я была так счастлива уехать в колледж. Я ненавидела вспоминать тот разговор и то, как его слова впитались в стены. Я слышала их шепот каждый раз, когда шла по коридорам, они терзали меня, искажали прошлое, создавая новую правду.
Твоя мать тебя не любила. Твоя мать пыталась тебя убить.
Я сморгнула внезапные слезы и натянула улыбку. Улыбки помогали мне пережить самые тяжелые времена. Как я читала, просто физический акт улыбки – даже если ты несчастен – может поднять настроение, заставляя мозг вырабатывать гормоны счастья. Поэтому подростком я постоянно улыбалась, и меня, наверное, считали сумасшедшей, но это было лучше погружения в глубокую тьму, из которой можно никогда не вылезти.
А когда улыбаться просто так становилось слишком сложно, я начинала искать другие причины быть «счастливой» – красота радуги после дождя, сладкий вкус идеально приготовленного печенья или роскошные фотографии сверкающих городов и великолепные пейзажи со всего мира. Это работало... чаще всего.
– ...торта?
Голос отца вырвал меня из погружения в воспоминания.
Я моргнула.
– Прости, что?
Он поднял бровь.
– Хочешь кусочек торта? – повторил он.
– А, да, конечно.
Он взял коробку, и мы молча пошли на кухню, где молча отрезали себе по куску и принялись молча.
Я размышляла, когда у нас все пошло не так. Отец всегда без проблем разговаривал и смеялся с егором. Почему он так странно вел себя со мной? Он же мой папа, но я никогда не могла полностью перед ним раскрыться.
Отец оплачивал мои счета, и я жила в его доме до поступления в колледж, но все эти годы моей истинной опорой всегда оставался егор, и именно к нему я обращалась, когда хотела обсудить прошедший день или если возникали проблемы – со школой, друзьями или, к его большому отвращению, с мальчиками.
И причина заключалась не только в том, что отец был авторитетной фигурой, а егор – ближе ко мне по возрасту. У меня не возникало проблем в общении с преподавателями или родителями друзей.
Было нечто еще. Я не могла сформулировать.
Наверное, это особенность азиатских родителей определенного поколения. В нашей культуре не принято выражать привязанность открыто. Мы не говорили «я тебя люблю» и не обнимались, как в семье Стеллы. Китайские родители выражают любовь действиями, а не словами – тяжело работают, чтобы обеспечить детей, готовят еду, ухаживают во время болезни.
Я росла в достатке и благополучии, и отец полностью оплатил мне недешевую учебу в москве. Конечно, он не одобрял мой выбор карьеры, и оборудование приходилось покупать самостоятельно. И да, егор явно был его любимчиком, возможно из-за традиционного для Китая предпочтительного отношения к сыновьям. Но, по большому счету, мне повезло. Нужно быть благодарной.
Правда, все равно хотелось бы иметь возможность нормально поговорить с собственным отцом, не погружаясь в неловкое молчание.
Я ела торт, задаваясь вопросом, можно ли придумать еще более жалкий сюрприз накануне дня рождения, когда по коже побежали мурашки.
Я подняла взгляд и похолодела.
Оно.
Возможно, именно поэтому я никогда не открывалась перед папой – иногда он смотрел на меня таким взглядом.
Словно он меня не знал.
Словно он меня ненавидел.
Словно он меня боялся.

——————————————————————————
спасибо всем за поддержку🩷🩷