Не будь дурой

  В тридцать первое декабря всегда в душе появляется какое-то ожидание чуда. Так было и у меня — волшебное настроение заставляло носиться по дому с ёлочными игрушками и напевать «Новый год к нам мчится». Мама смеялась и тоже втихаря подпевала, готовя оливье. И нам обеим нравилась наша идиллия, не нарушаемая никем.

Пока не пришёл отец.

Он завалился под вечер — и я тут же поняла, что праздника не видать. От него несло вином, и мама тут же, как будто выключилась кнопочка от появления папы, закатила ему истерику. Которая сразу переросла в очередной скандал. Я уже не возмущаюсь и удивляюсь даже — просто хрустальный шар с оленями разбивается об пол, выпав из дрожащих рук. Драматично и так пусто, если честно.

Закрываюсь в комнате, игнорируя крики, потому что... а что я, собственно, могу сделать?

Отец уходит относительно скоро, и тогда я, когда крики стихают резко и как-то неестественно, решаюсь выйти из комнаты. Мама не плачет, она просто безучастно смотрит в одну точку, сложив игрушки в кучу на стол. Я сажусь рядом с ней и обнимаю её. Мы молчим.

Внезапно звенит звонок в дверь. Мы переглядываемся — а вдруг снова отец? Мама, закусив губу, пошла проверять, кто там, но я опередила её и первая посмотрела в глазок. И правильно сделала. Потому что там Игнат. Пьяный Игнат. Я даже в глазок вижу его ошалевшие глаза и то, как он жадно прикладывается к бутылке. Я, закусив губу, с сомнением смотрю на маму и мнусь, не зная, как поступить.

— Ну что, кто там? — почему-то шепчет мама, а потом откашливается.

— Не папа, — качаю головой я и снова смотрю в глазок. Через секунду вздрагиваю от пронзительного звонка.

— А кто тогда? — хмурится мама. — Открой же!

Я тяжело вздыхаю. Ну как ей объяснить? Что там пьяный парень, хочет увидеть меня? Поэтому я осторожно приоткрываю дверь и выхожу на лестничную клетку. Мама хочет пойти за мной, но я так умоляюще смотрю на неё, что она остаётся в прихожей. А может, у неё просто нет сил спорить.

Игнат, увидев меня, улыбнулся ленивой усмешечкой и притянул меня к себе. Я же, прерывисто вздохнув, не удержалась от того, чтобы тоже обнять его. Он что-то бормотал мне в волосы, пока я решалась оттолкнуть его. Наконец, я это сделала и тихо сказала:

— Игнат, тебе лучше уйти. Сейчас не время. Встретимся завтра.

И, не дожидаясь его ответа, снова зашла в квартиру. Без сил привалилась спиной к двери, пытаясь унять дыхание. Как же сложно мне это далось. Словно кусок от сердца оторвали — до того тяжело ощущалось прогонять Игната. От себя. Это было быстро, но если бы я осталась ещё на немного, я бы не смогла отказать ему. Никогда не умела сопротивляться Игнату.

Но я не ожидала, что в дверь тут же посыпятся удары тяжёлых ботинок. Я отскочила от двери и удивлённо воззрилась на неё. И услышала крики Игната, на которые прибежала мама.

— Тая! Открой! Сейчас же, блядь, открой! Сука...

Я не дышала. Мама удивлённо смотрела то на дверь, то на меня, пока её лицо медленно бледнело от злости. Я тут же испугалась — что будет с Игнатом, когда она узнает, что это он? Что будет, когда она узнает, что это тот «сумасбродный» сосед?

Не давая маме и слова сказать, я, молясь про себя всем богам, которых знала, стремительно накинула куртку и выскользнула из квартиры, сказав, что скоро буду. Потом уже взяла Игната за руку и запихнула в лифт и нажала на кнопку. Я стояла ни жива ни мертва, пока он завалился на меня, приперев к стене. Я не могла дышать от его тяжести.
Он вдруг резко побледнел.

— Тая, Таечка... — прошептал он. — Мне так плохо.

Я вздохнула. Ну вот как на него злиться? Ну вот не умею я, и всё тут.

— Потерпи, Игнат, сейчас мы выйдем на улицу, — тихо сказала я, погладив его по щеке. Я подозревала — взгляд у меня был нежный. И от этого становилось ещё грустнее. Почему, почему я просто не могла разозлиться, как нормальные люди, когда он просто, чёрт возьми, под Новый год устраивает концерт и выдёргивает меня из дома?

Даже сейчас — когда мама осталась одна, а у меня внутри удушающая пустота, заполняющаяся только запахом коньяка и приятного мыла от его кожи — даже тогда я спасала его.

Из лифта мы вышли кое-как — мне было чертовски тяжело практически тащить его на себе. Игнат был настолько пьян, что совершенно не контролировал своё тело и мало понимал, что происходит. Его сразу же вырвало в снег, и я поймала его, иначе бы он упал. Он снова навалился на меня, обжигая запахом собственной рвоты — и меня саму затошнило, но отпустить его я не могла.

— Игнат, очнись же ты! — пыталась образумить его я, терпеливо глядя в закатившиеся глаза. — Иди домой, проспись! Какого чёрта ты вообще пришёл ко мне?

Я впервые говорила с ним так — но в моём голосе не было гнева или раздражения, как могло показаться. Лишь усталость, затягивающая на дно океана, какая-то обречённость...
И жалость. К самой себе. Игната мне не было жалко — потому что даже сейчас я не могла его жалеть, потому что, знай бы он, он не позволил.

— Тая! — вдруг воскликнул неожиданно ясно Игнат. Я же вздрогнула, когда его холодные руки коснулись моей шеи. — Тая, моя милая, любящая Тая... Я такой мудак. Я тебя недостоин.

Я задрожала. Меня обуревали противоречивые чувства — от сладостной боли, занывшей где-то под ложечкой, до безумной радости. Вот только радость эта была привычной, безумной, сумасшедшей — как всегда, когда он давал вот так вот мне надежду. В такие моменты моё тело реагировало всегда одинаково, как и разум. Вот только сейчас была ещё и горечь.
Сколько же это будет продолжаться?

— Ничего, всё хорошо, — тише шелеста ветра сказала я и прижалась к нему. Сама не зная отчего — словно хотела подольше сохранить его тепло. Хотела подольше вот так вот сохранить его себе, потому что...
Знала, что это не навсегда.

— Эй, малышка, а ведь сейчас Новый год, — вдруг глаза Игната сумасшедше блеснули. Я увидела в них азарт, и мне тут же стало нехорошо. — А поехали на вечеринку? К Даньку, он нас приглашал.

— Так ты для этого вытащил меня из дома? — вздохнула я, а он согласно промычал. Я на секунду прикрыла глаза, набираясь храбрости, а потом твёрдо сказала: — Нет. Я буду праздновать Новый год с мамой, а не в незнакомой компании.

Игнат явно обиделся. Во мне что-то кольнуло. Затем сильнее.
Нет. Нет. Ты не бросишь маму снова.

— Ты боишься, птичка? — ухмыльнулся он и провёл пальцем по щеке. Я отвела взгляд, отрицая то, что всё внутри затрепетало от его прикосновения. — Ну же, малышка, ты чего? Я же буду с тобой.

— Именно этого я и боюсь, — тихо сказала я. А потом нахмурилась. — Нет, Игнат. Я не могу бросить маму. Она будет совершенно одна.

Он приблизился ко мне ещё на дюйм, и тут уж я не могла отвести взгляд. Я задрожала и впрямь как птичка. Смотрела на него широко раскрытыми глазами и прямо-таки чувствовала, как рушится моя защита.
Бесхребетная, бесхарактерная.

Сил больше не было на эти твёрдые слова, на непроницаемые взгляды — хотелось снова прижаться, поцеловать и никогданикогданикогда не отпускать.

— Правда? А меня ты хочешь бросить? — он смотрел так настойчиво, что я прерывисто выдохнула, ненавидя себя. Ведь я уже знала, чем это кончится. — Хочешь бросить того, кого ты так любишь?

Я выдохнула, и в этом выдохе было отчётливо слышно, как сдуваюсь я сама, моя гордость и моя защита.

Секунда — и мы едем в такси на другой конец города, к Дане. Я набираю маме эсемеску, что встретила Цветкову и иду отмечать Новый год с ней. Мама ответила лишь: «Всё в порядке, повеселитесь. Только не пейте и будь дома завтра утром сразу». И в этом «всё в порядке» я видела, как ей больно и одиноко. Но поделать ничего не могла — разум у меня куда-то пропал. Игнат положил мне голову на плечо и, кажется, задремал. Когда водитель привёз нас к месту, я разбудила Игната, тот заплатил, и мы пошли к подъезду.

Я позвонила в звонок, удерживая пьяного Игната. Тот всё что-то бормотал. Даня, радостно улыбающийся и привычно весёлый, открыл дверь и с удивлением воззрился.

— Принцесса! — воскликнул он и обнял меня. Я против воли рассмеялась. Ну не могла я быть серьёзной рядом с ним. — Ты пришла, свет моих очей! Проходите и располагайтесь... ммм, как там?.. чувствуйте себя как дома, вот!

Я улыбнулась и повела Игната. Тот мимолётом улыбнулся и спросил у Дани:

— А где это чудо в перьях?

Я с любопытством прислушалась. На лице Дани появилась какая-то особенно нежная, тёплая улыбка.

— Если ты имеешь в виду мою сестру, то она смоталась час назад, сказав, что и минуты не выдержит с такими дегенератами.

Мы пошли дальше. Я зашла на кухню и тут же застыла — вокруг стола сгрудились девушки, радостно смеющиеся, сплетничавшие и, очевидно, готовившие что-то. Это выглядело так уютно, что я растерялась. Среди всех них я знала несколько девушек — видела их на вечеринках Игната, и тогда они были пьяны в стельку. Поэтому мне было вдвойне непривычно видеть их... так.
А чего ты ожидала? Что они всегда пьют и веселятся?

Юля — довольно приятная девушка, с которой я перебрасывалась парой слов, заметила меня и улыбнулась. Тут же подлетела ко мне и начала ворковать:

— О, Тая, привет! Рада тебя тут видеть. Давай, помогай нам, а то до Нового года осталось совсем мало времени.

Я робко подошла к ним и начала нарезать помидоры, как мне поручили. Я вслушивалась в их лёгкий, весёлый трёп — и удивлялась. Мне было... приятно находиться с ними, хотя я и сказала не больше двух слов, хотя и смущалась бесконечно. Наконец я не выдержала и, отложив нож, робко спросила:

— А это разве будет не вечеринка? Мне, по крайней мере, так сказали.

Девушки улыбнулись, и одна из них лукаво спросила:

— Это тебе твой парень, Игнат, сказал? Не слушай его, он даже в лёгкой домашней тусовке ищет только то, чем можно напиться.

Я покраснела. Слышать то, что Игнат мой парень очень... волнительно. Непривычно. От этих слов в животе у меня всё перевернулось, и так легко задрожали руки.
Мой. Парень.
Кажется, я счастлива.

Мои слова тут же забылись, потому что девушки скопом накинулись на ту, что мне ответила, выпытывая у неё какие-то подробности. Та смущалась, краснела и отнекивалась. Я улыбнулась — совсем, как школьницы. А ведь я знала, что они были старше, кажется, учились в высших учебных заведениях.

— В общем, мы познакомились два месяца назад, — наконец, сдалась девушка — как я узнала, Арина. Послышался синхронный ах, а потом снова ор. — Да успокойтесь вы, я ничего не говорила, потому что знала, как вы отреагируете. А ещё боялась, что ничего не получится. Он... замечательный. Знаю, звучит как в фильмах, но это и правда так. Он добрый и... надёжный, что ли. Мне с ним спокойно, хорошо. Так и должно быть в отношениях. Да, Тай?

Я слушала её, как заворожённая. И ощущала, как всё внутри падает. Потому что нет, у меня было не так; у меня было до сорванной глотки больно, до адреналина в крови предвкушающе; было сносяще крышу до основания — но никак не спокойно и уютно.

— Да... конечно... — хрипло сказала я, а потом откашлялась.

— Ты ведь тоже встречаешься с Игнатом, — продолжала пытать меня Арина, смотря с любопытством. Я же не могла думать — в горле отчего-то першило и так хотелось плакать. И я знала почему. Мне хотелось, чтобы было так, как она говорила. Мне хотелось спокойствия с Игнатом. — Так... у тебя так же, да? Я думаю, в отношениях должно быть так. Стабильно. Потому что иначе надолго не хватит. Только так можно сохранить это навсегда.

— Да... конечно... — повторила я и снова принялась резать помидоры. Слёзы застилали глаза, а руки дрожали настолько, что казалось, я сейчас обрежусь. И всё потому что я знала — это ведь и правда не навсегда. Я всегда это понимала. Вот только почему, чёрт возьми, так больно сейчас?

Мне хотелось спокойствия. Но ещё больше я хотела Игната, а потому буду терпеть всё, что только можно — сделаю всё, чтобы его удержать.

* * *

Через час, когда время уже подходило к Новому году совсем близко, мы сидели на диванчике в гостиной. Рука Игната привычно лежала на моём плече. Мне было уютно, чертовски уютно сидеть вот так вот с Даней, перебрасываясь с ним колкостями, сидеть со всеми. Сидеть с Игнатом. Мы вместе. Вместе.

Я была — почти, и ещё чуть-чуть — счастлива.

А потом появилась Лена. Пьяная. И в этот момент она мне так явно напомнила Игната, что даже тошно стало. Вроде бы весёлая, язвительная — но в этот момент я так явственно почему-то чувствовала в ней дыру, что мне даже стало почти её жаль. Почти — потому что она бы не позволила. Она же гордая, чёрт возьми.

— Банзай всем, ребятишки! — подмигнула она нам, а сама уселась рядом с хмурым теперь Даней. И тут увидела меня и Игната. Её лицо просветлело. — Давно же я вас не видела, дорогие. И... подумала, что будет крайне невежливо не поблагодарить тебя, Тай, за то, что ты сделала тогда. Спасибо, в общем. За мной должок. И... какими судьбами тут?

Я пожала плечами.

— Пригласили, — туманно сказала я. — Тебя тоже?

Лена фыркнула и отпила из бутылки, которую принесла с собой. Потом повела худым плечом и сказала:

— Ага, как же. Я сама себя пригласила.

Я удивилась, но ничего не сказала. Потом пошла на кухню, попить водички. Обернувшись, увидела Лену, которая смотрела на меня с весёлым любопытством. Я сразу поняла, почему она здесь и вздохнула.

— И не надоело тебе поучать меня? — устало спросила я. — К тому же, делаешь это ты не всегда приятно.

Лена улыбнулась. Я вдруг подумала — впервые вижу у неё искреннюю улыбку.

— Наверное, мне просто нравится быть единственной, кто скажет тебе правду. Неужели ты думаешь, что так будет всегда — милые, уютные посиделки и добрый Игнат? Я тебе это говорю, потому что видела, как ты растеклась лужицей от умиления. Потом будет больно. Наверно.

Я снова вздохнула. Поставила стакан на стол. Покусала губы. Покрутила в пальцах колечко.

— Почему нет? — вдруг спросила я, и мне самой стало тошно оттого, как наивно прозвучал мой голос. Что я говорю? Ведь я вовсе не думаю так. — Почему это не может быть всегда? Почему он не может измениться?

Проблема в том, что я знала, что он не изменится. Никогда. Вот только... если эти слова сказать, может, они хоть ненамного приблизятся к правде?

— Не будь дурой, — презрительно сказала Лена, снова делая глоток. — Не изменится. Ты либо чрезвычайно глупа, либо чрезвычайно влюблена, что, в принципе, одно и то же.

Дурой я не была нисколько — вот только всё равно позволила себе надеяться, когда Игнат так мило на меня смотрел. Когда его губы под бой курантов коснулись моих, когда его глаза смотрели только на меня.

Дурой я не была — просто отчего-то очень хотелось верить.