Ultraviolence

Сделай мне больно

  — Клиент, — оповещает Юнги грозный голос с той стороны двери.

Мин резко присаживается на кровать и усиленно трет глаза. В крохотной комнатке, где последние три дня живет омега, окна завешаны черными шторами, и нет ничего, кроме небольшой кровати и комода. Из особняка Чонгука его сразу привезли сюда и больше омега комнатку не покидал. Три раза в день ему приносят еду и на любые вопросы упорно молчат. А сейчас его требуют на выход. И Мин точно знает, кто его клиент. Юнги ждал этого. С тех самых пор, как он переступил порог этой кельи, он ждал, когда Чонгук пришлет за ним. Поэтому омега не боится и почти не нервничает. Сегодня все закончится. Юнги должен прекратить свои мучения, должен помочь себе сам. Чонгук может думать, что он сломал омегу, что всё отныне будет только, как он хочет, но он ошибается. И омега ему это сегодня докажет. Мин встает с постели, достает из своего скудного гардероба джинсы и простую футболку и, натянув одежду, идет на выход.

Всю дорогу до особняка омега храбрится, представляет, как скажет Чонгуку все, что о нем думает, и сочиняет правильные слова. Вот только стоит машине остановиться перед огромным зданием Royal Group, Юнги немеет. Он честно пытается для проверки произнести про себя хотя бы одно слово, но язык прилип к небу, и вместо «спасибо» открывшему ему дверь охраннику он издает нечленораздельный звук и идет к лифту. Паника начинает подкатывать к горлу, стоит створкам лифта разойтись на, видимо, нужном этаже. От страха омегу начинает подташнивать. Он делает глубокий вдох, стараясь подавить рвотные позывы и, собрав волю в кулак, следует за сопровождающими его альфами.

Чонгук ходит по своей огромной гостиной с бокалом виски в одной руке и телефоном во второй. Мин останавливается около небольшого шкафчика, заваленного журналами о недвижимости и старается не смотреть на альфу. Хотя это очень сложно. Несмотря на всю бурлящую внутри ненависть, Юнги приходится согласиться, что этот альфа невероятно красив и харизматичен. Он одет в темно-серую рубашку и узкие черные брюки, с тонкими, под цвет рубашки полосками. Его черные, как смоль, волосы непослушными прядями свисают на лоб, и альфе приходится отставить бокал, чтобы убрать их с глаз. Юнги от тайного созерцания отвлекает нежное «хорошо, малыш, я постараюсь». Омега на секунду зависает, не понимая, как вот из такого злого, мерзкого, беспринципного человека могут вылетать такие приятные слова, а главное с какой нежностью он их произносит. Юнги бы тоже хотел, чтобы с ним так разговаривали, вслушивались в каждое слово и называли «малыш». Какого черта. Нет. Не Чонгук. А вообще. Мин, кажется, уже забывает, что такое человеческая ласка и забота. Каково это, когда к тебе так нежно относятся. От этих мыслей омеге вмиг становится грустно, и даже весь боевой настрой улетучивается. Чонгук заканчивает говорить и, убрав телефон в карман, идет к парню.

— Ну, что за вид? Чего ты такой грустный, будто тебя на казнь привели, — альфа останавливается напротив и усмехается.

— Мне нечему радоваться, — бурчит омега. — Зачем ты меня вызвал?

— Соскучился, — хмыкает альфа.

— Прости, я не в настроении тебя обслуживать, — Мин окидывает Чонгука презрительным взглядом и поспешно собирает остатки своего самообладания, потому что во взгляде напротив проскальзывает что-то такое, от чего кожа покрывается тонким слоем льда. Юнги уверен, что под таким взглядом замерзнуть — раз плюнуть.

— Так поднимем тебе твое настроение, что будешь пить? — холодно спрашивает альфа.

— Давай в этот раз с алкоголем попробуем, почему бы и нет, — Юнги обходит Чона и идет к бару. — В трезвом уме я под тебя все равно не лягу.

Мин у самого бара поворачивается к Чонгуку и смотрит ему в глаза.

— Потому что ты мне омерзителен.

Омега отворачивается сразу же, боясь, что сломается и не выдержит ответного взгляда. Тянется к первой попавшейся бутылке и отсчитывает в голове, сколько шагов сделает альфа, чтобы дойти до него. Двенадцать. Чонгук стоит прямо за спиной. Мин дрожащими пальцами обхватывает бутылку за горлышко и ищет глазами бокал.

— Я не в игры играю, — слышит Мин и от одного этого тона хочется вскрыться. — Капризных омег не переношу. Поэтому поставь бутылку на место, ты не заслужил. И иди в спальню. Когда я приду, хочу, чтобы ты лежал в моей постели абсолютно голым, — альфа приближается вплотную, от его дыханья на затылке Мина волосы шевелятся. — С широко расставленными ногами, — уже хрипло прямо в ухо шепчет Чонгук.

Думать времени нет. Юнги одним резким ударом разбивает бутылку о стойку и поворачивается к альфе, держа перед собой своеобразную «розочку». Чонгук машинально отшатывается назад, и, смотря на вставшего в боевую позу парня с половиной бутылки в руке, не сдерживается и смеется. Амбал у двери достает пистолет и целится в омегу, но Чон взмахом руки, приказывает ему убрать оружие.

— Выбрось, порежешься же, — спокойно говорит Чонгук.

— Я ее тебе в горло воткну. Только подойди.

— Ладно, это уже не смешно, и ты серьезно испытываешь мое терпение. Я бы сказал, что оно уже почти на грани.

— Я и не шучу.

— Хорошо. Сыграем в игру, — альфа делает шаг к омеге и останавливается напротив, игнорируя целящееся в него стекло. — Давай, рискни и дай мне повод. Потому что ты сейчас угрожаешь главе Дома, и вообще, ты испортил мне настроение. Поэтому, раз уж ты собираешься нападать, то постарайся не промахнуться с первого же раза. Иначе я сделаю тебе очень, очень, очень больно.

Голос Чонгука рассекает кожу. Юнги знает, что у него не получится. И пусть он уговаривает себя, что сможет, по факту, он никогда не угрожал никому и уж тем более не думал, что сможет убить. Вот и сейчас, до побеления костяшек сжимая в руке кажущееся спасением стекло, он думает, что не выйдет. Что и начинать не стоило. Чонгук его за такое накажет. Намного больнее, чем Мин может себе представить. Но он ведь начал это, и он должен закончить. Юнги выдыхает и дергается вперед, целясь именно туда, куда хотел, он даже задевает кожу, видит царапину, которую оставило стекло, но альфа резко вырывает бутылку из рук омеги и сильно режется о неровные края.

— Сука, — шипит Чонгук и второй ладонью задерживает вытекающую из пореза между большим и указательным пальцем кровь. — Заебал.

Юнги трусливо жмется к стене и глазами ищет уже вторую бутылку, но Чонгук, схватив его за руку, отшвыривает в середину комнаты.

— Подготовь машину, — приказывает альфа стоящему у двери охраннику и, достав из-под журнального столика бумажные салфетки, прикладывает к порезу.

— А ты, — Чонгук идет к сидящему на полу омеге. — Пойдешь со мной. Раз уж ты не захотел по-моему, то будет по-твоему.

Чонгук хватает парня за локоть и, рывком подняв, тащит за собой.

— Ты ведь у нас гордая сучка. Со своими ебнутыми принципами. Сегодня ночью я начну их ломать. Один за другим, посмотрим, как ты запоешь к утру.

Чонгук втаскивает не сопротивляющегося парня в лифт и, схватив за горло, вжимает в стену.

— Моя ошибка в том, что я вел себя с тобой мягко, позволил думать, что ты можешь что-то решать, — альфа больно бьет омегу затылком о стенку лифта. — А ты, ведь, просто сучка, у которой и прав никаких нет. Ты вещь, я твой хозяин, и ты, блять, должен меня слушаться. — Чонгук поднимает колено к паху парня и давит. — Я покажу тебе твое место. Уверен, тебе понравится.

Альфа резко отпускает Мина и отходит к противоположной стене. Юнги не знает, как он все еще стоит на ногах, он понятия не имеет, куда его ведет Чонгук, и вообще, что означают все его угрозы. Никуда не ушедший страх возвращается с двойной силой, наполняет нутро и скручивает нервы в морской узел. Продолжает их натягивать, и Юнги слышит, как они рвутся внутри. Ровно так же, как и сам омега, который еще секунда и просто упадет на колени и будет умолять помиловать. Потому что от Чонгука не знаешь, чего ожидать, потому что он один раз, смотря прямо в глаза, нажал на курок. Юнги боится его. До дрожащих губ и подгибающихся коленей. Будто бы стенки лифта идут на омегу, будто еще секунда и они придавят его, лишая доступа к кислороду и кроша кости.

Сейчас с ним в лифте не тот же парень, который говорил своему собеседнику самое нежное «малыш». Чонгук перед ним сейчас — глава Дома, гроза остальных Домов, тот, о ком он слышал от Сэмуэля, тот, кто ради своей цели ни перед чем не остановится. С чего вообще Юнги решил, что его остановит бутылка. О чем омега думал. Видимо, окончательно распухший от отчаянья мозг ничего умнее выжать не мог и пошел на такую глупость, как угроза главному головорезу страны. Мин мысленно себя поздравляет. Он своего добился. Он взбесил зверя. И теперь это чудовище будет глоток за глотком пить его кровь и не остановится, пока не выпьет до последней капли.

Звуковое оповещение прерывает внутренние терзания Мина, и лифт останавливается на парковке. Чонгук вновь хватает омегу под локоть и тащит к ламборгини. Всю дорогу альфа молчит. Юнги вжимается в сидение, думая, насколько все это будет больно. Рисует в голове картины, где его чуть ли не расчленяют, и от подкатившей паники снова давится воздухом.

— У Техена сегодня товар выставляют? — спрашивает у кого-то Чон по телефону. Потом небольшая пауза, альфа слушает ответ собеседника. — Хочу тоже выставить.

Больше Чонгук ничего не говорит. Машина останавливается перед незнакомой Мину постройкой, и альфа, перебросившись парой слов со своей охраной, выволакивает омегу из автомобиля и тащит к черному входу. Прямо у входа Чонгук швыряет Юнги в руки какого-то альфы и, развернувшись, уходит. Юнги, так ничего и не понимая, позволяет мужчине утащить себя внутрь.

Бордель «Аура», принадлежащий Ким Техену, славится не только лучшими и самыми красивыми проститутками города. Именно в «Ауре» можно не просто снять проститутку, но и поучаствовать на проходящих два раза в неделю аукционах, где продают омег для более долгого пользования и на любой вкус.

Особенно на таких аукционах ценятся несовершеннолетние и девственные мальчики. Поэтому в бордель в четко условленные вечера слетаются альфы со всей страны, каждый норовит заполучить лучший кусок. Идея привести Юнги на аукцион пришла спонтанно, сразу же, как только омега заявил о том, что альфа ему омерзителен. А после того, как он стал угрожать бутылкой, Чонгук не выдержал. Каким бы сильным ни было желание Чона, этот паренек умеет выбешивать. Он испытывает терпение, и альфа уже почти на грани того, чтобы отдать его своим парням, а потом застрелить.

Омеге хочется показать его место. То, что у него шикарное тело и Чонгука ведет, не значит, что альфа будет терпеть его истерики и непослушание. Чонгук с такими не церемонится. Альфа здесь закон, и все слушаются его. Вот и этот омега, честь и гордость которого скоро втопчут в грязь, не должен ни от кого отличаться. Может, после сегодняшнего вечера Шуга образумится и станет слушаться. Если нет, то Чонгук отдаст его тело на растерзание и вышибет потом его, кажется, отсутствующие мозги.

В подвальном помещении борделя для аукциона отведена огромная комната. Небольшая круглая сцена посередине комнаты предназначена для выставления товара. Вокруг сцены в специальных будках, в каждую из которых свой отдельный вход, сидят будущие покупатели. Передняя часть будочек сделана из черного стекла, которое позволяет клиенту спокойно рассматривать товар, оставаясь для него невидимым. Цена, которую предлагает покупатель, высвечивается прямо на этом стекле. Техен столько лет в этом бизнесе не просто так. Альфа прекрасно знает, чего именно хотят его клиенты, и пока недовольным из «Ауры» не уходил никто. Ким тщательно охраняет анонимность своих клиентов и ничего для этого не жалеет. Среди клиентов Техена много госслужащих, министров, членов Совета. И каждый из них уверен — никто никогда не узнает о том, что он ходит в бордель и, упаси Господи, покупает несовершеннолетнего омегу.

Чонгук проходит в свободную кабинку и наливает себе уже ожидающий его любимый виски. Альфа расслабленно откидывается на спинку кресла и предвкушает интересный вечер.

Сперва на сцену выводят неинтересный товар. Самое интересное и вкусное Техен обычно бережет и выставляет в конце. Чонгук распорядился, чтобы Юнги выставили вначале, благо аукцион начался всего полчаса назад. Во-первых, Шуга давно не девственник, и вряд ли на него кто сегодня клюнет. И потом, слишком много чести. Чонгук хочет поиздеваться, хочет показать омеге, где его место, и пусть, выставить его вначале и маленькая деталь, но Шугу это должно обидеть. Альфа смеется своим мыслям и тянется к ведерку со льдом.

Это показное наказание, может, и сделано специально для омеги, чтобы унизить его и показать его никчемность, но в то же время это сделано еще и для Совета.
Чонгук уже узнал, что трое представителей органа участвуют сегодня на этом аукционе. Именно поэтому Чон, подозвав работника борделя, дал особые распоряжения, касательно того, как именно представлять омегу.

Юнги втаскивают в небольшую комнатку напоминающую гримерную, где взрослый омега наносит макияж на какого-то белокурого мальчугана. Юнги, не переставая, спрашивает всех вокруг, где он, и что вообще происходит, но все его вопросы остаются без ответа. Омега, закончив с блондином, подходит к Мину и придирчиво его осматривает.

— Подчеркнем поярче глаза, сменим эти тряпки, и будешь конфеткой, — говорит омега и тянется к кисточкам.

— Только тронь меня, — зло шипит Мин и делает шаг назад.

— Серьезно? — хохочет незнакомец. — Ты хочешь выйти туда в таком виде? Да за тебя пять баксов не дадут! А если и дадут, то это будет точно какой-нибудь больной извращенец. Позволь привести тебя в порядок и найдем тебе лучшего папика.

— Только подойди ко мне, и я тебе руку отгрызу, — не сдается Мин, и омега закатывает глаза.

— Придется, значит, тебя привязать, — смеется парень и зовет кого-то. Мин стоит в углу комнаты и в панике придумывает пути отхода. Завалившийся в комнату грозного вида альфа окидывает Юнги взглядом и, подойдя к незнакомому омеге, что-то шепчет тому на ухо.

— Понятно, — прищурив глаза тянет омега. — Интересненько.

Альфа отходит, а омега идет к Мину.

— Надо же, — усмехается омега. — А ведь так сразу и не скажешь, — незнакомец окидывает Юнги взглядом. — Твой выход.

Альфа подходит к Юнги и, взяв его под локоть, ведет на выход. Мин, все еще ничего не понимая, следует за альфой, который оставляет его посередине небольшого круга в центре комнаты и отходит. В комнате никого нет. Своеобразная сцена окружена черными стеклами, и Мину почему-то кажется, что оттуда на него смотрят. Резко включается прожектор, и из-за яркого освещения Юнги на несколько секунд слепнет. Он подносит ладонь к глазам и, отвернувшись, идет обратно к стоящему на краю сцены альфе. Но тот вновь хватает его за руку и уже грубо толкает к центру. Мин еле удерживает равновесие и, вцепившись пальцами в подол футболки, нервно оглядывается по сторонам.

Чонгук взгляда с паренька на сцене не уводит. Сканирует. Видит, что тот в полном замешательстве, усмехается про себя, представив лицо омеги, когда ведущий будет представлять его клиентам, и делает еще один большой глоток.

— Шуга, — доносится откуда-то сверху из колонок, и Мин от неожиданности вздрагивает.

— Девятнадцать лет.

До омеги, кажется, понемногу начинает доходить, где он. Он слышал обрывками от Сэма о каких-то аукционах, где продают омег, но Юнги и представить себе не мог, что когда-то он сам будет стоять на сцене, как на какой-то витрине в ожидании покупателя. Осознание, что это правда, больно бьет омегу прямо по черепу, и он даже тянется руками к голове, обхватывает ее, все еще не в силах поверить в реальность происходящего.

— Бывшая омега Че Сэмуэля.

Жаль, что Чонгук не может видеть рожи членов Совета, которые сейчас сидят в соседних кабинках. Это ведь такое удовольствие, найти на аукционе того, кого обещал защищать.

— Несмотря на неоднократную использованность, товар сумел сохранить свою свежесть и способен приятно удивить даже самого капризного покупателя. Можете не сомневаться, Шуга чудесно скрасит вечер своего хозяина. Начальная цена пятьсот долларов. Мы готовы выслушать ваши предложения.

Ведущий умолкает, а Юнги, который до этого застыв слушал его слова, снова порывается сбежать, но теперь его прямо у сцены ловят уже двое альф и, удерживая за руки, заставляют стоять по центру.

Из семи клиентов трое представители Совета, один сам Чонгук, кто оставшиеся трое, альфа не знает, но он уверен, за паренька с сомнительной репутацией вряд ли кто-то поднимет ставки. Но одна из кабинок ее удваивает. Чонгук видит выведенные на стекле тысячу долларов и усмехается. Шугу он продавать не собирается. Чонгук хочет просто поиграть. Но пока он с удовольствием посмотрит, до скольки дойдет цена за эту лису. Он сам бы заплатил за него много. Слишком много, и это пугает. Заставляет снова наполнить бокал до краев.

Юнги стоит между двумя альфами и все всматривается в черные стекла, пытается понять, кто за ними, и где сам Чонгук. Он точно здесь. Он не мог не насладиться таким зрелищем, не мог проигнорировать момент падения Юнги. Вот только неужели он и вправду продаст его? Неужели отдаст новому хозяину? От всех этих мыслей омега словно покрывается трещинами. Чувствует пробравшийся в них ледяной ветер, вымораживающий изнутри. Да, Юнги виноват, да, его надо наказать. Но почему именно так? Почему нельзя было просто избить, сделать физически больно, почему этот альфа вырывает ему нутро голыми руками, сдавливает и так уже износившееся сердце и топчет душу. Что за изысканная пытка. От осознания того, что это все реальность позвоночник ошпаривают жидким азотом.

Он вещь. Его продают — следовательно, его могут и купить. Зачем Чонгуку возиться с тем, кто только угрожает и в руки не дается. Лучше передать его кому-то другому. Пусть другой мучается. Чон и так сделал ему одолжение и не убил. Юнги часто-часто моргает, пытается собрать воедино размывшуюся картинку реальности, но не выходит — его снова утягивает куда-то вниз, к полу. Будто, если лечь на него, то можно будет исчезнуть, можно будет просто с ним слиться. Хотя там ему и место. На этом самом полу, чтобы об него вытирали ноги. Чтобы уже наверняка. Стоять на этой сцене под грязными изучающими взглядами уже невозможно, также как и собирать осколки своего достоинства, которого уже кажется и нет. Но самое страшное оказывается впереди, оказывается, это было только начало. Это Юнги понимает тогда, когда один из альф начинает его удерживать, а второй ловко стаскивает футболку. Мин не сдерживается и начинает истошно кричать, понимая, что ему теперь расстегивают брюки. Куда еще унизительнее, почему они не останавливаются, Юнги и так уже разбит, и так размазан по этой сцене, кажущейся ему его же могилой. Вот только могила сейчас кажется не таким уж и страшным пристанищем, там можно спрятаться, можно позволить засыпать себя землей и перестать чувствовать этот стыд и унижение. Юнги продолжает барахтаться в сильных руках, кусает куда попало, но кого он этим напугает — с него стаскивают и джинсы, и белье, и как какую-то куклу, подняв с пола, разворачивают к зрителям.

Слезы без остановки текут по лицу омеги, он больше не сопротивляется, обмякает весь и продолжает беззвучно рыдать, уткнувшись взглядом в пол. Его крепко держат за руки с обеих сторон и не дают даже прикрыться, вертят перед кабинками, показывают со всех сторон. У Юнги ребра сводит так, что кажется, еще немного, и они треснут в этих ненавистных незнакомых руках, сердце застревает где-то в горле, перекрывает доступ к кислороду, и у Мина начинается паническая атака. Он заходится кашлем, сгибается, пытается надышаться, но его больно дергают на верх прямо за волосы, заставляя и так не просыхающие глаза прослезиться вновь. Унизительно. Хочется приложиться головой об пол, рассечь бы себе лоб и позволить крови вытечь, унося с собой эту никчемную, а теперь уже позорную жизнь. Чем он это заслужил? Юнги никогда никому плохого не делал, он также, как и все в этом мире, пытался просто выжить, держался вечно в стороне от всего. Как так вышло, что в тот вечер, собираясь на встречу с Сэмуэлем, он встретил свою погибель. Встретил того, кто убивает его по новой с каждой следующей встречей.

Это какая-то адская пытка, и Юнги выдохся. Он больше не может. Этот альфа сильнее, он доказал, что он Бог. Он пролил его кровь, растерзал тело, а сейчас рвет на части гордость и достоинство и разбрасывает по округе. Еще и улыбается, небось.

Юнги кричит, он думает, что кричит, а на самом деле эти разрывающие легкие крики внутри, они эхом отскакивают от стенок и прокалывают мозг сотней мелких и острых иголок. Чувство унижения затапливает с головой, сворачивает сознание в узлы и противный голос продолжает шептать: «Смотри. Ты вещь. Чего ты ломался? Что пытался доказать и главное кому? Вот, где твое место — на прилавке в магазине. Тебя можно убить, никто не заметит, можно продать, отдать на растерзание. Ты никто».

Юнги чуть ли не воет, все еще не понимая, почему аукцион никак не закончится, почему он длится вечность. Мин бы закрыл уши, если бы руки отпустили, лишь бы не слышать этот мерзкий голосок, втаптывающий его в грязь, будто он и так в ней не по самую макушку. Он уже ей захлебывается, она комками забивается в легкие, мелкой жижей растекается по венам, и омеге кажется, что он даже чувствует ее зловонный запах. Спрятаться бы куда-нибудь, куда не будут просачиваться голоса, и, тем более, чьи-то грязные взгляды, туда, где на Юнги не смогут смотреть как на товар. Остаться бы там жить. Потому что в реальности не как в кино, никто не придет сейчас его защитить, нет здесь рыцаря, который выйдет на сцену, прикроет Мина своим пиджаком и уведет зализывать раны. Нужно самому выжить, нужно самому найти дыру и забиться в нее. Он один на один со своим унижением и всеми своими страхами. Все кончено.

Когда Юнги начали раздевать, Чонгук еле удержался, чтобы не прикрыть веки. Он скорее себе доказывает, что может вот так вот его наказать, может сделать ему больно, а не омеге. А больно делает, притом очень. Это видно и по исказившемуся муками лицу омеги, по дрожащим губам и по омывающим лицо слезам. Видно по его бегающим в поисках неизвестно чего глазам, по сдавленному хрипу и стонам отчаянья. Чонгук сам себя поздравляет. Все-таки, он отменный палач. Он достойно начал свой путь. Альфа его ломает, вот так вот просто выставляет напоказ, заставляет унижаться и гореть от стыда. Хотя смотреть на его унижение оказалось не так уж легко. Но Чонгук смотрит. Уговаривает себя, что он не какой-то слабак и уж точно не сентиментальный идиот, чтобы прятать взгляд, чтобы остановить аукцион, на который привел омегу для наказания. Он должен пойти до конца, должен указать этому мальчишке его место. Но, блять, как тяжело смотреть на его рыдания, на то, как он бьется в чужих руках и до последнего не сдается. Это хрупкое тело еще пару дней назад доставляло альфе невероятное удовольствие, а сегодня он выставил его перед взором еще шестерых мужчин.

Чонгук с бледного тела взгляд не уводит, жадно всматривается, отмечает про себя уже потускневшие, но свои же метки и укусы. Волк внутри скулит, требует пойти туда и забрать свое, укрыть от посторонних голодных глаз, но Чонгук сажает его на поводок, на секундную слабость не поддается и заветную красную кнопку, как хозяина лота, не нажимает. Продолжает смотреть за осыпающимся на пол парнем, словно ждет, когда от него останется один только каркас.

— Две тысячи долларов, — и Чонгук вздрагивает. До побеления костяшек сжимает в руке бокал и чуть ли не рычит. Стоило омегу раздеть, как цена взлетела. Кто? Кто, блять, посмел? Кто смог увидеть то, что, казалось, до сих пор видит только Чонгук. Альфа замечает, что названная сумма загорелась красным на второй будке слева и уже представляет, как вычислит этого урода, как раскроит ему череп.

Тревога накрывает Юнги с головой. Он сквозь вакуум, в котором спрятался от этой позорной реальности, слышит сумму и на задворках сознания понимает, что это за него. Колени сгибаются, и омега фактически висит в руках удерживающих его альф. Его покупают. От нахлынувшей тревоги и осознания, что игры закончились, что он теперь чья-то собственность, Мина скручивает, он, как рыба, выброшенная на берег, пытается глотнуть воздуха и, кажется, выгорает. Доигрался. Безысходность останавливает кровь, она больше не циркулирует по сосудам, замирает и заставляет Юнги впиться взглядом в четыре ненавистные цифры. Это его цена. Омега скользит на пол бесформенной массой и позволяет разливающейся внутри боли на миг отключить сознание.

— Две тысячи пятьсот долларов, — объявляет ведущий, и Чонгук кулаком бьет по кнопке.

Пора заканчивать этот цирк. Ибо нехуй. Чон встает с кресла и быстрыми шагами идет на выход. Юнги не знает, что произошло за то время, пока он был в отключке, но когда он приходит в себя, то на него уже нацепили одежду и тащат к черному выходу. Чонгук стоит в окружении своих людей на тротуаре и курит. Юнги подводят к нему и отходят. Мин взгляда не поднимает, нервно сжимает ладони и продолжает изучать носки обуви альфы. Он на ногах еле стоит, недавний срыв не уходил никуда, а просто притаился и сейчас по новой бьет по венам, и кажется, еще секунда и омега будет обниматься с асфальтом.

— Понравилось? — Юнги бы живьем сжег хозяина этого голоса. Сам бы отошел на безопасное расстояние и наблюдал бы, как он корчится от боли и сгорает на костре.

— Не будешь отвечать? — альфа приближается, и Мин резко отшатывается, не удержав равновесия, чуть не падает на пятую точку, но Чон ловко перехватывает его поперек и вжимает в себя. Юнги как кусок мяса, как безвольная кукла, он, прикрыв глаза, просто ждет, когда его отпустят, когда уже позволят остаться наедине и начать оплакивать только что потерянную гордость. Чонгук водит носом по щеке, волосам, сильнее сжимает и даже рычит.

— У тебя скоро течка? — спрашивает альфа, сузив глаза, и, придерживая парня за подбородок, заставляет смотреть на себя.

— Нет, — собрав остатки сил, выпаливает Мин. — Нет у меня течки.

Чонгук усмехается, грубо давит на подбородок и шепчет прямо в губы:

— Я чувствую ее, лисенок.

Альфа отпускает парня и, кивнув своим, идет к ламборгини. Юнги тащат к другой машине и привозят обратно в бордель, и то ли от уже истощенного сознания, то ли от того страха, который он испытал на аукционе, Юнги радуется, когда его снова запирают в ставшей его пристанищем комнатке и уходят. Мин сразу валится на постель и, подтянув колени к груди, вновь переживает ужас этой ночи. Омега рыдает в подушку, надеясь, что слезы хоть немного уймут концентрирующуюся боль в груди. Если на аукционе он пережил чудовищное унижение и страх, то сейчас, лёжа в постели Мину еще страшнее. Чонгук учуял приближающуюся течку. Тут нет блокаторов и лекарств, у Юнги нет доступа ни к чему, а ведь альфа прав, по подсчетам течка может начаться совсем скоро. И альфа знает. Он ждет.

Юнги не хочет. Он не хочет второй раз проходить через унижение, когда разум будет отказываться, а тело хотеть. И Мин знает, что в этой борьбе он проиграет телу. Альфа получит его с потрохами. Надо что-нибудь придумать. Надо заканчивать эти мучения. Он хрупкий маленький омега, он не готов после каждого раза собирать себя по кускам и склеивать. Юнги придумает выход, и пусть выходом будет даже конец его никчемной жизни. Он больше так низко не падет.