Теневой танцор

19

Он уснул в своем кресле у камина. В жестком темно-зеленом кресле, в котором когда-то, тысячу лет назад, свернувшись калачиком, спала его студентка. И, как и в прошлые ночи, Снейп видел сон о ней. Гермиона вышла из его спальни, одетая в подвенечное платье, облегающее гибкий стан, как вторая кожа, и глаза ее светились тем бесхитростным, доверчивым, восхищенным огнем, который впервые привлек его внимание. А Северуса захлестнуло волной раздражения, как сотню разъяренных гиппогрифов, потому что подсознание приписало Грейнджер слишком гриффиндорское представление о красоте. Ткань благородного жемчужного оттенка струилась по ее фигуре, перехваченная на тонкой талии бордовой атласной летной, а по самому краю длинного подола плелась алая вязь кружева. В ее густых, заплетенных в косу волосах мелькали маленькие бутоны роз, почти оскорбительных для взора слизеринца. — У вас отвратительный вкус, мисс Грейнджер, — заявил Снейп. Взмах волшебной палочки — и лента, и кружево стали зеленые. Еще один — серебристые. — Вот так гораздо лучше. — Вы испытываете извращенное удовольствие от надругательства над моим факультетом, профессор? — спросила ничуть не обиженная Гермиона. Где-то он слышал эту фразу. Где? Да разве это имеет значение во сне? — Именно так. Грязное предательство. — Очередной взмах палочки и в глубоком декольте платья появился совершенно неуместный изумрудно-серебристый галстук, прикрывающий соблазнительную ложбинку между грудей. — То, на что совершенно не способна настоящая Гермиона Грейнджер. — Но я настоящая, — произнесла девушка и опустилась перед ним на колени. Снейп протянул руку, и она пылом откликнулась на его ласку: прильнула щекой к раскрытой ладони и прикрыла от удовольствия глаза. — Наглая ложь, — тихо-тихо, будто сам себе, ответил Северус. — Но ты все делаешь верно, настоящая сразу попыталась бы отстоять свою правоту. Во всем первая. Всегда правая. И она не вернется. — Ну, тогда, может, я сгожусь? Он хотел крикнуть «Нет!» в лицо своей галлюцинации, но лишь притянул ее за галстук слизеринской расцветки и смял нежные розовые губы в жестком поцелуе, наказывая фантома за то, что тот — лишь плод его воображения. Снейпу казалось, что он поднял Гермиону на руки и унес в свою кровать, но в следующее мгновение снова оказался сидящим в жестком кресле. С тех пор, как Северус перестал очищать свое сознание от эмоций, к нему вернулись настолько реальные и красочные сны, что порой он не мог отличить их от реальности. Потайная дверь так же, как и в прошлый раз, бесшумно отворилась, и из тени спальни вышла Гермиона в простой школьной форме. Стройные ножки в полосатых гольфах, юбка в складку, скрывающая женственную линию бедер, и ровно повязанный красный галстук в отвратительно-гриффиндорскую золотую полоску — она ничуть не изменилась с того момента, как неожиданно появилась в его комнате. Ее подбородок был упрямо вздернут, а волосы, так же, как и в предыдущем сне, заплетены в косу, но карамель локонов не украшали ни наколдованные Снейпом веточки белой фрезии, ни серебристые ленты. — Почти, — с заметной хрипотцой произнес он, а староста вздрогнула. — Вы на верном пути, но еще не до конца исправились, мисс Грейнджер. — И что же я должна сделать? — шепот в ответ. — Избавиться ото всех напоминаний о львином факультете, на котором только и могут научить, как наиболее глупым и прямолинейным способом принести себя в жертву ради других. Например, так, — прошелестел бархатный голос, и, повинуясь движению волшебной палочки, все красно-золотые полоски на форме студентки превратились в — неожиданно для самого Снейпа! — сине-бронзовые. — Когтевран? — Да. Так ты больше похожа на настоящую Грейнджер. Но платье будет только с серебром. Еще один ленивый взмах, и на девушке оказалось то самое платье. Щеки Гермионы заалели. Она в несколько шагов преодолела разделявшее их расстояние и села на подлокотник кресла. Ее талию тут же обвили сильные руки, а сам Северус пронзительно посмотрел в карие глаза. — Это предложение? — Ни за что, — Снейп беззлобно ухмыльнулся. — Но пока я сплю, возможно и не такое. Тонкий девичий пальчик с аккуратным коротким ногтем метнулся к его лицу и прижался к губам, заставляя замолчать. — Шшш… Ничего не говори, Северус. С моей стороны было бы нечестно воспользоваться твоим беззащитным состоянием. — Как благородно… — Я пришла поговорить… — начала Гермиона, но Снейп резко притянул ее к себе и накрыл рот поцелуем. Жадно, исступленно терзая приоткрытые губы и лаская ладонями ее доверчиво подставленную шею и изгиб спины под тонкой тканью подвенечного платья. Через несколько минут Северус отстранился от Грейнджер и заглянул в ее потемневшие от желания глаза. — Ты слишком много говоришь. А плоду моего воображения положено вести себя так, как я того хочу. Гермиона мягко вытащила из его пальцев черную волшебную палочку, направила на себя и, произнеся «Фините Инкантатем», вернула ее владельцу. Нежная и утонченная невеста перед его взглядом превратилась в студентку Гриффиндора с перепачканными чернилами пальцами. Только ни на йоту не изменились ее глаза. Решительный, упрямый, но в то же время пленительный и ласковый взгляд. — Это не сон, Северус. Я хочу поговорить с тобой о том, что ты показал мне в Омуте памяти. Между бровей Снейпа залегла глубокая морщина, и он послал Грейнджер, сидевшей всего в нескольких дюймах от него, подозрительный взгляд. Он ни на секунду не позволял голосу надежды затуманить свою голову, потому что было бы верхом идиотизма поддаться на эту уловку неразумного сердца в третий раз. Чудом удержавшись от язвительного комментария, зельевар кивнул, откидываясь на спинку кресла и поощряя ее на продолжение. — Каждый день и каждую ночь с момента, как ты рассказал мне о своем проклятии, я думала о том, что произошло с тобой. И с моей стороны было бы нечестно не признаться, что я считаю твое наказание заслуженным. Как ни старался Северус сохранить бесстрастную маску на лице, он не смог. Дыхание перехватило, а голова его едва дернулась, будто Гермиона вместо слов ударяла его наотмашь пощечинами. Он был согласен с каждым ее словом, но оказался не готов к тому, какой болью в сердце отозвалась ее речь. Гермиона видела это, но продолжала так же твердо: — Ты поступил плохо. Я не заблуждаюсь на этот счет. И я понимаю, что ты способен поступить так еще раз. Нет, не убить, — торопливо добавила она, заметив, каким холодным и жестким стал взгляд Снейпа, и как неприятно искривилась линия его рта. — Лишить меня права выбора. Что он мог сделать? Презрительно хмыкнуть, насмешливо изогнуть бровь, чтобы показать ей, насколько глупы и безосновательны ее подозрения? Но ведь эта удивительная рассудительная девчонка была права. Северус тридцать семь лет своей жизни был эгоистичным ублюдком. Так почему он теперь должен лгать себе или Гермионе, отступаясь от этой стороны своего скверного характера? Он восхищался гриффиндоркой, он, возможно, даже любил ее… Но этого было совершенно недостаточно, чтобы злобное чудище подземелий за одну ночь превратилось в прекрасного принца. Он слишком долго был предоставлен сам себе, и ему нужно время, чтобы измениться ради Грейнджер. Если это вообще было возможно. Гермиона, едва ли догадываясь о чувствах, обуревающих Снейпа, продолжала раскрывать перед ним душу: — Я двадцать минут пыталась наскрести в себе смелости, разглядывая несчастных единорогов перед входом в твою комнату, чтобы признаться самой себе в том, что я действительно готова предать все свои принципы и убеждения. И более того, что это доставляет мне какое-то мрачное и запретное удовольствие. В тот момент я почти понимала, чем тебя привлекли темные искусства. Можешь ли ты представить, насколько низко я пала? Я считала, что закрываю глаза на самое отвратительное и ужасное действие в мире и начинаю считать его допустимым, чтобы оправдать твой поступок. Северус не мог пошевелиться из-за сковывающего его ужаса. Он чувствовал, как в его душе поднимается волна ненависти и отвращения к себе. Он с легким сердцем развращал Софию темными искусствами, потому что она изначально казалась ему склонной к этому пьянящему могуществу и безжалостной темноте. Но представить, что Снейп своими руками зародил в чистой и светлой Гермионе тягу к скверне и грязи, к власти, к смерти и боли, было выше его сил. Каждая клетка его существа вопила о ненормальности и гнусности всего происходящего, он был готов в ту же секунду снова лишить ее выбора и стереть каждое связанное с ним воспоминание, даже рискуя повредить ее память, сломать ее жизнь и надеяться, что посеянные им семена тьмы не дадут в ее душе всходов. Потому что каким бы мерзавцем он ни являлся, Северус не имел права изменять ее невинную душу тягой к смерти и насилию. Но Гермиона продолжала, а страх внутри Снейпа сменялся растерянностью. — Но после того как я увидела твои воспоминания, все стало иначе. Я поняла, что, как бы банально это ни звучало, жизнь — сложная штука, и наши поступки в большей степени зависят от обстоятельств, чем мне казалось раньше. И я не была в твоей шкуре, я не испытывала того ужаса, который чувствовал ты, когда увидел Ребекку и узнал о ее обмане, поэтому я не имею права судить тебя. Я не имею права оправдывать тебя или обвинять за то, кем ты был в прошлом, я могу только принять его как факт. И ты должен знать, что для меня имеет значение только то, кем ты являешься сейчас и кем будешь дальше, — повторила Гермиона свою мысль и перевела дыхание. И, похоже, уловив какие-то изменения в выражении лица Снейпа, добавила тоном, не терпящим возражений, будто разговаривала с одним из своих недоумков-гриффиндорцев: — Но при этом ты должен знать, что я не стану унижаться и навязываться тебе. Никогда. Мой характер тоже не сахар, если ты все же заинтересован в нашей дружбе, тебе придется уважать мой выбор. Когда Гермиона закончила свою маленькую бунтарскую речь, Северус наградил ее несколькими ленивыми хлопками в ладони, а затем ехидно заметил: — Браво, мисс Грейнджер. Какая гордая и пылкая тирада. — Это означает «нет»? Она сердито поджала губы и на долю секунды стала похожа на своего декана. Какие же все-таки эти гриффиндорцы предсказуемые: прямолинейные, неспособные скрывать свои чувства. Снейп уже откровенно забавлялся, раздумывая, как скоро страстная львиная натура подавит рассудительную часть Гермионы, и она взорвется от возмущения. — Я этого не говорил, — безразлично ответил Северус, удерживая ее взгляд холодным черным обсидианом своих глаз. — Просто меня поразило, как самоуверенно вы предложили свое общество, не забыв упомянуть об отвратительном характере, который, очевидно, даже не собираетесь усмирять. — Почему сразу отвратительный? — оскорбилась она и хотела что-то добавить, когда Снейп ее перебил рассерженным шипением. — Потому что вы упрямая всезнающая командирша, неспособная вовремя замолчать, мисс Грейнджер! Вы невыносимая зануда, болезненно зависящая от одобрения окружающих и пытающаяся доказать всему миру, что достойна занимать свое место! «Потому что вы талантливая и самоотверженная, по-идиотски смелая, проклятая обостренным чувством справедливости и, наконец, порой просто слишком умная!» — хотелось добавить ему, но из опасения, что это испарит ее воинственной настрой и он пропустит интереснейшее представление, Снейп промолчал. И вместо того, чтобы вспыхнуть, как спичка, Гермиона нарушила все планы и удивила его, мягко, слегка насмешливо улыбнувшись, будто прочитала его мысли и точно узнала, какие слова он не смог произнести вслух. Не испугавшись его колючего взгляда, Грейнджер положила узкую ладошку на грудь профессора, поглаживая ткань сюртука и, как будто между прочим, спросила: — Раз я так ужасна, почему же ты еще не выставил меня за дверь, Северус? С глухим рыком привлекая к себе девушку и усаживая ее на колени, Снейп недовольно бросил: «Потому что мне нравится!» — и с наслаждением прижался к губам невероятно довольной собой и своей победой гриффиндорской выскочки. Это был самый сладкий, самый отчаянный поцелуй за все время, потому что каждый из них по отдельности умирал от одиночества, томился в ожидании этого символа примирения и взаимного прощения. Оставшиеся несколько часов до рассвета они провели в подземельях, и сколь бы соблазнительной и желанной не казалась идея пропустить ко всем горгульям под хвост завтрак, обед и ужин, нежась в объятьях друг друга, шпион внутри Снейпа настоял на том, чтобы они появились в Большом зале намного раньше остальных обитателей замка. *** Майское утро было удивительным. Кристальная голубизна разливалась от стены до стены, и лишь редкие клочки перистых облаков разбавляли это великолепие небрежными мазками. Чистый весенний воздух наполнял Большой зал до самых краев, словно родниковая вода прозрачный бокал, забытый под источником. Перед лестницей, ведущей в вестибюль замка, Снейп отстал от Гермионы на несколько шагов и, удерживая на лице недовольное выражение, прошествовал по залу к преподавательскому столу мимо немногочисленных слизеринцев. И он знал, что Грейнджер не обернулась, не бросила на него заинтересованный взгляд, а лишь не более таинственная, чем обычно, вытащила из подмышки учебник по зельеварению и углубилась в чтение. Северус украдкой наблюдал за ней на завтраке, пока Большой зал постепенно наполнялся сонными студентами. Не пожирал взглядом, как на пасхальных каникулах, не пытался пробраться к ней в душу, как в начале этой недели, а просто молча любовался. Солнечная девчонка с его подачи изучала основы хитрости и лжи: никто не должен был догадаться, где староста провела ночь, иначе их обоих ждали проблемы. Снейп видел, как к Гермионе, полностью поглощенной книгой, подсели с обеих сторон Поттер и Уизли, и как она рассеяно кивнула на их приветствия. Это его вполне устраивало. Он вообще не понимал, почему Грейнджер так дорожила дружбой с этими недалекими гриффиндорскими баранами, но был рад, когда видел такое яркое различие между их интересами. Может, она однажды тоже это заметит и поймет, что в его подземельях ей гораздо интереснее, чем в компании этих олухов? Прошли не меньше двадцати минут перед тем, как Поттер придвинулся к Гермионе («Гораздо ближе, чем позволяли приличия», — недовольно заметил Снейп) и стал что-то ей шептать на ухо. Резко очерченные брови старосты поползли вверх, а лицо приняло неожиданно надменное выражение, будто мальчишка выпрашивал у нее домашнюю работу, а она твердо вознамерилась его обидеть. Ответив ему что-то достаточно резкое, Гермиона захлопнула книгу и, гордо вздернув подбородок, вышла из Большого зала. По тому, как подозрительно косился на Северуса Поттер, можно было догадаться, что он что-то подозревает. И угораздило же Снейпа связаться со школьницей! Во время войны! В то время, когда каждый день для талантливой магглорожденной ведьмы мог стать последним. В то время, когда Темный Лорд, едва узнав о любой привязанности Северуса, мог обратить ее против него самого. И у Снейпа было только одно оправдание тому, что он поддался на провокацию собственного изнывающего от одиночества сердца: он мог не пережить эту войну, он мог никогда больше не увидеть девчонку с медовыми глазами и никогда больше не ощутить вкуса ее губ. Все это стоило риска. И ему было совершенно наплевать, если в своих полуночных свиданиях с Гермионой, Снейп будет напоминать себе подростка. *** Тем воскресным утром Северус с Гермионой договорились встретиться после отбоя, и весь день зельевар мог посвятить колючему общению с Морган и отраве для Беллатрисы. Он тщетно бился над «четырьмя духами», о которых говорил Дамблдор, но никак не мог найти упоминаний об этой загадочной субстанции ни в одном из томов своей обширной библиотеки. Он листал хогвартсовские справочники по астрономии, забивая голову совершенно ненужной информацией о восточной элонгации Меркурия и положении этой планеты на горизонте. Он даже почти решился расспросить Кровавого Барона о духах, но в последний момент остановил себя. Это было бы слишком даже для Альбуса. Чертов старый интриган Альбус Дамблдор! Почему с ним всегда все так сложно? Неужели ему, словно жирному черному пауку, доставляет удовольствие наблюдать за бесплодными попытками своей жертвы вырваться из паутины загадок? Мог ли Дамблдор знать, что Северус ищет способ уничтожить наследника Темного Лорда вместе с безумной несостоявшейся матерью? Мог ли он знать, что такой искусный зельевар, как Снейп, оказался бессилен перед необходимостью найти способ медленного и незаметного отравления?.. «Постой, — осадил себя Северус, — а с каких это пор Альбус разбирается в зельеварении?» Дамблдор был настолько далек от этой тонкой науки, что едва ли смог бы без справочника сварить себе бодроперцовое зелье. Он мог по виду определить Оборотное зелье или некоторые яды по запаху — все, что имело хоть какое-нибудь значение в борьбе с темными силами, но подсказывать ключ к разгадке тайны в том, о чем даже не слышал… Это было слишком даже для всевидящего Дамблдора. Если только… Северус покосился на каменную чашу Омута памяти, отбрасывающую переливающиеся серебряные блики на стены. Вспомнил, как самозабвенно и непринужденно старик рисовал астрономический глиф, будто бесчисленное количество раз видел его перед глазами… Как легко скользило перо, выписывая в идеальных пропорциях сначала две перекрещивающиеся ровные линии, потом окружность, а чуть выше — полумесяц… Уже вставая из-за стола и представляя перед мысленным взором нужную секцию в библиотеке, Северус понял, что Омут памяти ему не понадобится ни сейчас, ни в будущем. Потому что каждое слово Альбуса и каждый его жест отложились в памяти зельевара так ярко, будто были выжжены огнем. Потому что это оказалось не причудой чокнутого старика, а главным козырем в мести Снейпа. Ведь Дамблдор не стал бы давать совет, если бы только не разбирался в этом вопросе лучше любого другого из ныне живущих волшебников. *** Гермиона лежала в своей кровати и нервно теребила пальцами складки мантии. Как скоро гостиную покинет последний студент? Сколько еще часов она должна сверлить взглядом потолок, слушая ровное дыхание соседок по комнате? Ей совершенно не хотелось снова ждать полуночи, чтобы безмолвной трепещущей тенью скользить по коридорам замка. Несмотря на нетерпение, охватившее ее перед встречей с Северусом, неуверенность и тревога жили и множились в ее сердце, когда она представляла, как ступит на порог спальни слизеринского декана. Она дважды была в его личных покоях, и дважды ее встречали там совершенно разные люди: нежный, заботливый Северус и холодный, бесстрастный профессор Снейп, готовый навсегда выгнать ее из своей жизни. Но, как ни странно, даже недосягаемый профессор Снейп, пытавшийся избавить свою Гермиону от любого напоминания о львином факультете, не трансфигурировал и не взорвал собственную ванную, кричащую о неприкрытом вмешательстве гриффиндорца. И это говорило гораздо больше о его чувствах, нежели сухие слова или жаркие поцелуи. Грейнджер рассеяно погладила Живоглота, который запрыгнул к ней на колени и затоптался на худых ногах, приминая лапами мантию и пытаясь удобнее устроиться. Все дни, пока Гермиона страдала от одиночества и тоски по Северусу, только полудикое животное дарило ей тепло и внимание. Гарри переживал из-за воображаемых происков Малфоя, безрезультатных поисков крестражей директором и какой-то внутренней борьбы, которую вел с переменным успехом, и ни на миг не расставался с учебником Принца-Полукровки. Гермиона продолжала ворчать по этому поводу больше для вида, чем из опасения, что это какой-то темномагический артефакт вроде дневника Тома Реддла, как думала раньше, но ее причитания благополучно забывались в следующую же минуту, и все трое продолжали пользоваться заклинаниями Снейпа. Рон страдал из-за собственной несостоятельности в квиддиче, то и дело срываясь на друзьях, а Джинни еще больше, чем раньше, пыталась вызвать ревность в Гарри. Один Невилл не казался погруженным в свой мир, но его интерес состоянием Гермионы ограничивался лишь тем, в настроении ли была староста помочь ему с домашними заданиями по чарам и защите от темных искусств. И только Живоглот терпеливо выслушивал ее жалобы и стенания, не делая попыток вырваться из хозяйских объятий, но и не пытаясь скрыть надменную бесстрастную морду. Этим утром Поттер удивил Гермиону. Начав разговор в Большом зале с обеспокоенности ее усталым видом, он очень скоро перешел на намеки о том, что Патил не видела ее до завтрака. Пытаясь скрыть собственные подозрения, Гарри явно недооценивал аналитические способности Грейнджер: дуэт из карты Мародеров и мантии-невидимки делали Гарри потенциально самым осведомленным волшебником в замке. Кроме директора, конечно. — Что мне делать, Глотик? — обратилась девушка, почесывая за ухом рыжую шерсть питомца. — Северус бы предложил закинуть карту в камин, пока Гарри не наломал дров из-за своих подозрений, но я не смогу так поступить с другом. Как мне быть? Живоглот лишь резко повел ухом, едва ли готовый посочувствовать хозяйке. «Такой же эгоист, как и все мужчины вокруг меня», — заметила Грейнджер, глядя, как кот поворачивает свою приплюснутую морду, чтобы она почесала ему теплую мохнатую шею. Гермиона еще долго пролежала без движения, размышляя о своем профессоре и их отношениях, гадая о том, какое их ждет будущее и какую роль они сыграют в войне. Почему-то все мысли были раскрашены в мрачные тона. Когда стрелки часов показали половину двенадцатого, староста пересадила Живоглота на кровать и наложила на себя дезиллюминационные и заглушающие чары. Холодные струи заклинания потекли по телу, и Грейнджер, толкнув дверь, вышла на винтовую лестницу, ведущую в общую гостиную факультета. Кот, с видом оскорбленного достоинства вильнув хвостом, тут же прошмыгнул между ее ног. Гермиона даже не удивилась тому, что в полном одиночестве в красном глубоком кресле у камина сидел Поттер, устало подперев кулаком щеку и бросая скомканные клочки пергамента в огонь. Рядом с ним на столе лежала сложенная карта Мародеров, а с подлокотника кресла свисала мантия-невидимка. Или он сам собирался на поиски проблем, или задумал устроить их Грейнджер. Почему-то, более реальным казался второй вариант. Гермиона знала, что никакое, даже самое стойкое из хамелеоновых заклинаний, не обманет ни гомункуловы чары, ни подозрительного Гарри. Поттер не был способен остановить ее коротким «Петрификус Тоталус», как она Невилла на первом курсе, но все равно поджидал ее в гостиной. На что он надеялся? Он хотел убедить ее не уходить или невидимкой отправиться за ней и уличить в предательстве? Но это было совершенно не важно, потому что Гермиона не собиралась тратить половину ночи на объяснения с другом. Уже стоя у подножия лестницы, староста заметила, как, прижав уши к голове, к Гарри ползком подбирался Живоглот, словно охваченный азартом охоты. Он на мгновение повернул в ее сторону приплюснутую морду и нетерпеливо махнул хвостом, а потом в один прыжок достиг стола и схватил угол сложенного пергамента. За те пару секунд, которые Поттер потратил на то, чтобы вскочить с кресла и погнаться за котом, Гермиона преодолела несколько ярдов до портретного проема и выскочила из башни Гриффиндора. Ей хотелось бежать по ночным коридорам и галереям замка, то появляясь в потоке света от горящих факелов, то бесстрашно ныряя в темные тоннели, и смеяться во весь голос, не боясь разбудить картины или привлечь внимание Филча. Потому что в школе магии и волшебства Хогвартс у нее был самый верный и преданный друг, покрывающий ее запретную любовь и новорожденную, но удивительно сильную тягу нарушать правила. Улыбка осветила ее лицо солнечным зайчиком, и Гермиона заспешила в подземелья.