D. Winchester

В лучах немеркнущей надежды

  Впервые за весь июнь день в Монтпилиере выдался прохладным и пасмурным. Тихий ветерок крался по зеленой лужайке, задевая то кроны деревьев, то разросшийся кустарник, неторопливо гнал по небу ленивые хмурые облака, лишая город теплых лучей летнего солнца. Все вокруг казалось неестественно серым, но пейзаж абсолютно точно соответствовал атмосфере этого рядового дня. «Совсем как в фильмах», – усмехнулся про себя старший Винчестер, машинальными движениями завязывая на шее черный галстук. Затянуть бы потуже, перекрывая кислород, чтобы не пришлось переживать этот день, да вот чувство ответственности за жизни беспомощных близких удерживало мужчину от этого, казалось, единственного способа убежать от свалившихся проблем. С первого этажа доносился звон стакана. Наверное, Эмили опять нашла спрятанный подальше коньяк. Черт с ней, пусть делает, что хочет, от горя уж точно не сопьется. Куда больше пугала тишина, повисшая в соседней комнате, где сейчас должен был собираться Кас. Ни стука дверец шкафа, ни тихих, почти кошачьих, шагов, ни бессвязного бормотания и редких выкриков, которыми падший ангел пугал Дина вчера, – мертвая тишина. На доли секунды Винчестер замер, глядя на свое отражение в грязном зеркале, и еще раз мысленно прокрутил предыдущую фразу, эхом разнесшуюся в голове. Мертвая?

Сам не понимая причины, охотник ринулся к другу, не особо заботясь о сохранности снесенных им вещей. Громкий топот, стук двери, которая чуть не слетела с петель от напористости влетевшего мужчины, грохот падающего торшера – это не заставило Кастиэля даже вздрогнуть, не говоря уже о каких-то элементарных движениях. Он молча сидел в кресле у кровати и смотрел в окно, сжимая что-то в ладони. Со вчерашнего вечера не изменилось абсолютно ничего: ни поза, ни выражение лица, разве что, может, глаза немного припухли и покраснели – ангел словно выпал из времени. Дин облегченно вздохнул: уж лучше пусть его друг будет походить на сомнамбулу, главное – он все еще не натворил глупостей.

– Кас, тебе нужно переодеться перед... – Винчестер замялся от одной только мысли, что действительно приходится говорить слова, о существовании которых так хотелось забыть. Похороны. Черт, и кто это придумал вообще? Он видел слишком много смертей, чтобы не задумываться, почему. Охотники, друзья, близкие, родители... Неужели в этот бесконечный список нужно вносить даже единственную дочь?!

Вчера рано утром ему позвонили из полиции.

Да, Дин Винчестер.

Нет, Дженнифер дома, спит в своей кровати, как и все нормальные люди в семь утра в воскресенье!

Что значит «нет»? На какое опознание?

Шепотом причитая о глупости и назойливости местных полицейских, охотник вылез из нагретой постели и приоткрыл дверь в спальню дочери. Рыжий гад на месте, Кас тоже, но вот Джен... Что-то в груди сжалось, но Дин не подал виду. «Опять опустошает втихаря холодильник», – пронеслось в голове, и он спешно направился на кухню. Там, как и в ванных, во дворе и даже в гараже, Дженни не оказалось. А может она опять сбежала? Господи, пожалуйста, просто сделай так, чтобы она сбежала в свой чертов клуб, и ее там склеил упившийся в хламидомонаду продавец-консультант. Все, что угодно, пожалуйста, любая глупость или выходка, только не это.


– Да, это моя дочь, – прохрипел мужчина, глядя, как патологоанатом снова накрывает его девочку простыней. Голова вывернута под неестественным углом, правая сторона лица полностью разбита, сломаны кости. Но глаза, такие же травянисто-зеленые с маленькими золотистыми вкраплениями прямо у зрачка, совсем как у самого Дина, до сих пор были открыты. Широко распахнуты, искажены от ужаса или внезапного приступа сумасшествия, напавшего на этого совсем еще ребенка. Его ребенка. Нервно сглотнув, он приподнял краешек полотна и дрожащей рукой провел по спутавшимся темным волосам, дотронулся до левой, неразбитой, щеки, побледневшей, с веснушками, проступившими еще сильнее, а затем опустил веки Дженнифер, коснувшись слипшихся от крови ресниц. Эти чертовы зеленые глаза больше не посмотрят на него с разочарованием и неодобрением, не метнут разряд пламенеющих искр, не будут разрывать его сердце на части, блестя от слез. Кусая собственные щеки изнутри, Винчестер медленным размеренным шагом покинул помещение, больше не проронив ни слова.

Пряный, застывший воздух неприятно саднил легкие. Кастиэлю было и так сложно дышать, все время приходилось напоминать себе делать это, так еще и кислорода было непривычно мало, будто все открытое пространство кладбища заполонил углекислый газ. Какая-то блондинка, ровесница Дженни, постоянно рыдала, опираясь на стоящего рядом паренька, которого, кажется, зовут Чарли, несколько школьных учителей изредка обменивались пустыми фразами, сбившись в маленькую кучку. Даже Сэм и Клэр успели приехать и теперь стояли под ветвистым дубом, держась за руки, и переводили взгляд то на Дина, то вновь на Кастиэля, стоящего поодаль от всех и сжимающего в ладони маленький клочок бумаги.

– У тебя перекрутился галстук, – устало заметил старший Винчестер и начал поправлять одежду Каса. Тот лишь угрюмо вздохнул, закрывая глаза:
– Я не смог. Я опять все испортил, Дин. Опять, – сделав ударение на последнем слове, падший ангел нервно усмехнулся, запрокинув голову. Усмешка больше напоминала искаженную судорогой гримасу, вымученную и усталую, настолько же неестественную, насколько и пугающую.

Услышав эти слова, мужчина отстранился и тихо ответил:
– Ты не виноват, ведь она...
– Виноват! – неожиданно для всех взревел Кастиэль, прерывая речь охотника и хватая его за полы пиджака. Казалось, теперь все пришедшие смотрели на этих двоих. – Я должен был ее охранять, Дин, я ее ангел-хранитель. Сколько раз я подводил тебя, Сэма... Джен? Сотни, тысячи раз. Лгал, предавал, уходил и скрывал от вас правду, но ты поверил мне. Каждый раз ты прощал и снова верил мне. И я обещал, обещал защитить Дженнифер!
– Ты делал все, что мог, ради нее, Кас, – наконец проговорил мужчина, испуганно глядя на друга, прямо в его глаза, потемневшие почти до иссиня-черного и глядящие с ужасающим безумием. Дин видел ангела таким лишь однажды, но и тогда его разум был захвачен левиафанами, засевшими внутри. Сейчас же он был подвластен лишь испепеляющей ненависти к самому себе. – Ты пал, чтобы быть с ней, снова восстал, но...
– Вот именно, Дин! – срывая голос, Кастиэль продолжал трясти Винчестера, не обращая никакого внимания на любопытствующих зевак. – Я пал, лишился сил, без которых я бесполезен для нее... Бесполезен для тебя. Поддавшись собственному эгоизму, я подверг вас обоих опасности, а Дженни, маленькая беззащитная Дженни, пожертвовала собой ради нашего спасения. Она отдала свою жизнь, чтобы исправить мою ошибку, и я не смогу смириться с этим. Никогда, Дин, – понизив голос почти до шепота, закончил бывший ангел и, резко отпустив измятую ткань траурного костюма, кинулся прочь.

Отдышавшись от крепкой хватки друга, мужчина, злясь и чертыхаясь, бросился вдогонку и, нагнав преследуемого, резко развернул его к себе, рванув за плечо, и наотмашь ударил кулаком по лицу:
– Я не позволю тебе снова натворить невообразимой херни, Кас! – выкрикнул охотник, прижав его к широкостволому дубу. – Думаешь, она спасла твою задницу, чтобы через час ты сиганул с моста, как кисейная барышня?! – рычащим от злости и досады голосом спросил Винчестер. Горячее и сбивчивое дыхание ангела обжигало его скулы, а расширившиеся от испуга зрачки, в которых мужчина так четко видел свое отражение, не позволяли продолжать кричать. Еще раз с жалостью посмотрев на тонкую струйку крови, стекающую вниз к побелевшим губам и остановившуюся в уголке рта, медленно проникая в каждую трещинку, Дин выдохнул и мысленно сосчитал до десяти, чтобы снова не напугать друга повышенным тоном и неконтролируемым применением силы, которого сегодня было и так слишком много.
– Послушай меня, Кас, – теперь мужчина говорил тихо и вкрадчиво, наклонившись ближе к тяжело дышавшему другу так, чтобы никто другой их не слышал. Тот уже перестал сопротивляться и безвольно повис в руках охотника, глядя сквозь него. – Ты можешь продолжать играть роль сопливой девчонки, но я же знаю, что ты не такой. Мы должны бороться, бороться до конца. Разве можно сосчитать, скольким мы пожертвовали ради жизни людей, которые об этом никогда и не узнают? Многим, если не всем.
– Я готов принести в жертву себя и знаю, что и ты, и твой брат готовы на то же, но разве это касается твоей собственной дочери?
– Касается, – с едва заметной улыбкой кивнул Дин, оглядываясь на пришедших посочувствовать, которые уже давно позабыли о том, что скоро должна пройти церемония погребения. Обведя собравшихся недовольным взглядом, он отвел друга подальше в сторону, чтобы их разговора не было слышно. – Пока она носит фамилию Винчестер, ты не сможешь бороться с ее врожденной любовью к семье и готовностью пожертвовать всем ради защиты близких, – глаза Кастиэля расширились от удивления, заставляя охотника прерывать свою речь ради очередных объяснений:
– Что ты удивляешься? Я знаю, что она заключила сделку с Кроули ради нашей безопасности – возле церкви повсюду следы серы, особенно на крыше, только там еще и шотландским виски несет, – неприязненно поморщившись, сказал мужчина. Положив руки на плечи бледного как полотно ангела, он продолжил: – Моя дочь сделала это ради тебя, Кас,тебя. И если ты попытаешься ее вернуть, подвергаясь опасности, Джен перегрызет тебе горло и сама же застрелится после твоей смерти. Поэтому просто прими ее выбор и согласись стать моим верным союзником в только что объявленной войне с адским засранцем! – с жаром сказал охотник, выжидающе глядя на Кастиэля. Тот умолк, снова устремив свой пустой взгляд в никуда, но стоило ему поднять невозможно синие глаза, как все мышцы напряглись, а по телу прошлась жгучая судорога, которую Винчестер почувствовал из-за того, что все еще крепко сжимал его неестественно окоченевшие руки.
– Дин, – голос Каса звучал странно, то ли от усилившейся хрипоты, то ли от непроизвольной дрожи голосовых связок. Отозвавшись, но так и не получив ответа, Винчестер-старший проследил за взглядом друга и, обернувшись назад, увидел причину его нового приступа оцепенения – дверцы крематория, где по совместительству держали тела умерших накануне церемонии похорон, отворились, и несколько угрюмых рабочих вынесли гроб. Все присутствующие резко встрепенулись, послышались новые залпы женских рыданий, а лицо Кастиэля покрылось испариной. Поджав губы, Дин молча прижал его к себе, не давая в тот же миг ринуться к раскопанной могиле, и изо всех сил старался умерить бушевавшие внутри чувства, ведь знал: если сорвется и он – все полетит прахом.


На Либерти-стрит снова стало тихо. По ночам соседи больше не вздрагивали от криков и скандалов, громкой музыки и выстрелов. Даже звук заводящегося мотора старушки-Шевроле уже не нарушал их спокойствия. Дом самой громкой и скандальной семьи Монтпилиера опустел и теперь казался заброшенным: краска на заборчике немного облупилась, цветы на веранде уже завяли, контрастируя с дорогими кадками, оконные стекла покрылись разводами от многочисленных дождей, и вряд ли можно было увидеть хоть что-то через такой слой грязного налета; лужайки, на которых раньше каждое воскресенье возился с газонокосилкой, казалось, совсем недавно приехавший Дин Винчестер, тихонько насвистывая песни «Металлики», заросли и выглядели неопрятными и запущенными, как и все остальное здание. Уже целый год по вечерам свет дребезжал лишь в одном окошке на первом этаже или не зажигался вовсе, и только это заставляло поверить, что хоть один человек все еще оставался там. Разругавшись после похорон дочери, так и не состоявшаяся семейная пара Винчестер-Брукс разъехалась в разных направлениях, покинув город и до последнего выкрикивая друг другу вслед ругательства, бросив хозяйство на Кастиэля, остававшегося загадкой для горожан. Он ни с кем не общался, не участвовал в общественных мероприятиях, да и вряд ли хоть кто-нибудь мог с уверенностью сказать, откуда появился этот мужчина и как зарабатывал на жизнь. Кто-то видел его разгружающим продукты в супермаркете, другие приписывали наследство неизвестного родственника, но самые романтичные жители Монтпилиера всерьез считали загадочного брюнета наркоторговцем, укравшим деньги у своего картеля и скрывающимся в Вермонте. Единственное, что все знали наверняка, это место, где можно было найти бывшего сожителя Винчестера каждый день ровно в полдень, – могила его покойной возлюбленной. С завидным постоянством он приходил на кладбище, садился у надгробной плиты и вглядывался в высеченное на ней изображение, что-то тихо шепча, а затем разворачивал маленький клочок бумаги, всегда лежащий во внутреннем кармане пиджака, улыбался написанному на нем и медленно уходил по вымощенной гравием дорожке. Этот незатейливый ритуал продолжался на протяжении достаточно долгого срока, чтобы увериться: ни дождь, ни снег, ни палящее солнце не остановят вдовца, все теплое время года приносящего аккуратный букет белоснежных ромашек. Что же могло заставлять улыбаться человека, который в один момент потерял все и теперь не жил, а лишь существовал? Надежда. Надежда, которую дарили два слова, аккуратно выведенные витиеватым почерком: «Я вернусь».