XI
Ленч удался на славу. Бифштексы были подрумяненные, в полосках от рашпера, на котором они жарились. Нож легко входил сквозь корочку, а внутри мясо было нежное и сочное. Они подбирали подливку ложками, сливали ее на картофельное пюре, и на желтоватой белизне картофеля образовывались темные озерки. Бобы лима в масле были целенькие, листья латука — упругие, прохладные, а грейпфрут — холодный.
От ветра у всех разыгрался аппетит, и Эдди поднялся к ним наверх и стал смотреть, как они едят. Лицо у него было страшное. Он сказал:
— Ну как вам мясо-то, ничего?
— Мясо замечательное, — сказал Том-младший.
— Жуйте как следует, — сказал Эдди. — Глотать наспех — только добро переводить.
— Его и жевать не надо, просто во рту тает, — сказал Том-младший.
— А на сладкое будет что-нибудь? — спросил Дэвид.
— А как же? Пирог и мороженое.
— Ух ты! — сказал Эндрю. — А две порции можно?
— Смотри, с таким грузом, пожалуй, на дно пойдешь. Мороженое твердое, как камень.
— А с чем пирог?
— Ягодный.
— А мороженое какое?
— Кокосовое.
— Откуда оно у вас?
— Привезли на рейсовом судне.
Они запивали еду холодным чаем, а Роджер и Томас Хадсон после сладкого попросили себе кофе.
— Эдди — замечательный повар, — сказал Роджер.
— Это у нас аппетит разыгрался.
— Такой бифштекс? Такой салат? Такой пирог? Нет, тут дело не только в аппетите.
— Повар он превосходный, — согласился с ним Томас Хадсон. — А как тебе кофе?
— Кофе отличный.
— Папа, — сказал Том-младший. — Если приезжие с яхты будут вечером у мистера Бобби, можно, мы пойдем туда и разыграем, будто Энди — пьяница?
— Мистеру Бобби это, пожалуй, не понравится. У него могут быть неприятности с констеблем.
— А я схожу туда заранее и все ему объясню и поговорю с констеблем. Он с нами дружит.
— Что ж, ладно. Объясни все мистеру Бобби и смотри не прозевай ту публику. А как же быть с Дэви?
— Может, на руках его донесем? Это будет даже очень кстати.
— Я надену туфли Тома и сам дойду, — сказал Дэвид. — Томми, а ты уже придумал, что делать?
— По дороге решим, — сказал Том-младший. — Веки выворачивать ты еще не разучился?
— Нет, что ты! — сказал Дэвид.
— Только сейчас, пожалуйста, не выворачивай, — сказал Энди. — А то меня стошнит, весь ленч сразу отдам.
— Вот захочу, наездник, и тебя вырвет.
— Нет, только не сейчас. Попозже, пожалуйста.
— Может, мне с тобой пойти? — спросил Роджер Тома-младшего.
— Чудесно, мистер Дэвис, — сказал Том-младший. — Мы вместе что-нибудь придумаем.
— Тогда пошли, — сказал Роджер. — Дэви, ты бы соснул немножко.
— Можно, — сказал Дэвид. — Я почитаю-почитаю и засну. А ты, папа, что будешь делать?
— Я буду работать на верхней веранде.
— Тогда я лягу там на диване и буду смотреть, как ты работаешь. Тебе это не помешает?
— Нет. Наоборот.
— Мы скоро вернемся, — сказал Роджер. — А ты, Энди, пойдешь с нами?
— Мне не мешало бы поупражняться. Но, пожалуй, не стоит: а вдруг эти приезжие уже там.
— Сообразил, наездник, — сказал Том-младший. — Ты малый сообразительный.
Они ушли, а Томас Хадсон сел за мольберт. Некоторое время Энди смотрел, как он работает, но потом убежал куда-то, а Дэвид то смотрел, то принимался читать и не заговаривал с ним.
Томасу Хадсону хотелось начать с прыжка рыбы, потому что писать ее в воде будет гораздо труднее, и он сделал два этюда и обоими остался недоволен, а потом написал третий, который ему понравился.
— Посмотри, Дэви, похоже?
— Ой, папа, замечательно! Но когда рыба выпрыгивает из воды, ведь она поднимает целый фонтан, правда? А не только когда она падает обратно в море.
— Да, пожалуй, — согласился с ним отец. — Ей приходится пробивать поверхность.
— Помнишь, как она взметнулась — такая длинная-длинная. С ней должно подняться много воды. Если уловишь это взглядом, вода с нее, наверно, так и струится, так и хлещет. А у тебя она идет вверх или вниз?
— Это ведь только этюды. Я хотел изобразить ее на самом взлете.
— Я знаю, что это только этюды. Ты уж меня извини, папа, что я вмешиваюсь. Я не хочу строить из себя знатока.
— Нет, мне интересно тебя послушать.
— А вот кто, наверно, все знает, так это Эдди. Он каждую мелочь схватывает быстрее, чем фотоаппарат, и все запоминает. Правда, Эдди — замечательный человек?
— Да, конечно.
— О нем ведь никто ничего не знает. Кроме Томми, пожалуй. Эдди мне больше всех нравится — после тебя и мистера Дэвиса. Стряпает он и то с душой, и столько всего знает, и все умеет. Помнишь, как он подстрелил акулу и как бросился в море за той рыбой?
— А вчера вечером Эдди избили, потому что не поверили ему.
— Но, папа, с него как с гуся вода.
— Да. Он веселый, всем довольный.
— Даже сегодня веселый после того, как ему так досталось. И, по-моему, он рад, что ему пришлось прыгнуть в море за той рыбой.
— Конечно.
— Хорошо бы мистер Дэвис тоже был такой веселый, как Эдди.
— Мистер Дэвис — человек более сложный.
— Да, но я помню, когда он был веселый и беспечный. Я очень хорошо знаю мистера Дэвиса, папа.
— Сейчас он ничего, веселый. Хотя от его беспечности уже и следа не осталось.
— Про беспечность — про хорошую беспечность, я не в укор ему.
— Я тоже. Но он потерял уверенность в себе.
— Да, — сказал Дэвид.
— Хорошо бы он опять ее обрел. Может, еще и обретет, когда снова начнет писать. Знаешь, почему Эдди веселый? Потому что он делает свое дело хорошо и делает его изо дня в день.
— А мистер Дэвис, наверно, не может заниматься своим делом изо дня в день, как ты и Эдди.
— Да. И многое другое ему мешает.
— Знаю, знаю. Для мальчишки я слишком много всего знаю, папа. Томми знает в двадцать раз больше, он всякие ужасные вещи знает, и его это не ранит. А меня все ранит. Почему, сам не понимаю.
— Потому, что ты все это глубоко чувствуешь?
— Да, чувствую, и со мной что-то делается. Я будто отвечаю за чужие грехи. Если так может быть.
— Да, понимаю.
— Папа, ты извини меня за такие серьезные разговоры. Я знаю, это невежливо с моей стороны. Но мне иногда хочется поговорить, потому что мы много чего не знаем, а когда вдруг узнаем что-нибудь, это так на нас накатывает, ну будто волной обдает. Вот такой волной, какие сегодня ходят на море.
— Дэви, ты всегда можешь меня спрашивать о чем угодно.
— Да, знаю. Большое тебе спасибо за это. О некоторых вещах я спрашивать, пожалуй, подожду. Кое-что, наверно, надо самому, на собственной шкуре испытать.
— А может, в этом розыгрыше у мистера Бобби тебе лучше не участвовать? Пусть только Том и Энди? Помнишь, какие у меня были неприятности с человеком, который говорил, что ты всегда пьяный?
— Помню. За три года он видел меня пьяным целых два раза. Но что о нем говорить! Если я когда-нибудь действительно напьюсь, тогда это представление у мистера Бобби будет мне оправданием. Что два раза пьяный, что три — это ведь все равно. Нет, папа, мне обязательно надо участвовать.
— А последнее время вы разыгрывали эти сценки?
— Да. И у нас с Томом здорово получалось. Но с Энди еще лучше. Энди у нас просто талант. Он такие штуки откалывает. А у меня свой номер.
— Что же вы такое делали? — Томас Хадсон продолжал работать.
— Ты не видел, как я изображаю братца-идиотика? Монголоида?
— Нет, не видел. Ну а посмотри теперь, Дэви. — Томас Хадсон отодвинулся в сторону.
— Чудесно, — сказал Дэвид. — Теперь я вижу, чего ты добивался. Когда рыба повисает в воздухе, прежде чем упасть обратно в море. Папа, а картину ты, правда, мне подаришь?
— Да.
— Я буду ее беречь.
— Их будет две.
— Тогда одну я возьму в школу, а вторая пусть висит дома у мамы. Или ты хочешь оставить ее у себя?
— Нет. Может, маме она понравится. Расскажи, что вы там еще проделывали, — попросил Томас Хадсон.
— В поездах мы вытворяли бог знает что. Вот уж где лучше всего выходит, так это в поездах. Там самая подходящая публика. Такой, пожалуй, больше нигде не встретишь. Сидят, глазеют, и деваться им некуда.
Томас Хадсон услышал голос Роджера в соседней комнате и стал мыть кисти и прибирать свое хозяйство. Вошел Том-младший и сказал:
— Ну, папа, как дела? Хорошо поработалось? Можно, я посмотрю?
Томас Хадсон показал ему и первый и второй этюды. Том-младший сказал:
— Мне оба нравятся.
— А какой больше? — спросил его Дэвид.
— Оба хороши, — ответил он. Томас Хадсон почувствовал, что Том-младший торопится и что голова у него занята чем-то другим.
— Ну, как там у вас, получилось? — спросил его Дэвид.
— Колоссально, — сказал Том-младший. — Если мы не подведем, то получится замечательно. Там вся компания с яхты, и мы их здорово разыграли. С мистером Бобби и с констеблем все обговорили до того, как те пришли. Спектакль был такой: мистер Дэвис пьян в стельку, а я его урезониваю.
— Ты не переигрывал?
— Да что ты! — сказал Том-младший. — Ты бы видел мистера Дэвиса. Он пьянел с каждым стаканом, но постепенно, едва заметно.
— А что он пил?
— Чай. Бобби влил чай в бутылку из-под рома. А для Энди заготовлена бутылка из-под джина, и в ней вода.
— Как же ты урезонивал мистера Дэвиса?
— Я будто умолял его не пить. Но так, чтобы меня не слышали. Мистер Бобби с нами заодно, только он пьет настоящее виски.
— Тогда надо поторопиться, — сказал Дэвид. — Пока мистер Бобби совсем не окосел. А как мистер Дэвис?
— Замечательно. Он артист, большой артист, Дэви.
— Где Энди?
— Внизу, репетирует перед зеркалом.
— А Эдди тоже будет в этом участвовать?
— И Эдди и Джозеф.
— Они не запомнят, что им надо говорить.
— У них всего одна реплика.
— Одну реплику Эдди еще, пожалуй, запомнит, а насчет Джозефа я сомневаюсь.
— Ему только повторить ее следом за Эдди.
— А констебль посвящен в дело?
— Конечно.
— А сколько там человек в этой компании?
— Семеро, из них две девушки. Одна миленькая, а другая просто прелесть. Она уже начала жалеть мистера Дэвиса.
— Ух ты! — сказал Дэвид. — Пошли скорее!
— Как же ты туда дойдешь? — спросил Дэвида Том-младший.
— Я его донесу, — сказал Томас Хадсон.
— Папа, позволь мне в тапочках, — сказал Дэвид. — Я надену тапочки Тома. Буду шагать на наружной стороне ступни. Это совсем не больно и произведет впечатление.
— Ну, ладно. Тогда пойдемте. Где Роджер?
— Они с Эдди перехватили на скорую руку. Пьют за его сценические таланты, — сказал Том-младший. — Уж очень долго он на одном чае сидел, папа.
Ветер по-прежнему дул свирепо, когда они вошли в «Понсе-де-Леон». Люди с яхты сидели у стойки и пили ром. Вид у них был симпатичный — загорелые, все в белом. Держались они вежливо, сразу подвинулись, освобождая место у стойки. Двое мужчин и девушка сидели с одного ее конца, там, где был автомат, а трое и вторая девушка — с другого, ближе к двери. У автомата сидела та, про которую Том сказал «просто прелесть». Но другая была тоже очень недурна. Роджер, Томас Хадсон и мальчики подошли прямо к стойке. Дэвид даже старался не прихрамывать.
Мистер Бобби взглянул на Роджера и сказал:
— Опять вы тут?
Роджер кивнул с безнадежным видом, и Бобби поставил перед ним бутылку из-под рома и стакан. Роджер молча протянул за бутылкой руку.
— Опять пьете, Хадсон? — сказал Бобби Томасу Хадсону. Выражение лица у него было строгое, нравоучительное. Томас Хадсон кивнул. — Пора бы прекратить, — сказал Бобби. — Всему есть границы, прах вас побери.
— Мне только немножко рому, Бобби.
— Того, что он пьет?
— Нет. Бакарди.
Мистер Бобби налил рому в стакан и подал его Томасу Хадсону.
— Вот, пейте, — сказал он. — Хотя отпускать вам не следовало бы.
Томас Хадсон выпил стакан залпом, и ром согрел, вдохновил его.
— Еще налейте, — сказал он.
— Через двадцать минут, Хадсон, — сказал - Бобби. Он бросил взгляд на часы за стойкой.
Люди с яхты уже начали посматривать на них, но сдержанно, не нарушая приличий.
— А ты, малый, что будешь? — спросил Бобби Дэвида.
— Вы что, забыли, что я бросил пить? — грубо ответил ему Дэвид.
— С каких же это пор?
— Со вчерашнего вечера. Память, что ли, у вас отшибло?
— Ах, извините, — сказал мистер Бобби. И сам выпил. — Еще запоминай тут за каждым подонком. Я только об одном прошу: уведите этого Хадсона из моего заведения, у меня тут приличные клиенты сидят.
— Я пью тихо, не буяню, — сказал Томас Хадсон.
— Да уж, будьте любезны. — Мистер Бобби закупорил бутылку, стоявшую перед Роджером, и поставил ее обратно на полку.
Том-младший одобрительно кивнул ему и стал что-то шептать Роджеру. Роджер уронил голову на руки. Потом поднял ее и показал пальцем на бутылку. Том-младший замотал головой. Бобби взял бутылку, откупорил ее и поставил перед Роджером.
— Допивайтесь до чертиков, — сказал он. — Мне-то что, в конце концов.
Теперь те, что сидели по краям стойки, стали следить за ними повнимательнее, но по-прежнему сдержанно. Посещение злачных мест было у них в программе, но вели они себя сдержанно и вообще казались людьми симпатичными.
Тут впервые заговорил Роджер.
— Этому крысенку налейте, — сказал он Бобби.
— Что будешь пить, сынок? — спросил мистер Бобби у Эндрю.
— Джин, — сказал Энди.
Томас Хадсон старался не смотреть на соседей, но он чувствовал их реакцию.
Бобби поставил перед Энди бутылку и стакан. Энди налил стакан до краев и поднял его, глядя на Бобби.
— За ваше здоровье, мистер Бобби, — сказал он. — Первый раз за весь день пью.
— Пей, пей, — сказал Бобби. — Ты что-то поздно пришел сегодня.
— У него папа деньги отобрал, — сказал Дэвид. — Те, что мама подарила ему на день рождения.
Том-младший уставился в лицо Томасу Хадсону и заплакал. Он не пересаливал, не всхлипывал, но смотреть на него было тяжело. Все замолчали, а потом Энди сказал:
— Мистер Бобби, налейте мне еще, пожалуйста.
— Сам наливай, — сказал Бобби. — Горемычное ты дитя. — Потом повернулся к Томасу Хадсону. — Хадсон, — сказал он. — Вот вам еще стакан, и хватит, уходите.
— А я не буяню, зачем мне уходить? — сказал Томас Хадсон.
— Знаю я вас, недолго вы так продержитесь, — грозно сказал Бобби.
Роджер показал на бутылку, и Том-младший вцепился ему в рукав. Он сдерживал слезы, он был мужественный, хороший мальчик.
— Мистер Дэвис, — сказал он. — Не надо. Роджер не вымолвил ни слова, и мистер Бобби опять поставил перед ним бутылку.
— Мистер Дэвис, вам же надо писать вечером, — сказал Том-младший. — Вы же обещали, что будете писать сегодня вечером.
— А как ты думаешь, почему я пью? — сказал ему Роджер.
— Но, мистер Дэвис, когда вы писали «Бурю», вы же обходились без выпивки.
— Помолчал бы ты лучше, — сказал ему Роджер. Том-младший был страдалец — мужественный, исполненный терпения.
— Я помолчу, мистер Дэвис. Но вы же сами меня просили останавливать вас. Может, пойдем домой?
— Ты славный мальчик, Том, — сказал Роджер. — Но мы останемся здесь.
— До каких же пор, мистер Дэвис?
— До самого что ни на есть конца.
— Зачем, мистер Дэвис? — сказал Том. — Не надо. Право, не надо. Ведь когда у вас уже глаза не глядят, вы и писать не можете.
— Диктовать буду, — сказал Роджер. — Как Мильтон.
— Диктуете вы прекрасно, это я знаю, — сказал Том-младший. — Но сегодня утром мисс Фелпс стала вынимать страницы из машинки, а там все вперемежку с музыкой.
— Я пишу оперу, — сказал Роджер.
— Опера у вас получится замечательная, мистер Дэвис. Но вам не кажется, что сначала надо дописать роман? Ведь вы же получили под него большой аванс.
— Вот ты его и дописывай, — сказал Роджер. — Сюжет тебе известен.
— Сюжет я знаю, мистер Дэвис, сюжет у вас изумительный, но ведь там опять про ту самую девушку, которая умерла в предыдущей вашей книге, и читателей это может запутать.
— Дюма тоже так писал.
— Что ты к нему пристаешь, — сказал Томас Хадсон Тому-младшему. — Сможет он писать после твоих приставаний?
— Мистер Дэвис, подыщите себе хорошую, опытную секретаршу, пусть она за вас пишет. Я слышал, что многие писатели так делают.
— Нет. Не по карману.
— А меня, Роджер, не хочешь в помощники? — спросил Томас Хадсон.
— Хочу. Нарисуй мой роман.
— Вот здорово! — сказал Том-младший. — Папа, ты правда нарисуешь?
— За один день все сделаю, — сказал Томас Хадсон.
— И рисуй кверху ногами, как Микеланджело, — сказал Роджер. — Покрупнее нарисуй, чтобы король Георг мог без очков разглядеть.
— Нарисуешь, папа? — спросил Дэвид.
— Да.
— Прекрасно, — сказал Дэвид. — Наконец-то я слышу толковые слова.
— А это не трудно, папа?
— Кой черт трудно! Может, слишком легко. А какая там девица?
— Та самая, про которую мистер Дэвис всегда пишет.
— За полдня ее нарисую, — сказал Томас Хадсон.
— И кверху ногами, — сказал Роджер.
— Нельзя ли без похабства? — сказал ему Томас Хадсон.
— Мистер Бобби, можно мне еще стопочку? — попросил Энди.
— А ты сколько уже выпил, сынок?
— Всего две.
— Тогда валяй, — сказал Бобби и дал ему бутылку. — Слушайте, Хадсон, когда вы заберете отсюда эту картину?
— Покупателей не нашлось?
— Нет, — сказал Бобби. — Она у меня тут все загромождает. И вообще действует мне на нервы. Забирайте ее отсюда.
— Простите, — обратился к Роджеру один из людей с яхты. — Это полотно продается?
— С вами-то кто разговаривает? — Роджер взглянул на него.
— Никто, — сказал человек с яхты. — Вы Роджер Дэвис?
— Он самый.
— Если эту картину написал ваш друг и она продается, я бы хотел поговорить с ним о цене, — сказал человек с яхты, поворачиваясь к Томасу Хадсону: — Вы ведь Томас Хадсон?
— Вот именно.
— Ваша картина продается?
— К сожалению, нет, — сказал Томас Хадсон.
— Но бармен говорит...
— Он псих, — сказал Томас Хадсон. — Славный малый, но псих.
— Мистер Бобби, можно мне еще стопочку? — очень вежливо попросил Эндрю.
— Пожалуйста, крошка, — сказал Бобби и налил ему из бутылки. — Знаешь, что надо бы сделать? Надо бы нарисовать на этикетке твою здоровенькую, прелестную рожицу и налепить ее на бутылки с джином вместо этих идиотских пучков ягод. Хадсон, нарисовали бы вы этикетку для джина с прелестной мордочкой Энди.
— И тогда пустим в продажу новую марку, — сказал Роджер. — Есть джин «Старый Том», а у нас будет «Весельчак Энди».
— Финансирую предприятие, — сказал Бобби. — Джин можно гнать здесь, прямо на острове. Негритята будут разливать его по бутылкам и наклеивать этикетки. Продавать можно оптом и в розницу.
— Возврат к художественным ремеслам, — сказал Роджер. — Как во времена Вильяма Морриса.
— А из чего мы будем его гнать, мистер Бобби? — спросил Эндрю.
— Из рыбы, — сказал Бобби. — А также из креветок. Люди с яхты уже не смотрели ни на Роджера, ни на Томаса Хадсона, ни на мальчиков. Все их внимание устремилось теперь на Бобби, и вид у них был обеспокоенный.
— Так как же насчет полотна? — сказал все тот же человек.
— Какое полотно вы имеете в виду, уважаемый? — спросил его Бобби, опрокинув наскоро еще стакан виски.
— Вон то, большое, где три смерча и человек в лодке.
— Где? — спросил Бобби.
— Вон там, — сказал человек с яхты.
— Прошу прощения, сэр, но с вас, по-моему, хватит. Вы находитесь в приличном заведении. Здесь у нас не бывает ни смерчей, ни человеков в лодках.
— Я говорю вон о той картине.
— Не раздражайте меня, сэр. Никаких картин там нет. Будь здесь произведение живописи, оно висело бы над стойкой, там, где ему и полагается, и нарисована была бы на нем голая женщина в роскошной позе, вся как есть.
— Я говорю вон о той картине.
— Какой картине, где!
— Вон там.
— Я с удовольствием угощу вас сельтерской, сэр. Для протрезвления. И кликну вам рикшу, — сказал Бобби.
— Рикшу?
— Да. Если желаете знать правду. Вы сами рикша. Выпили, и хватит с вас.
— Мистер Бобби, — очень вежливо спросил Энди. — А с меня тоже хватит?
— Нет, дружок. Конечно, нет. Наливай себе сам.
— Спасибо, мистер Бобби, — сказал Энди. — Это уже четвертая.
— Да хоть бы и сотая, — сказал Бобби. — Ты же моя гордость.
— Пошли-ка отсюда, Хэл, — сказал тому, кто хотел купить картину, его приятель.
— Да мне хочется купить эту картину, — сказал первый. — Если цена будет подходящая.
— А мне хочется уйти отсюда, — стоял на своем второй. — Потеха потехой, но смотреть, как дети хлещут ром, — это, пожалуй, уж слишком.
— Неужели вы даете этому маленькому мальчику джин? — спросила Бобби недурненькая блондинка, та, что сидела в конце стойки ближе к двери. Она была высокого роста, с очень светлыми волосами и симпатичными веснушками. Веснушки у нее были не как у рыжих, а как у блондинок, у которых кожа не обгорает, а покрывается ровным загаром.
— Да, мэм.
— По-моему, это мерзость, — сказала девушка. — Это отвратительно, это мерзко и преступно.
Роджер старался не смотреть на нее, а Томас Хадсон сидел, опустив глаза.
— А что ему, по-вашему, пить, мэм? — спросил Бобби.
— Ничего. Ему вообще пить незачем.
— Это, пожалуй, несправедливо, — сказал Бобби.
— Ах, несправедливо? Значит, отравлять ребенка алкоголем — это справедливо?
— Слышишь, папа? — сказал Том-младший. — Я же говорил, что Энди не следует пить.
— Из трех братьев он один пьет, мэм, поскольку вот этот малый пить бросил, — попытался убедить ее Бобби. — Значит, по-вашему, справедливо лишать единственного из трех столь невинного удовольствия?
— Справедливо? — сказала девушка. — Да вы чудовище. И вы чудовище, — сказала она Роджеру. — И вы тоже, — сказала она Томасу Хадсону. — Все вы мне омерзительны. Видеть вас не могу.
В глазах у нее стояли слезы, она повернулась спиной к мальчикам и к мистеру Бобби и сказала своим спутникам:
— Хоть бы вы вмешались.
— По-моему, это все в шутку, — сказал один из мужчин. — Вроде того грубияна официанта, которого нанимают, чтобы он дерзил гостям. Или как блатной язык.
— Нет, не в шутку. Этот мерзкий тип наливает ему джина. Это же отвратительно, это лее трагедия.
— Мистер Бобби, — спросил Томас Хадсон, — а мне больше пяти не положено?
— Сегодня нет, — сказал Бобби. — Я не желаю, чтобы вы расстраивали даму своим поведением.
— Да уведите вы меня отсюда, — сказала девушка. — Не хочу я на это смотреть. — Она заплакала, и двое ее спутников вышли из бара вместе с ней, а Томасу Хадсону, Роджеру и мальчикам стало не по себе.
К ним подошла вторая девушка — та, что была по-настоящему прелестна. Очень красивое загорелое лицо, волосы рыжеватые. Она была в брюках, и Томас Хадсон сразу заметил, что сложение у нее замечательное, а шелковистые волосы колыхались в такт шагам. Ему показалось, что он уже где-то видел эту девушку.
— Ведь это не джин? — спросила она Роджера.
— Нет. Конечно, нет.
— Пойду успокою ее, — сказала девушка. — Она уж очень расстроилась.
И пошла к двери и, выходя, улыбнулась им. Она была просто прелесть.
— Ну вот и все, папа, — сказал Энди. — Можно нам кока-колы?
— А мне пива. Если это не расстроит ту даму, — сказал Том-младший.
— Из-за пива она вряд ли расстроится, — сказал Томас Хадсон. — Разрешите угостить вас? — спросил он человека, который хотел купить картину. — Мы тут дурачились, вы уж нас простите.
— Что вы, что вы, — сказал тот. — Это было очень интересно. Мне все понравилось. Очень понравилось. Я всегда интересовался писателями и художниками. Ведь вы все это, наверно, на ходу сочиняли?
— Да, — сказал Томас Хадсон.
— Так вот насчет этой картины...
— Она собственность мистера Сондерса, — пояснил ему Томас Хадсон. — Я написал эту картину в подарок ему. Вряд ли он ее продаст. Впрочем, картина его, и он волен делать с ней все, что захочет.
— Хочу, чтобы она висела у меня, — сказал Бобби. — И не предлагайте за нее больших денег, потому что тогда я расстроюсь.
— А мне бы очень хотелось повесить у себя эту картину.
— И мне тоже, — сказал Бобби. — Вот она у меня и висит.
— Но, мистер Сондерс, такой ценной картине в баре не место.
Бобби начинал злиться.
— Отвяжитесь от меня, — сказал он. — Нам было весело. Мы тут так веселились! И вот, на-поди, женщина распустила нюни, и все пошло к черту. Я знаю, она рассуждает правильно. Но какого дьявола! Эти правильные рассуждения хоть кого из себя выведут. Моя старуха тоже рассуждает правильно и поступает правильно, а я из-за нее каждый день на стену лезу. А ну вас с вашими рассуждениями. Заявились сюда и сразу — вынь да положь вам эту картину!
— Но, мистер Сондерс, вы же сами потребовали, чтобы ее убрали отсюда. Значит, она продается?
— Это все чепуха, — сказал Бобби. — Это мы вас разыгрывали.
— Так картина не продается?
— Нет. Картина не продается, и не отдается, и не выдается.
— Ну что ж поделаешь. Но если она все-таки будет продаваться — тогда вот моя карточка.
— Прекрасно, — сказал Бобби. — Может, у Тома в мастерской есть что-нибудь на продажу. Есть, Том?
— Нет. Вряд ли, — ответил Томас Хадсон.
— Мне бы хотелось посмотреть ваши работы, — сказал человек с яхты.
— Я сейчас ничего не выставляю, — ответил ему Томас Хадсон. — Если хотите, могу дать вам адрес галереи в Нью-Йорке.
— Благодарю вас. Разрешите, я запишу.
Вечная ручка была при нем, и он записал адрес на обороте своей визитной карточки, а другую дал Томасу Хадсону. Потом поблагодарил Томаса Хадсона еще раз и предложил ему выпить.
— А вы не могли бы назвать мне примерную цену ваших больших полотен?
— Нет, — ответил ему Томас Хадсон. — Это вы справьтесь у моего агента.
— Я сразу же с ним повидаюсь, как только приеду в Нью-Йорк. Вот эта ваша картина чрезвычайно меня заинтересовала.
— Благодарю вас, — сказал Томас Хадсон.
— Значит, она не продается? Окончательно?
— О господи! — сказал Бобби. — Перестаньте вы в самом деле. Картина моя. Том для меня ее написал, потому что я подал ему идею.
Человек, видно, решил, что «шуточки» опять пошли в ход, и улыбнулся понимающей улыбкой.
— Я не хочу приставать...
— А пристаете прямо с ножом к горлу, — сказал ему Бобби. — Ну, хватит. Пейте, я угощаю, а про картину забудьте.
Мальчики разговаривали с Роджером.
— Пока не прервали, у нас неплохо получалось. Правда, мистер Дэвис? — сказал Том-младший. — Я не слишком переигрывал?
— Все было замечательно, — сказал Роджер. — Вот только Дэви не пришлось выступить.
— А я готовился к роли страшилища, — сказал Дэвид.
— Ты бы ее на месте уложил, — сказал Том-младший. — Она и так расстроилась, а ты собирался еще скорчить страшную рожу.
— Я как раз вывернул веки и хотел вскочить в таком виде, — сказал им Дэвид. — Нагнулся, вывернул, а тут как раз все и кончилось.
— Жаль, что попалась такая добрая дама, — сказал Энди. — Я даже не успел показать, как на меня ром действует. Теперь уже все, больше наш номер здесь не повторить.
— Мистер Бобби-то что выделывал! — сказал Том-младший. — Мистер Бобби, вы были великолепны.
— Жаль, жаль, что пришлось прекратить, — сказал Бобби. — И констебль не успел прийти, и я только-только начал входить в роль. Теперь буду знать, что чувствуют знаменитые актеры на сцене.
Девушка появилась в дверях. На ветру фигуру ее облепило свитером, волосы отнесло назад. Она подошла к Роджеру.
— Ей не хочется сюда возвращаться. Но она ничего, успокоилась.
— Не выпьете ли с нами? — спросил ее Роджер.
— С удовольствием.
Роджер назвал ей всех их по именам, а она сказала, что ее зовут Одри Брюс.
— Можно мне прийти посмотреть ваши работы?
— Пожалуйста, — сказал Томас Хадсон.
— И я бы тоже пришел вместе с мисс Брюс, — сказал тот настырный человек.
— Вы что, ее отец? — спросил Роджер.
— Нет. Я ее старый друг.
— Вам нельзя, — сказал Роджер. — Дождитесь Дня Старых Друзей. Или предъявите приглашение от организационного комитета.
— Прошу вас, не надо грубить, — сказала Роджеру девушка.
— Увы, я, кажется, уже нагрубил.
— И больше не надо.
— Слушаюсь.
— Давайте по-хорошему.
— Ладно.
— Я оценила реплику Тома про ту девушку, которая встречается в каждой вашей книге.
— Правда, оценили? — спросил ее Том-младший. — Я ведь просто поддразнивал мистера Дэвиса. На самом деле это неверно.
— А по-моему, верно — отчасти.
— Приходите к нам, — сказал ей Роджер.
— А моих друзей можно привести?
— Нет.
— Никого?
— А вы без них не можете?
— Могу.
— Вот и хорошо.
— В котором часу мне прийти?
— Когда хотите, — сказал Томас Хадсон.
— А к ленчу меня пригласят?
— Безусловно.
— Как здесь славно, на этом острове, — сказала она. — И как приятно, что все мы такие хорошие.
— Дэвид изобразит вам страшилище, — сказал ей Энди. — А то он не успел, потому что пришлось кончать.
— Боже мой! — сказала она. — Сколько нам всего предстоит.
— Вы надолго здесь? — спросил ее Том-младший.
— Не знаю.
— А яхта здесь надолго? — спросил Роджер.
— Не знаю.
— Что же вы знаете? — сказал Роджер. — Это я по-хорошему спрашиваю.
— Не очень много. А вы?
— По-моему, вы прелесть, — сказал Роджер.
— О-о! — сказала она. — Благодарю вас.
— Вы здесь еще побудете?
— Не знаю. Может быть.
— Пойдемте-ка лучше к нам, вместо того чтобы пить здесь, — сказал Роджер.
— Нет, лучше здесь, — сказала она. — Здесь так хорошо.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Острова в океане. Эрнест Хемингуэй
Losowe«Острова́ в океа́не» (англ. Islands in the Stream) - роман Эрнеста Хемингуэя, написанный в 1950-1951 годах, отредактированный и опубликованный его вдовой Мэри Вэлш Хемингуэй уже после его смерти в 1970 году.
