Прутья долга

Попытка понять

     Слуга — Эвелин не знала, мужчина это или женщина, — принес им на подносе жаренное мясо и вазу с фруктами. Один обычай землян был хуже и нелепее другого. Сначала свадьба, потом свидетель при брачном ложе, тринадцать дней взаперти, и совершенно некому излить душу. Теперь она одна. Тринадцать дней она не увидит ничье лицо, кроме мужа, а, когда срок заточения истечет, будет видеть лишь изуродованные шрамами жесткие лица Асгеды.
Эвелин не знала, кто приносит им пищу. На слуге был свободного кроя плащ, а лицо скрыто маской. Еще один обычай уединения, чтобы муж и жена не знали даже, к какому народу принадлежит заходящий к ним человек.
Эта неизвестность нервировала девушку. На Ковчеге не существовало тайн. На Ковчеге тайны обходились слишком дорого, очень часто платой служила жизнь. Платой за ошибку, платой за незарегестрированную пару легких. На Ковчеге людям тоже приходилось балансировать между жизнью и смертью, гадая, какой отсек отключат от кислорода в следующий раз, чтобы спасти остальных. На Ковчеге основой выживания служила полная прозрачность. Она хорошо знала тот маленький изолированный мир и каждый день видела перед собой одни и те же лица. Жаль, на самом деле мир оказался куда больше, чем они предполагали. И этот огромный мир не был к ним дружелюбен, этому огромному миру тоже требовалась плата за существование в нем ее людей. Платой была она. Затравленная, растерянная, загнанная в угол. Она знала, что должна гордиться своей ролью в достижении главнейшей цели жителей Ковчега — выживании. Но единственным чувством, поглощавшим ее с головой, был страх перед собственным будущим. Никто не лишен эгоизма. Никто не лишен чувства собственного сохранения, которое в минуты опасности иногда приходиться перебарывать, чтобы двигаться дальше. Никто, даже родная кровь лидера.
Когда дверь за слугой закрылась, снова оставив их вдвоем, девушка перевела взгляд на мужа. Роана, казалось, нисколько не волновало происходящее. Все свои мысли этот человек умело скрывал. В этом было главное достоинство Асгеды. Никогда и никто, кроме самых близких, не мог сказать, что чувствуют эти люди. Главное оружие против врагов — неожиданность и скрытность, и Ледяная нация это хорошо знала и пользовалась своим знанием.
Мужчина, подцепив кинжалом кусок мяса, с наслаждением впился в него зубами. Следом за этим движением последовал характерный звук разрываемого мяса. Эвелин судорожно вздохнула, наблюдая за явными повадками дикаря. Чем дольше она находилась рядом с ним, тем сильнее росло в ее сердце ощущение потерянности от осознания того, что у нее нет ничего общего с человеком, за которого ей пришлось выйти замуж.
Принц Асгеды заметил ее перекошенное лицо и откинулся на спинку кресла, на котором сидел. В бесстрастных глазах появился оттенок чего-то жесткого.
— Тебе нужно поесть, — хриплый голос был грубым сам по себе.
Девушка перевела взгляд с мужа на мясо и снова на мужа. И почувствовала подкатывающую к горлу тошноту.
— Я не голодна, — ее лепет казался бесплотным писком.
Снова это насмешливое выражение на покрытом шрамами лице.
— Надеешься заморить себя голодом?
Эвелин вздрогнула. В последний раз она ела еще в Аркадии. А потом... мысль о еде вызывала внутри нее нервный спазм, готовый вскрутить ее и согнуть пополам.
Роан прикрыл глаза, чтобы, когда он снова посмотрел на нее, они вспыхнули голубым пламенем. Что-то внутри него, что всегда живет где-то в глубинах сердца каждого человека, не могло допустить, чтобы другой человек добровольно обрекал себя на мучения и голод. Вот только правильно выражать подобные чувства мужчина не умел. Возможно, проживи он другую жизнь в другом месте и с другими людьми, кто-то бы обязательно научил его, но не в Ледяных землях.
Девушка инстинктивно отстранилась, когда мужчина плавно поднялся с кресла и направился в ее сторону. Знай она о землянах больше, может и догадалась бы, что при настоящем нападении воины делают быстрые и резкие движения. Но привыкшая жить в совершенно другом мире девушка Скайкру слишком мало знала как о человеке, с которым ее связал вынужденный брак, так и о его народе.
С бесстрастным выражением принц Асгеды оглядел с головы до ног ее съеженную фигурку, затем наклонился и, ухватив ее за предплечье, вынудил подняться на ноги.
— Мне больно! Отпусти!
Эвелин несколько раз моргнула, пытаясь вырвать руки из его захвата. Сердце колотилось у самого горла. Ей было страшно. Ей было очень страшно от осознания того, что дальше будет только хуже, что ее участь полностью зависит от прихотей этого мужчины. Ее отдали ему: бросили овечку в пасть волку и назвали эту жертву платой за мир.
Роан изучал выражение ее лица, притягивая девушку к себе, пресекая сопротивление.
— Тебе нужно поесть, — горячий воздух его дыхания обжигал шею, — иначе через несколько дней или раньше твое нежное прекрасное тело ослабеет и станет еще беззащитнее. Сможешь ли ты тогда брыкаться?
С прерывистым вздохом она забилась сильнее, готовая залиться слезами, и, наконец, сумела вырваться. Нет, не сумела. Он отпустил. Снова... Но как скоро ему наскучит эта игра, и он решит не останавливаться?
Девушка вспомнила завершение их брачной ночи. «Знаешь, чего хочет мужчина? — спросил он ее тогда. — Чтобы женщина принадлежала ему добровольно». Когда это жуткое чудовище поймет, что она никогда на это не согласиться, он получит ее тело в любом случае. Они оба знали, что рано или поздно это произойдет. Для Скайкру и Асгеды нет иного исхода, никогда представители двух таких разных народов не придут к взаимопониманию.
Не спуская глаз с мужа, Эвелин сделала несколько неверных шагов в сторону стола и, упав в кресло, протянула руку к вазе с фруктами. Схватив первое, что попало под руку, она поднесла ко рту яблоко. Следующим шагом было заставить себя жевать. Задача казалась непосильной, особенно когда этот хищный взгляд приценивался к ней, парализуя измученное постоянным напряжением тело.
Мужчина чуть склонил голову, и уголки его губ поползли вверх в едва заметной улыбке.
Девушка рефлекторно сглотнула, почувствовав, что сейчас подавится недожёванным куском яблока.
— Пожалуйста, не смотри на меня такими глазами.
У людей Ковчега не было религии, как таковой, было лишь последнее дерево, единственное дерево, которое они все дружно поливали, поклоняясь ему, как идолу, но холодный блеск голубых глаз Асгеды обладал почти потусторонней властью над ней, заставляя поверить в темный мир дикарей.
Испытывать на своей коже силу этого взгляда стало еще тяжелее, когда Роан то ли удивленно, то ли насмешливо приподнял брови.
— Какими такими? У меня нет других.
Его насмешливый тон ужасно смущал, потому что он был по-своему прав, потому что у нее не было внятной причины для такой просьбы. Было лишь чувство полной незащищенности, яркое, сильное и давящее.
С глубоким вздохом Эвелин повернула голову к окну. Ее чувства ничего не значат. Ее желания ничего не значат. И сама она лишь одна из многих. И то, что выбор судьбы пал на нее, не добавило значимости ее личности. Только крови. Только телу.
— Так и будешь дрожать и думать о своей гибели, как трус?
Вопрос, или может презрительный тон, с которым он был задан, оказался подобен пощечине. Только это не важно. Ее чувства ничего не значат. Эту истину следует запомнить и повторять почаще. Может тогда сердцу станет легче?
— Я не знаю.
Со странным равнодушием Эвелин поняла, что это чистая правда. Помолчав, она добавила:
— Но это все равно не имеет значения.
На одно краткое мгновение в голубых глазах появилось что-то, похожее на раздражение, после чего взгляд снова стал бесстрастным.
— Это имеет значение, потому что назад пути уже нет.
— Наши жизни нам не принадлежат, они отданы клану, — ты сам так сказал.
Мужчина прищурился, когда на его губах появилась усмешка.
— Может, ты не так безнадежна.
— Ты ничего обо мне не знаешь, — в ее голосе слышалась обреченность.
И никто на самом деле не знал.
— Разве? — его глаза вспыхнули, как перед битвой. — Я знаю, что ты боишься меня. Знаю, что в Скайкру у тебя есть человек, который не пошевелил и пальцем, чтобы добиться тебя. Знаю, что презираю его за такую бесхребетность, потому что, — он окинул ее оценивающим взглядом, — ты стоишь того, чтобы за тебя сражались.
Все то время, пока он говорил, девушка сидела, сжав зубы, щеки ее раскраснелись.
— Я не хочу, чтобы за меня сражались, — Эвелин говорила с неожиданным жаром. —
Сражение несет в себе чью-то смерть. Всегда. Что в этом хорошего?!
— Без смерти нельзя в полной мере ощутить вкус жизни, — голос Роана напротив был спокоен, но смотрел он с интересом, словно желая испытать новоиспеченную жену на прочность. — И Асгеда сражается, убивает и умирает, потому что в этом заключена человеческая природа, — мужчина немного помолчал, а затем продолжил: — Не говори, что Скайкру никого не убивали, мы оба знаем, что это не так. Все люди убивают... или погибают.
Он говорит о Горном клане, о людях из Трикру... Хорошо, что ледяной принц не знал об основах выживания на Ковчеге.
— То, что ты говоришь, жестоко, — сказала она с горечью.
Но не отрицала правду, это было бесполезно.
Муж посмотрел на нее, как на неразумного ребенка, и только потом ответил:
— Жестокость правит этим миром, жестокость определяет людей и их поступки.
— В детстве бабушка говорила мне, что миром правит любовь.
У него хватило выдержки подавить сочувственную улыбку. Спасла ли ее любовь от вынужденного брака?
— Жаль разрушать твои и ее иллюзии.
Иллюзии! Милосердие, доброта, сострадание — всего этого для него не существует. Иллюзия. А что же тогда реальность? Ей не понравился ответ, который она сама себе дала от его имени. Но ничего другого не было.
В комнату вошел слуга, чтобы сменить постельное белье. Роан резко повернулся и прищурился, мотнув головой. Девушка интуитивно почувствовала его гнев. Все так запутано, чуждо и незнакомо. С каждой минутой все это давило на нее сильнее и сильнее. Невыносимо хотелось, чтобы хоть что-то было так, как дома. Неудивительно, что ее самочувствие гораздо хуже, чем его, ведь все это казалось таким диким.
Не выдержав, Эвелин попросила вошедшего:
— Сними маску.
Слуга посмотрел сперва на нее, а потом и на Роана, и продолжил заниматься своей работой.
— Пожалуйста, сними маску, — с возрастающим интересом мужчина услышал в ее надтреснутом голосе нотки требования.
Роан уже говорил жене, что слуги не станут с ними разговаривать, и уж тем более не дадут понять, кто они. Эвелин это помнила, но полная неизвестность окончательно ее вымотала.
Когда слуга уже собрался уходить, она с возрастающим раздражением стремительно приблизилась к нему и сорвала маску. Девушка даже не успела удивиться тому, что ее не пытались остановить, но встретившись со слугой взглядом, все поняла и невольно отшатнулась.
Первое, что отметила Эвелин, слуга оказался девушкой. Толстый слой белой и черной краски делал лицо похожим на уродливую маску. На ее лице не было характерных для Асгеды шрамов, но жесткий, бесстрастный взгляд ни с чем не спутаешь. Взгляд хладнокровного убийцы. Эвелин смутно вспомнила, что эта девушка стояла прямо позади королевы Ледяного народа на ее свадьбе с принцем. Она уже жалела, что сорвала эту маску.
— Так и знал, что мать выкинет что-то подобное! — хоть они и принадлежали одному клану, но радости от встречи муж, похоже, не испытывал. — Надеюсь, чтобы пробраться сюда, ты не омрачила мою свадьбу убийством, Эко?! — вопрос был задан со злостной усмешкой.
— Не беспокойтесь, мой принц, — она говорила спокойным, уверенным в себе голосом, нисколько не заботясь о его злости. — Никто серьезно не пострадал.
Шпионка королевы перевела взгляд на Эвелин и медленно обошла вокруг нее. В карих глазах светился вызов, и девушка не знала, как на него ответить, чтобы потом остаться в живых. Ноги словно приросли к полу, а Эко, завершив круг, встала напротив Эвелин и сказала:
— Твоя жена боится меня. Да и тебя тоже, — в ее холодном голосе не было даже презрения, только констатация факта.
— Оставь ее, — приказал Роан.
— Королеве это не понравится, — продолжала начальница королевской стражи, игнорируя замечание мужчины и приближаясь к девушке вплотную, продолжая глядеть в глаза, — хотя ничего другого она и не ожидала.
— Я сказал, оставь ее, — повторил Роан громче, и теперь в его голосе слышалась ярость.
Эко, наконец, повернула к нему голову, удивленная его поведением. Неужели произошло то, чего следовало опасаться, и Роан увлекся этой девчонкой? Такая новость королеве понравится еще меньше.
Несколько мгновений она без тени страха изучала его лицо, затем поклонилась и, произнеся «Как прикажете, мой принц», взяла белье и вышла.
Роан прикрыл глаза и с тяжелым вздохом снова открыл их, посмотрев на жену.
— Прости за это, — его слова, его тон вызвали немалое удивление.
— Твой народ не обрадовался знамению, которое увидел Титус, как и мой, — Эвелин слишком сильно морально вымоталась, чтобы сжиматься от страха и дальше.
— Тебе не следовало снимать с нее маску.
Она посмотрела на мужа, пытаясь понять его.
— Ты знал, что это был человек из твоего клана?
На лице Роана появилась его обычная усмешка.
— Догадывался. В конце концов, моя мать... — он не стал доканчивать фразу, но в голубых глазах отразилось такое раздражение, какое Эвелин не могла понять.
— Вы не очень-то дружны с матерью? — спросила она робко.
Роан ответил не сразу: то ли раздумывал над ответом, то ли над тем, а отвечать ли вообще. Но его ответ запутал девушку еще сильнее.
— Она всего лишь женщина, которая родила меня.
— Разве этого мало? — Эвелин не знала, шок у нее был или ужас. Своих родителей она любила и просто не представляла, что у кого-то может быть иначе.
Голубые глаза вспыхнули. Он вплотную приблизился к ней и, схватив за плечи, сильно встряхнул.
— Не говори того, чего не знаешь.
Глаза в глаза. Всегда, когда они смотрели друг на друга, по телу проносились искры.
— Я действительно ничего о тебе не знаю, — тихо проговорила Эвелин, — также, как и ты обо мне.
Осторожно, словно касалась дикого зверя, она кончиками пальцем коснулась шрамов, украшавших его лицо.
Глаза в глаза. Бессмысленно было отрицать силу этого взгляда.
Уголки губ Роана чуть поползли вверх в едва заметной улыбке, именно улыбке, она ощутила разницу от усмешки.
Они стояли у самого края кровати, и Эвелин почувствовала легкое давление. Казалось, ему хотелось толкнуть ее на кровать, но он давал ей возможность выбора. Осознание того, что ты можешь хоть что-то решать в своей жизни, было приятным. Девушка почувствовала, как щеки начинают гореть, и попыталась отодвинуться.
Улыбка сменилась усмешкой, когда Роан негромко сказал:
— Я тебя не обижу.
Смысл слов, пробираясь сквозь смесь самых разных чувств, доходил до нее мучительно медленно. И ответ, после того, как она его произнесла, показался наиглупейшим из всех возможных.
— Я знаю.