Заключительный аккорд[РЕДАКТИРУЕТСЯ]

XIII

 После отъезда Чонгука я чувствовала себя действительно разбитой, будто мою грудь проткнули острым кинжалом, а потом вынули больное сердце и нанесли раны поверх заживших рубцов. Я шла домой, поддерживаемая Тэхёном, и пустым взглядом смотрела вперёд, где исчезали длинные улицы, раскидистые ветви деревьев, высокие дома. С этого момента мир для меня потерял прежние краски, став навсегда серым и унылым, лишенным каких-либо чувств. Душа ныла и всеми нитями тянулась к Чонгуку, к нежным объятиям, способным излечить любую болезнь, к мягким поцелуям, способным изменить мой мир до неузнаваемоси. Теперь всё это я потеряла из-за своей трусости, из-за своей глупости. Я позволила себе влюбиться в человека, который с самого начала был другим. Я позволила себе забыться в этих чувствах, и теперь я расплачиваюсь за собственные ошибки, за оплошности, которые подарили мне самые лучшие минуты в жизни. Я старалась сохранять спокойствие, чтобы не рухнуть в обморок от осознания, которое крепкими корнями впивалось в мою голову. Мне хотелось разорвать кожу на груди, чтобы добраться до сердца и прикрыть раны, которые так сильно кровоточили и болели.

Шаги давались с огромным трудом, будто к моим ногам привязали большие камни и заставили идти. Щёки горели от непрекращающихся слёз, губы дрожали от накатившей истерики, горло болело от криков. Я не могла говорить, да и не хотела, потому что говорить было нечего. Всё было сказано, теперь время для финальной паузы, после которой закроется занавес. Пьеса подходила к своему логическому завершению.

— Джису, — прошептал Тэхён, а я беспомощно подняла заплаканные глаза и посмотрела на него. Чужой взгляд был полон сожаления и осуждения, и из-за этого мне стало ещё хуже.

— Мне так плохо, Тэхён, — протянула я и обняла парня, сжимая в кулаках ткань его футболки. Боль разрывала меня на куски, и хотелось куда-то направить её, чтобы она не разорвала меня изнутри.

— Я говорил тебе, что ты пожалеешь, — сказал он, а я и правда пожалела, потому что легче пережить физическую боль, нежели душевную. Физическую боль можно заглушить обезболивающими, а душевную... ничем.

— Я не хотела, чтобы всё так получилось, — прошептала я, взглядываясь в прохожих и стараясь увидеть хоть что-то, что напомнило бы мне о нём. — Я не могла допустить, чтобы ему было больно, ведь он этого не заслужил.

— Если больно тебе, — он посмотрел на меня и вытер большим пальцем слезу, — то больно и ему.

— Тогда я сделаю так, чтобы он не чувствовал боли, — сказала я и медленно побрела дальше, постаравшись не рассыпаться под действием ветра.

Мне казалось, будто целая вселенная взорвалась и осколками впилась в мою душу. Будто миллионы мелких звёзд встретились с горячим солнцем и расплавились под его действием. Сейчас я плавилась под действием боли, распадалась на части и медленно умирала. Часть меня исчезла, будто пеплом развеялась по ветру. Мне казалось, будто небо укоряло меня, лишая солнечного света. Мне казалось, будто весь мир ополчился на меня, укоряя за совершенную ошибку. Мне было плохо, и в этом была виновата только я.