Ultraviolence

В конце тоннеля света нет

Юнги плетется по центральной улочке города, придавливаемый к тротуару невидимой другим ношей. Он сказал Чонгуку, что идет на пробежку, и не взял шофёра, вышел из квартиры и прямо пришел сюда. Кофейни только открываются, отовсюду доносится запах свежей выпечки, но Юнги всего этого не видит и не чувствует. Он пытается разобраться с мраком внутри, придумывает себе миллион отговорок, сам же их подрезает на корню, слоняется по только просыпающемуся городу и с каждым шагом надеется, что асфальт разверзнется и поглотит его. Захлопнется над головой цельным куском бетона, и больше не придется думать, решать. Ничего не придется. Можно будет исчезнуть, перестать существовать, потому что внутри война, и Юнги ее проигрывает в сотый раз. Силы на исходе, а желание двигаться дальше на нуле.

Он заходит в первую попавшуюся кофейню и заказывает латте. Юнги только присаживается за столик у окна, как в кофейню заходит Техен. Мин опускает голову, изображает заинтересованность латте, но сложно не заметить единственного посетителя кофейни.

— Привет, — и вот уже Техен стоит напротив и улыбается.

— Привет, — бурчит в ответ Мин и снова утыкается в чашку. Альфа нагло отодвигает стул и садится напротив. Юнги ошарашенно смотрит на нахала, но видимо Техен злых взглядов не боится. У него такой же омега — он привык.

— Составлю тебе компанию, — улыбается Ким и благодарит подошедшего с подносом официанта за кофе.

— Я в компании не нуждался, но раз уж ты здесь, то я хочу поговорить, — Юнги отодвигает чашку и продолжает буравить альфу взглядом. — О Хосоке.

— Моя любимая тема, — усмехается Техен и внимательно слушает омегу.

***

— Мне, видимо, пора менять ключи, — Риз кладет мобильный на тумбочку и смотрит на Чимина, одетого в одну ризовскую рубашку и с бокалом беллини в руках.

— Злюка, — мурлычет омега и свободной рукой обнимает альфу за шею. — Твой котенок соскучился.

— Я не разрешал трогать свои вещи, — недовольно говорит Риз и, аккуратно отодвинув от себя омегу, проходит в гостиную.

— Она пахнет тобой, — Чимин идет следом. Альфа снимает пиджак и, отшвырнув его в сторону, опускается на диван.

— Ко мне, — Риз хлопает ладонью по бедру, подзывая омегу.

Чимин успевает сделать только шаг, как альфа рычит:

— На четвереньках. Ты же котёнок. Притом очень непослушный.

На самом деле Риз рад Чимину. Альфа, не переставая, прокручивает в голове ту единственную их ночь, вспоминает вкус его губ, податливость горячего тела и дурманящий запах. Чимин всегда был под кожей, разгонялся по крови с каждым ударом сердца, его со стенок сосудов не отскрести, не вырвать и не выбросить. Чимин слишком глубоко, и пусть Риз знает, что он яд, и что конец после дозы один — смерть. Риз все равно тянет руки, берет чашу и отпивает жадными глотками, и будет пить, до самого конца. Потому что по-другому никак, потому что Чимин — единственное, что заставляет Риза чувствовать себя живым. Он убивает и воскрешает, чтобы убить снова. Риз пойдет до конца.

Чимин пошло улыбается и медленно опускается на колени, нарочно выгибается, призывно виляет задом, большая, минимум в два раза, рубашка собирается на пояснице, обнажая соблазнительные округлости. Риз шумно сглатывает, сжимает ладонь на подлокотнике, но не двигается. Чувствует, как желание скручивается в тугой узел внизу живота, распирает, альфа сжимает зубы, терпит — знает, что получит свое, знает, что ожидание усилит наслаждение в сто крат.

Чимин медленно ползет к альфе и мурлычет, а у Риза от такого омеги крышу рвет. Зверь внутри сбрасывает оковы, рычит, заглушает посторонние звуки и бьется, тянется к своему омеге, но Риз — глыба: терпит. Вроде он видел Чимина разным, трахал во всех позах, в которых только смог, и трахнет сейчас — это однозначно, но чертов омега продолжает вставлять покруче всего, что пробовал Риз, а пробовал он многое. Чимин тянет пальцы к ремню, не сводит взгляда с глаз альфы и облизывается в предвкушении. У Риза в голове взрывы, один красочнее другого, желание перетекает в боль, и он даже не дышит: каждый вдох - ожоги на легких. Альфа не двигается, следит за розовым язычком, скользящим по чиминовским губам, кусает внутреннюю сторону щеки. Не может омега вот так вот вставлять. Не может срывать все оковы одним взглядом из-под пушистых ресниц. Чимин тянет язычок молнии вниз и медленно обнажает плоть. Риз не успевает переключиться на пальчики омеги, как Чимин заглатывает сразу и целиком.

— Блять, — выругивается Риз и назло резко толкается. Чимин легко справляется с толчком, выпускает член изо рта, следит за тянущейся от головки к его губам тонкой нитью слюны и повторяет. Смачивает член, размазывает смазку и продолжает сладко мучить.

Риз раздирает ногтями кожаное покрытие дивана, впивается до боли в кончиках пальцев. Чимин заглатывает как заправская блядь, обсасывает по всей длине, вылизывает, довольно урчит и повторяет. Риз впервые видит, чтобы сосали с таким неприкрытым удовольствием и с такой страстью. Продолжает толкаться в горячий рот, больно оттягивает за волосы и грубо трахает омегу в рот, думая на ком же учился этот пацан.

Чимин еле успевает дышать и вытирать стекающую по подбородку смазку и слюну. Риз, как зверь — сперва он непоколебимый гранит, но стоит потревожить, слетает с катушек, о милости можно и не просить. Чимину она и не нужна. Он любит Риза грубым, бешеным, беcконтрольным, не отказывающим своим желаниям. Чимин без ума от этого зверя, поводок которого держит в руках, и похуй, что два дня потом ходить не сможет, что свой рот чувствовать не будет, именно так было и в прошлый раз, но это того стоит. Этот альфа в постели бог и, как оказалось, личный бог Чимина. Омега готов ему поклоняться и приносить в жертву себя же, потому что взамен Чимин получает больше — этот монстр принадлежит ему.

Омега продолжает пошло сосать и не скрывает стон разочарования, когда у него забирают любимую игрушку. Риз толкает Чимина прямо на пол, возвышается над ним, вдавливает в паркет одним своим взглядом, в котором клубится густое желание — одного его бы хватило, чтобы кончить. Омега кайфует от того, насколько сильно его хотят, и пусть его собственное желание ризовскому не уступает. Чимин смотрит снизу вверх, облизывает альфу взглядом, вытирает спиной паркет, задирает рубашку до груди и широко разводит ноги. Манит альфу пальчиком, и Риз точно не откажет тому, кто так открыто и пошло себя предлагает. Альфа нагибается, ухмыльнувшись резко поворачивает Чимина животом на прохладный пол и давит на поясницу, заставляя выгнуться. Не реагирует на слабый протест со стороны омеги, разводит округлые половинки и толкается, не подготовив. Чимину больно до искр перед глазами, он кусает свое запястье, но с члена не соскакивает, наоборот насаживается.
Смахивает слезы с ресниц, до крови кусает губу, но терпит, потому что знает, что еще секунда, и будут фейерверки. Они будут взрываться по всему телу, разносить омегу по гостиной, и Чимин ради них потерпит. Риз берет его в унизительной для его статуса позе, придавливает лицом к паркету, до синяков сжимает в руках чужие запястья, не слушает стоны и крики о боли, трахает все яростнее. Распирает своим членом, заставляет принять полностью, не дает коленкам омеги разъехаться. Чимину кажется, что альфа его переломит пополам, омега не чувствует свою задницу после пары сильных шлепков, все его ощущения собраны вокруг члена, который глубоко внутри. Чимин словно в бреду мечется по полу и продолжает молить не понятно, о чем.

— Еще.
— Хватит.
— Еще.
— Больше не могу.
— Еще.
— Прекрати.

Риз упивается этим несвязным набором слов, хрипов, вырываемых из чужой груди, не останавливается, не позволяет омеге повернуться, не позволяет вести, исполосовывает белоснежную спину ногтями и вновь вдавливает Чимина в его же сперму, размазанную по полу. Чимин грудью скользит по полу, раздирает коленки, ломает ногти, пока скребется о паркет, но продолжает насаживаться и сжимать Риза внутри.

Толкнувшись еще пару раз, альфа резко выходит и, подтащив к себе уже почти ничего не соображающего омегу, дает ему снова пососать. Чимин сосет с удовольствием, сглатывает всё до последней капли и, пока Риз несет его на своих руках в спальню, заявляет:

— Я буду сверху.

Риз звонко шлепает омегу по попе и, бросив на кровать, сразу придавливает к ней своим телом.