Я могу различить его силуэт только во время вспышек молний. Понемногу вытягиваю веревку, пока океан поглощает его. Мои ногти вырезают полумесяцы на ладонях, пока жду, глаза напряжены в темноте, уши внимательны к каждому звуку. В течение долгого времени нет ничего, кроме завывания ветра, трения веревки о мои влажные ладони, хлещущих волн, которые заливают меня, дождя, который наполняет плот водой на несколько дюймов. Высокие трубчатые стенки плота не пропускают большую часть океанских брызг, но все же значительная их часть хлещет по моим согнутым ногам. Подол моего голубого летнего платья развевается вокруг меня, полупрозрачный, как медуза. Чувствую, как пронзает шок, когда вижу свои босые ноги. Я потеряла обе сандалии во время своего бешеного движения к поверхности. Я даже не обратила на это внимания, что говорит о моем душевном состоянии.
Истерический смех вырывается из моего живота. Ничего не могу с собой поделать – вид моих накрашенных розовым ногтей на ногах толкает через грань шока, на которой болтаюсь.
Неужели менее двадцати четырех часов назад я сидела в массажном кресле и болтала с мамой, пока два мастера наносили на наши пальцы крошечные капельки пурпурного лака? Та девушка – та, которая была так озабочена тем, чтобы произвести хорошее впечатление на своих новых работодателей, которая заботилась о таких вещах, как укрощение вьющихся волос в самолете и поиск идеальной пары стильных, но разумных сандалий, подходящих к ее наряду – кажется галактически далекой. Одна эта мысль вызывает очередной приступ истерики.
Логически, понимаю, что испытываю шок. Но знать что-то и изменить это – совершенно разные вещи. Не знаю, как преодолеть странные, отстраненные ощущения, пронизывающие меня, пока жду возвращения Чона с другими выжившими.
Если бы кто-нибудь сказал мне в аэропорту Лос-Анджелеса, что через несколько часов буду молиться о том, чтобы увидеть его задумчивые глаза и сжатые губы, устремленные в мою сторону, то рассмеялась бы от души.
Забавно, как быстро меняется мир.
Чем дольше жду его, тем крепче сжимаю веревку. Держу так крепко, что боюсь, что она порвется в моих руках, пока дрожу в темноте, устремив взгляд на море.
Я всегда считала океан прекрасным. То, как он вечно целует берег, как самый настойчивый из любовников. Звук, который он издает, перекатываясь через песчаные дюны и скалы. Океан – это место для прыжков в воду летними ночами; для долгих прогулок на закате, по щиколотку в теплом мелководье. Мощный, конечно, но сдержанный. Медленно разрушающаяся сила, изящная даже в своем разрушении.
Но сейчас, когда наблюдаю за тем, как он вцепился когтями в плот, когда вижу неприкрытую ярость в каждом его приливе и отливе, понимаю, что судила о звере по кончику его самого маленького когтя. Берег моря в дни моего летнего плавания был лишь малейшим намеком на это
дикое существо, бьющееся в тысячах миль от ближайшей точки суши. Вот оно, истинное сердце океана. Зверь Посейдона, вышедший на свободу. Делает все возможное, чтобы разорвать нас в клочья.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
НЕИЗВЕДАННОЕ
Random«Когда мы высадились на остров, я думал, что моя история закончилась. Оказывается, она только начиналась». Он был засранцем с первого момента нашей встречи. Я взглянула на незнакомца в терминале аэропорта и поняла, что он именно тот человек, от кот...
