Не будь дурой

Хвостик

  Я даже куртку не успела надеть — только услышала властное «выкинь» и еле успела поймать огромный пакет мусора, летящий прямо на меня. Мама кричала мне вдогонку накинуть куртку, но мне уже было всё равно. Я, если честно, даже хотела заболеть. К тому же, мусорные баки прямо у входа в подъезд — зачем терять время?

Вот только теперь жалела — дрожь проникала в каждую, чёрт её дери, клеточку. Мороз пощипывал голые колени и локти — я была в домашних шортах и майке на тонких лямках. Прыгая на тапочке, я тут же поспешила забежать в подъезд. Но в квартиру зайти не успела — услышала сзади знакомое покашливание. Замерла, а сердце подскочило к горлу. Оборачиваться почему-то не хотелось.

— Ну, привет, птичка, — хрипло выдохнул мне на ухо Игнат, а в следующую секунду я почувствовала его горячие руки у себя на бёдрах. Закрыв глаза, я задрожала. Но уже не от холода.

— П-привет, — слегка замявшись, сказала я, и мой голос прозвучал жалко даже для самой меня. Поворачивать всё же совсем не хотелось — мне нравилось вот так стоять и плавиться в объятиях Игната.

Его руки начали подниматься выше, а дыхание вместе с тем у меня всё учащалось. В темноте было слышно моё бесстыдное, жаркое дыхание. Я положила руку ему на ладонь, которая была уже на ребре, и попробовала его остановить:

— Игнат... мне холодно, домой надо...

— Очень красивая пижамка.

Я услышала мягкий, обволакивающий смех прямо над ухом. А потом тут же почувствовала в этом месте губы Игната — горячие и нежные. Почувствовала, как он прижался своей грудью к моей спине, а его рука легла на мою грудь. Неожиданно с моих губ сорвался громкий стон. Я закусила губу.
Моё тело выгнулось в его руках — словно я всего лишь кусок глины в руках Пигмаллиона. Я хотела большего.

— И теперь холодно? — спросил он насмешливо, прижимаясь ко мне сильнее.

Я же вдыхала внезапно ставший жарким и плотным воздух и выдыхала — и мне хотелось в этот момент только одного. Почувствовать его губы.

— Игнат... — сделала я ещё одну попытку. Но сейчас голос ощутимо дрожал, и я сама себе не верила, если уж на то пошло.

Он прикусил кожу за ушком так, что я ахнула. И всхлипнула, вздрогнув. Ещё, пожалуйста, ещё...
Это было так просто — забыться в нём. Опьянеть от него.

— Не пытайся меня обмануть, малышка, — вдруг рыкнул он мне на ухо. Я снова вздрогнула. — Я всегда получаю то, что хочу. И когда хочу. А прямо сейчас я хочу тебя.

Услышав это, я закрыла глаза, пытаясь замедлить сердцебиение. Пытаясь замедлить бешеное дыхание. Пытаясь остановить реакцию своего тела на него. Но ничего из этого не получалось.

И тогда я просто извернулась в своих руках и прижалась своими губами к его губам. И застонала — перед глазами словно появились искры. Долгожданно. Прекрасно. Невероятно. Чёрт возьми.

Игнат ответил мне так, что у меня затряслись коленки. Просто, чёрт возьми, вторгся своим языком в мой рот и сплёлся с моим. Я цеплялась пальцами в его волосы, оттягивая их — и вместе с этим нарастало наше коллективное безумие.
Наше. Только наше. Наш персональный рай.

Не говоря ни слова, он поднял меня на руки, подхватив за ягодицы, и прижал к холодной стене. Я вздрогнула от такого контакта — лопатки у меня сводило от боли и резкого холода. Его руки гуляли по моему почти обнажённому телу, пуская мурашки и заставляя стонать. Внизу живота у меня стремительно разгорался пожар — мне хотелось этого. Снова.

Его торс был обнажён, а кожа была невероятно горячей. Я медленно проводила пальцами по рёбрам, а потом по плечам, смотря, как дракон изменяет своё лицо.

— Да, я трахну тебя здесь, малышка, — шептал он мне на ухо такие слова, от которых становилось и тесно, и жарко, и стыдно. Я таяла и краснела — мне хотелось отчаянно большего. — И тебе нравится это. Нравится быть немного шлюхой.

Он намотал мои волосы на кулак и оттянул так, чтобы я запрокинула голову. Игнат приник к моей шее — больно, грубо и чертовски приятно. Покусывал кожу в своём стиле, а потом зализывал ранки. Так, что я теряла рассудок. Так, что терялась в этих ощущениях, забывая обо всём, кроме него и его губ.

Да. Мне нравилось быть хоть немножечко шлюхой. Я чувствовала себя такой во всём — в собственном бесстыдстве, что так легко раскрывалось, когда я с Игнатом и так откровенно пошло стонала от него, в грубости Игната, которые касался меня сильными руками, сжимая бёдра и грудь до синяков, кусал меня. Было больно. Было крышесносяще.

Нравилось умирать от адреналина, который, казалось, впустили в меня внутривенно — он лился в крови, заставляя часто дышать. Нравилось замирать от страха быть застигнутыми и одновременно плавиться от откровенных прикосновений Игната.

— Маленькая, податливая девочка, — говорил Игнат насмешливо и хрипло, которая я выгибала спину. Когда скребла ноготками по его коже, сама сгорая от страсти.

Когда позволила стянуть с себя шорты с трусиками и быстро войти в моё тело. Первый толчок был резким — и я сначала почувствовала дискомфорт. Но тут же застонала — потому что хотелось ещё. Хотелось до боли бешено и быстро, чтобы я натянулась, как струна.

И он мне это давал. Вторгался в моё тело быстро, размашисто, грубо. А я не возражала. Мне нравилось. Я сходила с ума, что меня брали быстро, похотливо и украдкой, как портовую шлюху. Сегодня я была не просто «как» — я была шлюхой.

И когда спустя полчаса мать, внимательно разглядывая багровые синяки на моей шее и на плечах, которые я не успела скрыть, спросит, не я ли это случайно была с тем парнем на лестничной клетке — ей позвонила и сказала соседка, я притворно возмущусь и отвечу «нет, конечно же, мам, ты что?». Я отвечу так, всё ещё помня вкус коньяка на своих губах.

* * *

Вместе с любовью приходит потребность. Эти два слова — синонимы. Потребность быть постоянно с этим человеком, ловить взгляды, брошенные украдкой только тебе, касаться его кожи, целовать губы и с х о д и т ь с у м а.

Такая потребность накрыла меня. Резко, быстро. Так, что я очнуться не успела — и вот я уже у двери его квартиры. Снова, как в добрые времена. Только в этот раз уверенно жму на звонок. Игнат открывает — весёлый и пьяный, только что с вечеринки — и я обнимаю его. Без сил прижимаюсь.

Наркоман получил свою дозу. И тело вдруг резко перестаёт ломить, и мир играет новыми красками, когда Игнат тихо смеётся мне в плечо. А я лишь дышу и не могу надышаться.

Мы идём к нему в квартиру. Музыка не играет — все сгрудились на диване и обсуждают что-то, потягивая алкогольные напитки. Я не отпускаю руки Игната — нет, просто не могу, только не сейчас. Не отбирайте дозу у наркомана, только не сейчас. Пожалуйста.

Ребята замечают меня, и кто-то презрительно фыркает:

— О! А вот вечный хвостик Игната подоспел.

Я замираю, когда на меня, как лавина, падает всеобщий смех. Когда я чувствую, как тело близкого от меня Игната сотрясают вибрации хохота. Он ничего не говорит. Просто смеётся. Негласно соглашаясь.

А я что? А я ничего. Подумаешь, всего лишь умерла в который раз. Ничего. Я переживу. Я слабая, но переживу.

Мы садимся рядом со всеми. Я не то что говорить, я думать не могу — мысли разлетаются в бешенстве. Они какие-то нервные, больные, слабые. Как и моя рука в ладони Игната, которая беспрестанно как-то даже конвульсивно дёргается. Я отчаянно хочу заплакать — хочу, но в то же время понимаю, что не стоит. Не к месту это совершенно.

И тогда, сегодня, именно сейчас, мне открывается истинная картина. Ребятам я не нравлюсь — они меня просто терпят, ради Игната. Со мной мало кто заговаривает, а если и заговаривает, то я вижу в его глазах презрение. Лёгкое, но оно так неумолимо давит мне на душу. Я стараюсь не думать об этом, но не могу.

— Эй, у меня тут высокосортный коньяк, от дедушки достался, он сегодня уехал к бабке в Зеленоград, — вдруг говорит какой-то парень и достаёт откуда-то бутылку. Та словно светится в люстрах. И все синхронно ахают.

Все начинают нетерпеливо кричать, открывай, мол, но парень как-то неопределённо косится на меня, а потом криво ухмыляется. Я сильнее сжимаю руку Игната так, что он удивлённо на меня смотрит.

Я вижу в их глазах чёртову снисходительность, презрительную снисходительность. Словно я дитя малое, которое непонятно как оказалось во взрослой компании и надоедает всем.

Я так не хочу. Совсем. До скрежета зубов, до боли в побелевших костяшках; я так не хочу. Я хочу, чтобы меня считали такой же взрослой, чтобы без зареканий быть в их компании и так же невозмутимо распивать алкоголь. Я хочу быть взрослой.

— Я тоже буду, — говорю я хрипло, а потом откашливаюсь. Потом гордо поднимаю подбородок. Только всё равно чувствую себя побитой какой-то, как собачонка.

Но ребята одобрительно свистят, и вскоре горло вновь обжигает эта жидкость. Я пьянею чересчур быстро и не понимаю, что происходит дальше. Кажется, мало что изменяется. Пока Игнат не приносит шприцы, в которых уже было что-то желтоватое. Я слишком пьяна, но на задворках моего сознания появляются тревожные звоночки.

Ты крупно влипла, Тая.

— Свежее, — весело сказал Игнат и потряс шприцами. Ребята заулюлюкали, а я просто молчала, внимательно наблюдая за тем, как жидкость колышется в шприце. Дыхание у меня участилось. От страха. — Итак, кто хочет попробовать первым?

Тот самый парень выпучил глаза и попытался незаметно кивнуть на меня, хрипло сказав:

— Чувак, ты че, тут же дети, совсем, что ль, окочерыжился? Хочешь, чтобы к нам потом полицаи с мигалками прикатили?

В голове у меня тут же заорал благим матом здравый смысл. Я помнила — стоит только один раз попробовать, всего один раз. Я и сама стремилась себя образумить — но куда там! В пьяной голове у меня уже что-то щёлкнуло. Сильно, основательно засела какая-то навязчивая мысль. Злость поднялась к вискам, и ничто не могло её утишить. Я докажу им всем. Докажу.

А потом что-нибудь придумаю. Выкручусь. Последствий не будет. Точно. Правда.

— Я хочу попробовать первой, — громко сказала я.

Игнат расширил свои глаза. Нахмурился. Посмотрел на моё решительное лицо. А потом ухмыльнулся. Погладил большим пальцем белую кожу моей щеки. И тогда я увидела в его глазах это. Невыносимое желание развратить невинность, испортить её. Я увидела порок.

И он меня манил, как свет мотылька.

— Спусти джинсы к коленям, милая, — прошептал он и ухмыльнулся. Я сделала, как он сказал. Он с похотью посмотрел на моё бедро. Погладил кожу так, что по ней пошли мурашки, а я прерывисто вздохнула.

А затем вогнал шприц.