Прутья долга

Онтари

Может, мы встретимся вновь, отец…
      Эвелин цеплялась за плащ мужа, пытаясь не свалиться с седла. Лошади — существа поистине прекрасные, но вольные, способные сбросить неопытного седока. Жаль, она не кобыла, которая могла бы ускакать от войны в чащу и никогда не выходить к людям. В мире каждому отведено свое место, и человек лишь часть единого целого и ничего больше. Такой установкой ее люди выживали поколениями, когда Ковчег отделял их от бескрайней, но мертвой вечности космоса. На Земле не нужно думать о системах жизнеобеспечения, на Земле хватило бы кислорода и ресурсов на всех, но человеческая раса привыкла истреблять себе подобных, если вовремя не предложить ей что-то ценное.
      Если Эвелин Кейн и представляла для землян ценность, то очень небольшую. Девушка вспомнила взгляд, полный ненависти, направленный в ее сторону одной из воительниц ледяной королевы. Но она абсолютно ничего ей не сделала! Ее ненавидят только потому, что она — Скайкру. Этот взгляд и сейчас жег ей спину, а между тем все, что Эвелин знала о своем явном недруге, это имя — Онтари.
      Может, мы встретимся вновь, отец…
      Вновь и вновь Эвелин повторяла про себя последнюю фразу той единственной молитвы, которую знала. Слова прощания, которыми провожают в последний путь умерших. Она была мертва для своего народа. Ее народ умер для нее. В день свадьбы. И сердце скорбело по прошлому, так жестоко вырванному из ее жизни.
      Может, мы встретимся вновь, отец…
      Отчаяние и боль от последней встречи с Беллами еще жгли ей сердце, когда Эвелин чуть склонила голову, заставляя себя поприветствовать королеву Ледяного клана. Скорее внутреннее чутье, чем внимательность, подсказало ей, что и Ниа «очень рада» ее присутствию. Решай ее судьбу королева, то на радостях самолично бы всадила кинжал прямо в сердце невестке. Эвелин не стала бы ее за это винить, Эвелин бы поблагодарила свекровь за проявленное милосердие, в котором ей отказал родной отец. Вот только после не избежать бы им войны до полного истребления одного, а то и всех кланов. Девушке придется смириться и выжить ради мира.
      «Постарайся выжить», — велел ей канцлер на прощание, и послушная дочь обещала, что справится. Бедная девушка и представить тогда не могла, с чем ей придется справляться. Ни один рассказ бы не подготовил ее к предстоящей жизни в суровых землях Асгеды. И сейчас еще не представляла, но знала, что легкая жизнь ее не ждет.
      — Привыкнешь, — с пониманием негромко сказал Титус, который вдруг оказался рядом с ней.
      Эвелин повернула голову и с бессильной злостью взглянула на Хранителя Пламени. Сделав глубокий вдох, она заставила себя приблизиться к людям из народа ее мужа. Когда-нибудь эти изуродованные шрамами воины могут стать и ее людьми. Эвелин достаточно просто принять наследника их трона как мужа, и со временем они бы признали ее. Но сможет ли она сама признать себя частью Асгеды?
      Ей пришлось собрать все свое достоинство, чтобы не опустить глаза под тяжелым давящим взглядом королевы.
      Может, мы встретимся вновь, отец…
      На миг ей показалось, что молитва подействовала, и она вернулась домой. Но как такое возможно? Эвелин удивленно моргнула. Нет, со зрением у нее все в порядке.
      Они приближались к станции Ковчега. Девушка вспомнила, что одна из станций опустилась как раз в землях Асгеды. Продовольственная станция — станция, потерявшая за три месяца больше людей, чем все остальные уцелевшие станции Ковчега вместе взятые. И ответственна за это Ледяная нация. Как ни пыталась, Эвелин не могла выбросить эти мысли из головы.
      Дочь лидера Скайкру внимательно вглядывалась вперед, пытаясь запомнить каждую черточку, малейшую деталь того, что было когда-то частью ее дома. К счастью сильно напрягать зрение не требовалось: они спускались с вершины холма как раз к Продовольственной станции.
      Когда до обломков Ковчега осталось не так далеко, Эвелин отвлеклась от рассматривания обшивки станции и только тогда заметила внизу шевеление. Там были люди. Что почувствовала девушка, узнав, что руины ее бывшего дома не стоят бесхозными, что они заняты людьми, ничего не знающими о науке и технике? Никто и никогда даже не задумается об этом. Чувства отдельного человека не значат ничего, — этому ее учили с детства, и здесь, на Земле, ничего не изменилось.
      Их встретил высокий крепкого сложения мужчина с густыми черными волосами и холодными, безжалостными глазами человека, привыкшего убивать не задумываясь.
      Он почтительно склонил голову, приветствуя королеву, но затем взгляд его упал на маленькую, хрупкую, по сравнению со всем виденным им ранее, фигурку. Одежда Асгеды не сделала Эвелин похожей на свирепую воительницу, скорее наоборот, как в насмешку над древними обычаями, лишь подчеркивала неумение и даже нежелание своей хозяйки сражаться.
      С неодобрением покосившись на девушку, мужчина заговорил с королевой. Слов Эвелин не поняла и каким-то краем сознания чувствовала, что так даже лучше.
      Дочь практичного и в чем-то жесткого человека. Она была свидетелем того, как ее отец вошел в состав Совета, сперва как простой советник, после исполняющий обязанности канцлера, и наконец, уже на Земле Маркус Кейн занял кресло канцлера. Она была свидетелем того, как отец шел по головам, добиваясь власти, была свидетелем тяжелых решений, которые приходиться принимать человеку, примерившему шапку мономаха. Долг дочери находиться подле отца и поддерживать его. Эвелин Кейн не пренебрегала долгом и была безмолвным свидетелем самых жестоких решений отца, позволивших им всем выжить. Она была рядом, когда отец отдал под трибунал Джейка Гриффина, своего лучшего друга, чтобы избежать беспорядков, когда сотня малолетних преступников была отправлена на Землю, когда триста двадцать добровольцев отдали свои жизни, чтобы увеличить срок остальным… когда лидер Небесных людей самолично вручил единственную дочь дикарям. Она понимала, что это был единственный выход избежать войны. Понимала и не винила отца в том, что он, как обычно, сделал все для спасения своих людей.
      Но яснее всего Эвелин понимала, что новый народ не принимает ее. «Нет, мы не согласны!» Молчаливо, но от этого не менее отчетливо эти слова бросались ей, как вызов, взглядом, полным презрения, ненависти и недоумения от того, что пришлось принять это жалкое несуразное создание в королевскую семью.
      И девушке нечем было ответить на этот выпад. Она и сама не могла этого до конца принять. Смирилась с неизбежностью, но не приняла ее. Возможно, где-то в глубине души еще теплилась надежда на избавление. Призрачная, обманчивая надежда, сотканная из боли, отчаяния и светлых воспоминаний первой любовной искры, которые она сама же и перечеркнула, выйдя замуж за чужого, незнакомого человека.
      Осторожно, почти ласково Эвелин коснулась внутренней обшивки станции, когда они уже были внутри. Металл был холодным, но все равно родным. Осколок дома, некогда парящего за пределами атмосферы в мрачном безвоздушном пространстве. Когда-то внутри него кипела жизнь, когда-то он сам был этой жизнью. А сейчас металл стал холодным, словно мертвец, брошенный и покинутый. К горлу Эвелин подкатил ком.
      — Не очень-то радуйся, — послышался сзади холодный, полный скрытой злобой голос, — надолго мы внутри этой груды железа не задержимся.
      Груда железа… Часть ее дома была для них для всех лишь груда железа…
      Девушка оглянулась и невольно сделала шаг назад. Онтари, скривив губы и прищурив черные жесткие глаза, победно вскинула голову.
      — Для дочери лидера ты слишком слаба и труслива, даже для лидера Скайкру, — она сделала шаг вперед, надвигаясь на Эвелин и вынуждая последнюю пятиться. — Тебе здесь не место.
      Вот началось. Взгляда, полного ненависти уже недостаточно. Теперь в ход идут слова, а после…
      — Я знаю, — вдруг тихо ответила Эвелин.
      — Ты еще издеваешься! — Онтари выхватила кинжал и поднесла его к лицу своей жертвы. Та не шелохнулась, прижатая к стене. Отступать было некуда.
      Стараясь не смотреть на остро отточенное лезвие, Эвелин заставила себя встретить полный ненависти взгляд.
      — Я знаю, что мне здесь не место, — тихо и как-то безжизненно повторила девушка. — Но этот выбор был не только моим.
      Ее спокойствие перед ликом смерти вывело из себя воительницу Ледяного клана.
      — Я тебя прикончу!
      — Оставь ее, — прозвучало холодно и с расстановкой.
      Глаза Онтари вспыхнули еще большей злобой, и кинжал она не убрала. Через мгновение она сама с грохотом была прижата к стене, с яростью глядя на нового противника, который в отличие от ее бывшей жертвы не был слабым.
      — Я велел тебе не трогать ее, — почти прорычал Роан.
      Найтблида с мрачным достоинством вскинула голову и прямо, без тени страха посмотрела в холодные глаза принца. А ведь когда-то все было иначе, и в его глазах была страсть.
      — Ты хоть немного любил меня? — с нажимом спросила она. В ее голосе слышались нотки боли.
      Лицо Роана окаменело. Он отпустил ее и отошел.
      — У нас все равно не было будущего, и тебе это известно, — он чуть склонил голову. — Моя мать хочет тебя видеть.
      Стиснув зубы, Онтари какое-то время продолжала пристально смотреть на него, затем на губах девушки появилась кривая улыбка, и с высоко поднятой головой она решительным шагом направилась проч, избегая смотреть на принца.
      Была ли между ними любовь? Сейчас найтблида этого уже не знала. Была ли между ними страсть? Определенно, да. И это разрушающее чувство все еще жгло ее изнутри, причиняя незнакомую прежде боль. Ну и пусть. Люди Асгеды привыкли к боли.
      Все начинается с детства, когда их начинают готовить к вступлению в ряды воинов, и заканчивается лишь смертью. А между рождением и смертью — боль, ярость и бесконечные сражения. Такова жизнь в Ледяном клане, где ценится лишь верность своему лидеру и своим людям.
      Онтари всегда была верна королеве — выращенная ею убийца врагов Асгеды. Лишь в одном она готова была проявить слабость и знала, что не простит себя за это никогда. И его тоже. Ведь и Роан оказался слишком слаб, чтобы противостоять жестокой и властолюбивой матери. Жаль, они ведь могли бы быть счастливы где-нибудь вдали от всего этого. Но сейчас слишком поздно. Она не простит и не забудет. Придет ее время, и Онтари станет новой Хедой, и все кланы будут вынуждены склониться перед ней. И он, и Асгеда. А позже на правах Командующей она отменит Коалицию Лексы и сделает то, что должна, — сотрет с лица земли тринадцатый клан. Таков план королевы, и теперь Онтари не нужно от него отступать, теперь она сама хочет того же.
      Все это время Эвелин в шоке наблюдала за ними, вжавшись в стену. Вот она истинная причина ненависти к ней Онтари! Не только Эвелин пришлось отказаться от любимого человека. Знамение, увиденное Хранителем пламени, и мирный договор между кланами разрушило не две, а четыре жизни. И все это ради мира и спасения Скайкру.
      — Мне очень жаль, — ей тяжело было заставить себя смотреть в его покрытое шрамами лицо, но чувство беспомощности перед судьбой было еще хуже.
      Роан какое-то время молча изучал ее.
      «Наверное, вспоминает сейчас Беллами», — мелькнула мысль, которую принц поспешил отогнать от себя.
      — Мы заночуем здесь, — его голос казался усталым, но в вдруг глазах мелькнули искорки: — Постарайся хотя бы до конца дня не попадать в беду.
      Он это сейчас серьезно? Само ее нахождение здесь — беда. И, похоже, не для нее одной.
      — Ты любишь ее? — вдруг спросила девушка.
      — Кого?
      — Онтари.
      Глаза Роана вспыхнули, а на губах появилась уже привычная усмешка.
      — У меня была жизнь и до свадьбы с тобой, — он помолчал немного и добавил, испытывающе глядя ей прямо в глаза: — Как и у тебя.
      — Значит, любишь, — констатировала Эвелин, пытаясь понять, хорошо это для них обоих или плохо.
      Принц Асгеды вздохнул.
      — Моя мать готовила Онтари для другой цели, но сейчас это неважно, — он приблизился к ней вплотную и резко притянул к себе. — Моя королева ты.
      Девушка почувствовала, как из нее разом выкачали весь воздух. Что-то было в этом человеке, что-то звериное, чего Эвелин никак не могла понять и чего боялась. Одновременно пришло слабое осознание, что страх бессмыслен.
      Королева… Будь все иначе, она действительно могла бы ею стать. Будь все иначе, она была бы рядом с Беллами, а королевой Роана была бы Онтари. Будь все иначе, они были бы свободны выбирать свою судьбу сами, а не становиться ее безропотной жертвой.
      Эвелин знала, что и муж понимает это, просто у Роана больше выдержки и силы, чтобы принять неизбежное.
      «Постарайся выжить», — напутствовал ее отец на прощание.
      А чтобы выжить, придется принять свою смерть для родного народа, и смерть народа для нее.
      Она обещала, что справится.
      Титус был уверен, что она привыкнет.
      Но привыкнуть мало — важно принять.