Фея

Перемены

нежности в тебе — как в том долбанном кактусе.
Джон Фаулз "Мантисса"

Когда мы вернулись, и я зашла в свою квартиру вместе с Мишей, который помог поднять мне вещи, он поцеловал меня на прощание у двери и исчез за ней. Я присела на чемодан, обнаружив, что обуви родителей нет. Было всего три часа ночи, но в коридоре, возле кухни, стоял чемодан и несколько пустых дорожных сумок.

Мама металась по гардеробной и прихожей, собирая вещи. Полагаю, очередная командировка вынуждает их собираться сейчас и ехать. Она заметила меня не сразу; мыла посуду и складывала в контейнеры еду, когда я вошла на кухню.

— Ой, Ира, ты уже приехала? Мы с твоим отцом должны отъехать в Город Роз для подписания контракта. Боюсь, задержимся там на неделю. Будет суд, — тараторила она. Она говорила все на одном дыхании. Думала, наверное, что времени поболтать у нее не будет. — Ну, рассказывай, что у тебя нового? Ой, доченька! У меня такие новости! — всполошилась она, быстро вытерла мокрые руки полотенцем и побежала прочь из кухни.

Меньше чем через минуту она вернулась с каким-то небольшим конвертом. Это было приглашение на новогоднее мероприятие, банкет в юридической фирме, где работает мама. Конверт был бело-молочного цвета с красной печатью в той части, где он открывается. Прямо как в девятнадцатом веке.

— Вот, вчера утром пришло. Помню, как в первый раз на это мероприятие пошла. У меня платье было такое длинное, в пол, кружевное, с рюшами. Ой! — спохватилась она, увидев, что кофе горит. — В общем, подумай насчет него. Лет десять этот «бал» не устраивали.

— Почему я не знала? — оглядев маму скептическим взглядом, я вскрыла конверт и достала письмо.

— Ты была слишком маленькая, чтобы ходить туда, а я потеряла интерес к этому, так как старалась работать и следить за вами, моими детьми.

Ага, конечно, следила она. Лет в пятнадцать Илья баловался на рельсах, курил и развлекался с пацанами. В то время мы жили недалеко от железнодорожных путей. И ходили слухи о закрытии путей, но его чуть не сбил поезд, когда он с ребятами прыгали на них. Илья получил психологическую травму и ненавидел выходить из дома без отца или меня. Маму, говорит он, не помнит в то время.

Впрочем, и я часто попадала в ситуации, где не участвовали мои родители. Они и до сих пор не знают о них, о всяческих ссадинах, драках или разборках. Мне доставалась участь свидетеля, зачинщика и защитника. Но я не умела драться, никогда. Меня никто не спасал. Разве что Илья однажды вступился, но было уже поздно.

Я отнесла чемодан в свою комнату и решилась отложить разбор грязного белья на завтра, послезавтра, следующую неделю, через три года и так далее. Поскольку я очень ленивая в этом плане.

Умывшись от макияжа, я переоделась в ванной в теплую пижаму и вернулась в комнату. Споткнувшись о чемодан и перелетев через комнату, я приземлилась на пол, зацепившись подбородком за угол кровати. Я чувствовала, как левую кисть жгло чуть ниже костяшек. Приглянувшись в неярком освещении лампы, я увидела огромную царапину и несущественные капельки крови. Подбородок болел, и, кажется, будет синяк на утро. Неудачник по жизни, что ж тут сказать.

После получаса ерзания в постели и прокрутки в голове любимых песен, я все-таки включила ночник и достала из тумбочки книгу. Я безумно люблю читать. Если бы меня спросили, кто же мой любимый автор, я бы зависла на три недели и так и не дала бы ответ.

Пожалуй, мне ближе всех Джейн Остин. Исходя из ее биографии*, она так чудесно описывала любовь между молодыми людьми и их бракосочетания, что я умилялась, иронично улыбалась или иногда даже плакала. Что-то в ее манере письма было затягивающее. Над ее утонченными шутками можно действительно посмеяться.

«Нортенгерское аббатство» я прочла не полностью, оставив около ста страниц.