evil prevails

генерал

Во дворе одной из военных баз государства стоит гробовая тишина, которую нарушает лишь шелест сухих листьев на деревьях, которые терзает ветер, все никак не вырвав, чтобы унести к холодной грязной земле.

В идеально ровную шеренгу стоят двадцать солдат. Темно-синие мундиры сливаются в одну длинную полосу, а одинаково непроницаемые и сосредоточенные лица с первого взгляда можно и не отличить друг от друга. Никто не шевелится. Кажется, даже вздохнуть не решается, не то что моргнуть.

По двору разносится шорох подошвы тяжелых ботинок по асфальту. Перед отрядом, сцепив руки за спиной, расхаживает высокий, идеально слаженный и подтянутый генерал с русыми волосами под фуражкой. Он двигается неторопливо, периодически останавливаясь и лишь сильнее нагнетая и без того напряженную атмосферу, которая даже холодный колючий воздух разряжает. Взгляд его черных, как нефть, глаз, тяжелый, придавливающий бетонной плитой к сырой земле, мгновенно способный подкосить и заставить упасть на колени. Смотреть на него нельзя. Смотреть на него не решаются.

— Вчерашняя операция по ликвидации базы аспида под городом прошла успешно, — начинает генерал. Голос его звучит твердо, идеально четко. Кто-то в шеренге даже вздрагивает незаметно от его внезапности. — Это незначительная, но все же победа. В итоге мы имеем семьдесят шесть убитых врагов, пятерых пленных...

— Четверых, генерал Ким, — осторожно поправляет альфу сзади стоящий полковник Пак. Чимин, подобно генералу, сцепил руки за спиной. Ноги немного расставлены, а на непроницаемом лице несломимая твердость. Ветер слегка треплет черную, как смола, челку, приоткрывая лоб.

Генерал останавливается и медленно поворачивает голову к Чимину, приподняв бровь, но при этом не меняясь в лице.

— Сегодня утром один из пленных был найден в камере мертвым. Удушил себя, — объяснил полковник, смотря генералу в глаза.

— Какая верность, — сухо усмехается мужчина, отворачиваясь к солдатам и продолжая свое хождение перед шеренгой. — К сожалению, не всем нам ее хватает.

Генерал сканирует взглядом каждого, заглядывая в немигающие глаза солдат, взгляды которых устремлены куда-то вперед. Он буквально в душу заползает и высматривает там все, изучает и заставляет нервничать. Несмотря на холод серого дня, кожа покрывается испариной от этого проницательного взгляда, которого все в армии стараются избегать.

— Змеи безмерно преданы своим лидерам, и этот случай с самоубийством далеко не первый, — генерал задумчиво хмурит брови и продолжает идти вдоль шеренги, заставляя каждого солдата, мимо кого он проходит, нервно напрячься, как натянутая струна. — А что же мы? — генерал останавливается и заглядывает в глаза стоящему напротив альфе, которому волей-неволей приходится посмотреть в ответ. — Готов ли ты добровольно лишить себя жизни ради Главы и народа, сержант Мун?

Сержант слегка теряется, а взгляд его начинает бегать, не в состоянии на чем-то сконцентрироваться. Твердость в позе и на лице начинает таять на глазах, являя генералу страх, позорно скрывавшийся за маской. Мун приоткрывает рот, пытаясь что-то сказать, но не решается. И просто не успевает.

— Какого ответа мне ждать от дезертира? — грозным стальным голосом спрашивает генерал, едва ли не прижимая своим взглядом и тоном сержанта к стене. — Как твоя совесть позволила тебе стоять тут передо мной после того, как ты позорно сбежал, бросив своих товарищей на поле боя?

— Генерал... — заплетающимся языком мямлит сержант, опуская взгляд. — Я...

— Ты теперь никто, Мун, — говорит генерал Ким тоном, от которого хочется спрятаться и заткнуть уши, только бы не слышать. Даже рядом стоящие чувствуют это. И не имеет значения, что у каждого тут твердый стержень, окрепший из-за того, что приходится видеть и делать практически каждый день. Генерал внушает волнение и страх, в котором себе не признается никто.

— Я... Генерал, прошу, — с мольбой в дрогнувшем голосе говорит сержант, не в силах посмотреть в глаза Киму. — Послушайте...

— Ты хотел мирной жизни? — прерывает генерал, вставая к Муну почти вплотную. — Сбежать от войны и зажить себе счастливо и беззаботно? Я открою тебе секрет: этого хочет каждый человек. Каждый, кто тебя окружает, каждый, кто страдает от тирании аспида. И если таких, как ты станет больше, мы эту войну проиграем. А я этому случиться не позволю.

Генерал поднимает обе руки и одним грубым и резким движением срывает с плеч сержанта погоны, которые тут же бросает на землю и как будто бы случайно давит их ботинком, при этом ни разу не уведя взгляда с альфы. У Муна буквально плечи опустились, словно на них свалилась неподъемная ноша. Потерянный взгляд устремлен на землю, где лежат погоны, перепачкавшиеся грязью.

— Как я и сказал, ты никто теперь, — холодно и пугающе спокойно говорит генерал Ким, не отрывая от Муна тяжелого взгляда. — Мирную жизнь надо отвоевывать, за нее нужно бороться до последнего вздоха, рвать глотки врагам и идти напролом, а не поворачиваться спиной и позорно бежать в надежде на спасение своей жалкой туши. Мне от тебя и таких, как ты, мерзко, — генерал хмыкает и отходит от Муна, едва держащегося на ногах. — Я бы пристрелил тебя прямо здесь, как не раз делал это прежде с другими дезертирами до тебя, но не стану.

Мун поднимает непонимающий взгляд на Кима, а в глазах на долю секунды появляется надежда и облегчение. Он начинает понемногу расслабляться, но лишь до того момента, пока генерал не заговаривает вновь.

— Ты хочешь жить — дерзай. Я покажу тебе жизнь. Такую, какая будет у всех нас, если аспид сумеет взять власть над страной в свои руки. Вот и подумаешь, стоило ли поворачиваться к ним спиной.

— Генер... — растерянно мямлит Мун, совершенно не понимая, что имеет в виду Ким, но тот снова обрывает его жалкое подобие речи.

— А теперь убирайся с глаз моих, — говорит генерал и, наконец, выпускает бывшего сержанта из плена своего взгляда. — Вольно, — обращается он уже ко всем и разворачивается, двинувшись к Чимину, что все это время спокойно наблюдал за происходящим со стороны.

— Что с ним делать, Намджун? — спрашивает Чимин, двинувшись за генералом по большому двору в сторону зданий.

— Сделай так, чтобы у него не осталось ничего. Ни работы, ни дома, ни будущего, — спокойно отвечает Намджун, пожав плечами.

— Я готовился к тому, что ты ему лоб продырявишь, — говорит Чимин, сунув руки в карманы темно-синих брюк и поглядывая на чуть расслабившегося альфу.

— Смерть — это все-таки слишком легкое наказание за предательство, пусть ощутит на себе все прелести жизни, которой хочет для народа аспид, — отвечает генерал, сняв с головы фуражку и зачесывая волосы пятерней. Ладони альфы усыпаны уродливыми шрамами, скрывающимися под рукавами пиджака. Он опускает руку, перебирая пальцами фуражку и сунув другую в карман брюк.

— Когда снова на север? — спрашивает Чимин с тщательно скрытым нежеланием в голосе. Отправиться туда, значит снова разлучиться с Тэхеном и оставить его в одиночестве. После случившегося недавно теракта альфа все никак не перестанет беспокоиться. Даже врачам и больнице грозит большая опасность. Аспиды ни на ком не останавливаются.

— Там пока потише стало, но укрепить наши позиции не помешает. Нужно отправить туда оружие и медикаменты. Может быть, и врачи понадобятся. Их не хватает, а раненых все больше.

У Чимина от упоминания врачей внутри что-то волнительно екает. Ему уже много раз удавалось отстранить от этого Тэхена, но каждый раз снова и снова приходится тревожиться. Вдруг не уследит, и его Тэхену придется отправиться в Ад — как все называют север. Каким бы привычным к пугающим сценам омега ни был, но то, что творится там, серьезно пошатнет его психику. Тэхен бесконечно упрямый, с ним постоянно приходится спорить, чтобы обезопасить; пытаться его удержать на месте. А если он узнает, что людям на севере нужна медицинская помощь, он ни за что не откажется и будет первым рваться. Чимин этого допустить просто не может.

Мысли о Тэхене подбрасывают недавнее происшествие, о котором Пак потом двое суток непрерывно думал, ломая голову и не понимая, что произошло. Чон Чонгук. Друг Чимина, один из лучших в армии, тот, кого все считали героически павшим, вдруг внезапно объявился, причем озлобившись на того, с кем на поле боя плечом к плечу сражался, кого прикрывал собственным телом и придавал храбрости в тяжелые моменты.

— Я видел Чонгука, — внезапно выдает Пак, даже не успев подумать.

Намджун приостанавливается и с легким удивлением во взгляде поднимает брови, смотря на полковника.

— Чон Чонгук? — не понимает генерал. — Каким образом?

— Он жив, Намджун, — поджимает губы Чимин. — Я сам не поверил. Подумал, что это шутка какая-то, но он правда стоял передо мной.

— Неужели дезертировал два года назад? — хмыкает Намджун, двинувшись дальше. — Я ожидал бы этого от кого угодно, но только не от Чонгука. Он что-нибудь говорил?

Чимин вспоминает Чонгука, который словно с цепи сорвался, взбешенный до предела и едва не уничтожающий огненным взглядом. Он был готов разорвать Пака на месте, и, наверное, сделал бы это, не останови его Тэхен. В черных глазах не было ни тени радости или хотя бы света, словно он увидел своего врага. Одна сплошная всепоглощающая ненависть. Только Чимин ее не испугался. Скорее, растерялся. Разочаровался.

— Нет, он ничего не сказал, — вздыхает полковник, подняв голову к небу и вдыхая свежий холодный воздух носом. — Как будто даже не узнал меня.

Чимин, Чонгук и Намджун практически вместе начинали свой долгий и тяжелый армейский путь. Всегда друг за друга держались, были в одном отряде и все начальные этапы проходили вместе. Но когда Намджуна повысили в звании после успешной операции, Чимин и Чонгук практически лишились друга, на которого свалилось намного больше ответственности. Он стал командиром, которому друзья должны были подчиняться.

— Надо найти его и понять, что произошло. Он был национальным героем, — с печальной задумчивостью говорит генерал, устремляя взгляд вдаль и чуть щурясь. — Им и остался. После смерти ему установили памятник, а в главном штабе висит его фотография наравне со всеми героями войны. Он был одним из лучших, — качает головой Намджун. — Ты уверен, что это был он?

— К сожалению, — кивает Чимин.

Паку до сих пор неприятно вспоминать то, что случилось в кабинете. Чонгук, который всегда с особой любовью и трепетом упоминал своего любимого младшего брата, который даже на поле боя о нем не забывал и каждый раз готовился умирать лишь с его именем на губах, теперь обращался с ним неожиданно грубо, едва не рычал на омегу, силой утащив за собой и не дав Чимину осознать то, что произошло. И до сих пор не до конца понятно. Чимин о деталях Намджуну говорить не собирается и решает сегодня же поехать к Тэхену. Даже если он все это время был с братом, сердце за него не спокойно. Не после того, что видел Пак.

— Значит, он теперь такой же, как и те, кому я пускаю пули в лоб перед своими же людьми. Чертов дезертир, — хмыкает Намджун. — Лучше бы я не знал этого, чтобы он не падал в моих глазах. Я отказываюсь в это верить.

— Я выясню, что случилось, — спокойно говорит Чимин, кивнув в подтверждение своих слов. — Он все-таки наш друг. Был.