Его нашли, когда наш с Эмилем самолёт приземлился в аэропорту Бангкока. Алекс воспользовался моим шарфом, который я забыл в его студии. Хабек оставил длинное письмо для Раабе. Что было в этом письме я не узнаю никогда.
После известия о самоубийстве художника несколько часов я то ли плакал, то ли скулил. Я чётко помнил, как в голове плавился рассудок, когда я шептал:
- Его нет... Его больше нет...
Мой портрет был без лица. Так же, как и Эмиля. После трагедии с Дёницем Алекс не мог писать другие лица, кроме лица Томаса, потому что болезнь прогрессировала. Тьма поглощала его яркий свет, и, когда судьба столкнула нас, этого света в Алексе оставалось уже ничтожно мало.
Моя жизнь навсегда раскололась на до и после знакомства с талантливым портретистом Александром Хабеком. При мысли о том, как могли бы сложиться наши отношения с ним, встреть я его до этой истории с Дёницем и его развившейся маниакальной депрессии, становилось не по себе - и я запретил себе об этом думать. Тогда меня в его жизни не было.
Я никогда ни с кем не обсуждал смерть Хабека. Прошлое теперь навсегда было запечатано в отдельном сундуке в памяти с надписью "Алекс", и я никогда не позволю ему открыться, иначе чувство вины сожрёт меня.
Видимо, райской птице было всё-таки суждено погибнуть в своей золотой клетке. Моё сердце навсегда осталось там - в его студии, в его мазках на моём портрете. До сих пор, закрывая глаза, я могу видеть Алекса. Его аромат... Я нежно вдыхаю опьяняющий запах краски и его волос...
