Теневой танцор

20

Гермиона добралась до подземелий за десять долгих минут; еще три разглядывала знакомый гобелен с единорогами, которые сосредоточенно пощипывали траву и трясли гривами, и пыталась понять, как ее счастливое и умиротворенное настроение снова трансформировалось в смущение и робость. В первую ночь Грейнджер оказалась в спальне своего профессора случайно, во вторую — осознанно, но неожиданно. Ведь она приходила для разговора, а последние часы перед рассветом провела в его целомудренных объятьях. Но в этот раз все было иначе. Она шла к Северусу, точно зная, что ждет ее в покоях декана, и трепеща от предвкушения. Когда она стала настолько развратной, что перестала смущаться самой мысли о близости и стала ее желать? Гермиона прошептала: «Драконье сердце», и прямо посредине гобелена возник разрез до самого пола, а края полотен, всколыхнувшись, налетели друг на друга. Протянув ладонь, чтобы убедиться, что пароль растворил стену, Гермиона натолкнулась на руку с той стороны, которая крепко переплела их пальцы и втянула в комнату. — Я уж думал, ты не придешь, — не давая опомниться и прижимая всем телом к стене, мгновенно появившейся за ее спиной, зашептал ей кто-то на ухо глубоким бархатным баритоном. — Ты заставила меня ждать. Как не стыдно, мисс Грейнджер? Она знала, кто был этим неизвестным, и не знала одновременно. Потому что этот горький запах трав и кедра мог принадлежать только Северусу Снейпу, как, впрочем, и сюртук, застегнутый на десяток мелких пуговиц, которые впивались в нежное девичье тело от слишком тесных объятий. И длинные чуткие пальцы зельевара могли принадлежать только одному мужчине на свете, а грудной голос, нашептывающий ей на ухо бессмысленные упреки, был абсолютно точно голосом Северуса Снейпа. Но это был другой Снейп. Тот, которого она не знала, ведь раньше его руки не скользили так настойчиво по изгибам ее тела, ведь раньше его мягкие чувственные губы не ласкали ее шею так требовательно. Он снял с Гермионы свитер и медленными, почти ленивыми движениями принялся расстегивать пуговицы на школьной рубашке. — Каждое удовольствие оставляет свой след, мисс Грейнджер… И я сегодня понял… На секунду оторвавшись от своего занятия, длинный ловкий палец проник за границу простого бюстгальтера, поглаживая и дразня нежную кожу, срывая с ее губ судорожный вдох, а потом вернулся к пуговицам. — …что вы не познали всю прелесть нашей близости… Не позволяя ей опомниться и ответить что-либо, сильные руки крепко обхватили ее талию, приподняли и прижали к шероховатой каменной кладке за спиной, вынуждая Гермиону схватиться за широкие плечи и обвить его торс ногами. Туман в голове девушки сгущался, поглощая и сомнения, и стыд, и робость, выводя на первый план томительные ощущения и новые желания. Ее тело плавилось от медленных поцелуев, а кожа горела от прикосновения пылающего тела Снейпа. Руки по собственной воле начали борьбу с непослушными пуговицами на сюртуке Северуса, и вскоре на пол к ее школьному свитеру полетел его черный шейный платок, обычно прикрывающий кипенно-белый воротник-стойку. Снейп хрипло рассмеялся и едва склонил голову, задевая губами ее ключицу. Коснулся языком впадинки на шее и слегка прикусил кожу, тут же заглаживая вину ласковым поглаживанием. И лишь услышав ее тихий восхищенный вздох, пробормотал: — О, я вижу, что тяга к новым знаниям сильнее вас самой, мисс Грейнджер. Ну что ж, я намерен запечатлеть сегодняшний урок в вашей памяти надолго… Гольфы и туфли присоединились к остальным вещам на полу, а вскоре туда же отправился и черный сюртук. Спальня Северуса освещалась лишь несколькими свечами, разгонявшими густую ночную тьму. Игра светотени не позволяла определить, какое выражение застыло в глазах Снейпа до тех пор, пока он не перенес и не уложил ее на кровать, нависнув сверху и опершись на вытянутые руки. Не теряя ни единой секунды, ладошки Гермионы проскользнули под его распахнутую рубашку и принялись гладить мужское тело. Оно не было по-юношески гибким, но, несмотря на кажущуюся худобу, в каждом его дюйме чувствовалась сила. Странно, что Грейнджер раньше не замечала, насколько широкие плечи скрывались под профессорской мантией, не обращала внимания на то, что под десятком пуговиц на сюртуке надежно запечатаны жилистая рельефная грудь и твердые мышцы живота, которые перекатывались под кожей от каждого движения. Он был привлекателен настоящей мужской красотой, той, о которой никогда бы не узнали куклы вроде Лаванды или Паркинсон, потому что их интерес не прошел бы испытания длинным носом и бледной кожей. Северус издал тихий стон в ответ на несмелые поглаживая Гермионы, а затем несколько долгих мгновений разглядывал ее раскрасневшееся лицо, едва разомкнутые губы, затуманенные глаза под полуприкрытыми веками. В черных глазах не отражалось ни благоговения, ни трепета, ни того восхищения, которыми они светились в первую ночь. В их первую и пока единственную ночь, когда он был самым нежным и чутким мужчиной на свете, изучая ее и прислушиваясь к каждому вздоху. В эту минуту его глаза передавали лишь бесконечную мглу и невыносимую жажду. Снейп оторвал руку от кровати и коснулся пальцами ее губ, поднимаясь выше по щеке и поглаживая ладонью ее лицо. И этот ласковый жест совершенно не сочетался с тем, как тяжело он дышал и стискивал в кулаке ткань простыни, словно всеми силами заставлял себя не торопиться. — Ты такая юная… такая невинная… — мягко произнес он, очаровывая и гипнотизируя ее низким голосом, словно решил полностью подчинить Гермиону своей власти: — Но внутри тебя может пылать пламя, которое ты будешь не в силах погасить. Я покажу тебе… Он резко коснулся ее шеи коротким, жалящим поцелуем. Ладонь опустилась с лица ниже, обхватывая полушарие груди, прикрытое белой тканью, а потом еще ниже, поглаживая плоский девичий живот и аккуратную впадину пупка. Его настойчивость и сила прикосновений близились к грубости, но не пересекали черту, а лишь вызывали сладостное желание, тягучее, как патока — жажду запретного… — Я проведу тебя через этот мучительный поток наслаждения, — голос обволакивал, ласкал, искушал. — Вот здесь, прямо под своей нежной кожей, ты будешь умирать от томного и сладострастного греха, Гермиона. Но Гермиона его почти не слышала. В голове возникла блаженная пустота, словно от заклятья Империус, а все тело превратилось в натянутую струну под напряжением: только коснись — и посыплются искры. Снейп играл с нею, каждым прикосновением приближая к черной бездонной пропасти удовольствия, но не позволяя сорваться. А он все продолжал околдовывать ее словами, соблазнять, заманивая в ловушку иллюзий: — Ты ведь хочешь испытать это? Ты хочешь узнать, как далеко я смогу увести тебя за грань? — Хочу, — прошептала она, словно в полузабытьи, без слов умоляя его прикоснуться, едва сознавая смысл его слов и лишь трепеща каждой клеточкой тела от звука его голоса. — Тогда скажи, что ты хочешь, — потребовал Снейп, и рука его зарылась в шелковистые локоны на ее затылке. Зачем? Для чего? Он хотел утвердиться в своих правах? Он хотел научить ее переступать через свое смущение? Или он хотел признания своего мужского магнетизма? А может он хотел узнать, насколько сильна ее внутренняя тяга к запретному плоду? Все что угодно, лишь бы он не останавливался. Гермиона облизнула пересохшие губы, не заметив, как хищно скользнул взгляд Северуса, провожая кончик розового языка между приоткрытых губ. Его волосы спутались, глаза горели опасным огнем, а на половину лица падали нелепые тени от длинного носа и растрепанных прядей. Но еще никогда Снейп не казался Гермионе красивее, чем сейчас. Хриплым, будто не своим, голосом она ответила: — Я хочу, чтобы ты научил меня. Покажи мне это наслаждение. И он низко зарычал, прикасаясь к ее губам, порывисто спускаясь ниже, где смог почти невесомо прикусить выступающий под тонкой тканью бюстгальтера напряженный сосок, и продолжить путь вниз. Северус потянул серую юбку вверх, задирая ее до самой талии и скрываясь за складками ткани, а когда приподнял ее бедра, чтобы стянуть оставшееся белье, девушка едва не задохнулась от острой смеси предвкушения и стыда. — Северус… — едва слышно, не зная, то ли хочет его остановить, то ли поощрить на смелые действия. Но он не слушал ее. Минуту за минутой доказывая, что раскаленная лава — это ничто по сравнению с бурлящей в ее жилах кровью, а то, что еще вчера она считала удовольствием — всего лишь краткое содержание фантастического романа, который рассказывал ей Снейп. Его дыхание обжигало, волосы щекотали нежную кожу, а губы дарили неземное блаженство. Северус коснулся какой-то невероятно чувствительной точки, и слабый разряд тока пробил Гермиону до основания, заставив содрогнуться и вскрикнуть. В голове не было иных мыслей, кроме требований, чтобы он сделал так еще раз, но девушка не могла вымолвить ни слова, словно язык ее отказывался произносить такие откровенные просьбы. Но ему были не нужны подсказки. Заметив ее движение, Снейп повторил свой путь снова и снова, доводя ее до состояния, очень похожего на безумие: она замерла на мгновение, а после выгнулась дугой, прижимаясь к горячим губам и разрывая тишину подземелий низким стоном. И весь мир сжался до размеров маленького пульсирующего шара в ее животе, который рос и захватывал все новые и новые части тела, оставляя после себя блаженный трепет. Она лежала на кровати с закрытыми глазами и медленно возвращалась в реальность. Сумасшедший стук сердца больше не звучал ударами молота в собственных ушах, а само оно больше не грозило разбиться о ребра. И по тому, что перед глазами перестали мелькать разноцветные огоньки, Гермиона поняла, что к ней вернулось зрение, но веки она не разомкнула, наслаждаясь проникающим сквозь них красноватым отсветом. Матрац рядом с ней прогнулся от веса мужчины, поднявшегося к изголовью кровати. Она хотела повернуться к нему лицо, запечатлеть благодарный поцелуй на губах Северуса, но руки налились свинцовой тяжестью. — Я справился на «Выше ожидаемого»? — поддразнил Снейп, а Гермиона задалась вопросом, неужели в ее устах эти слова звучали так же провокационно, как в его. Но сил ответить ему в том же духе у нее не осталось. Девушке казалось, что ее покачивает на мягких волнах, затягивая в огромный водоворот сна. Она лишь издала невнятное: «Ммм…», надеясь, что он сам догадается о скрывающемся под ним «Превосходно». *** Гермиона была прекрасна. Ее густые спутанные волосы разметались по подушке, белая рубашка была приспущена с плеч, а плиссированная юбка так и осталась смятой на талии. Кто бы мог подумать, что его милую невинную заучку лишит сил один-единственный взрыв удовольствия? И что же с ней будет, когда она узнает, что это далеко не предел? Когда она узнает, что там, за гранью, ее ждет так много сладости, томления и темного наслаждения? Он остался лежать рядом с ней в тесных брюках, борясь с невыносимым желанием разбудить ее и не позволяя себе этого. Чтобы претворить свой коварный план в жизнь, он был вынужден дать Гермионе короткую передышку. После этого у нее никогда не возникнет желания отказаться от удовольствия, которое он, Северус, будет способен ей подарить, у нее никогда не возникнет мысли стирать со своих губ его поцелуи в самом темном углу библиотеки. А значит, она станет настолько же зависима от самого Снейпа, как он от Гермионы. Она не решится умереть, больше ни разу не испробовав этого наслаждения. Северус взмахнул волшебной палочкой, предусмотрительно оставленной на прикроватной тумбе поверх стопки книг, и избавил от лишней одежды их обоих, а потом призвал теплое одеяло. Проснулся он раньше, чем ожидал, но даже не собирался возмущаться по этому поводу. По его груди прошлась холодная ладошка, к его боку прижалось стройное обнаженное тело, а шею и лицо защекотали длинные локоны. Нахалка Грейнджер, потянувшись к прикроватной тумбе, снова пыталась колдовать его палочкой, но в этот раз у нее это плохо получалось. Вместо того чтобы зажечь свечи, она сначала выпустила сноп искр, потом едва не спалила тонкий жесткий ковер в спальне, и лишь с третьей попытки смогла разбавить кромешную тьму подземелий единственным трепещущим огоньком. Северус сделал себе мысленную заметку отчитать девчонку позже. Намного позже, когда она перестанет скользить обнаженной грудью по его телу! Справившись со своей задачей, Гермиона опасливо вернула палочку на тумбу и стала внимательно рассматривать Снейпа. Наблюдать за ее действиями сквозь узкие щелки глаз было совершенно неудобно, но до безумия любопытно. Даже если гриффиндорка и заметила, что Северус не спит, то вида не подала, приняв его молчание за поощрение дальнейших действий. Как, впрочем, и было. Она изучала каждый дюйм его тела, лаская руками и пробуя кожу на вкус, а Северус все силы направлял на то, чтобы дышать ровно. И это было чертовски — Ооо! — невыносимо тяжело! Особенно тогда, когда любопытная девчонка спустилась гораздо ниже груди, чтобы выжать максимум пользы из урока. Горячее тяжелое дыхание касалось его кожи, едва заметная дрожь в руках выдавала волнение Гермионы, а юные полнокровные губы медленно, но верно лишали его остатков разума. Что она с ним творила! Она не кидала на него лукавые взгляды снизу вверх, не пыталась играть или кокетничать, и Северус был несказанно рад, что даже в такой необычной для себя ситуации, она оставалась самой собой. Снейп и сам не заметил, как перестал скрываться и начал поощрять несмелые действия Гермионы. Она была восхитительной ученицей. Она впитывала знания о каждом движении, вырывающем у Северуса из груди самые откровенные вдохи и стоны. Жарко, влажно, тесно. И сколь бы не было велико желание направлять ее движения, он ничего не делал. Потому что в этот момент Северус позволял Гермионе быть главной и диктовать условия. Все как она любит. И поэтому он лишь мягко перебирал пряди ее волос, отводил от лица ее непослушные и мешающиеся кудри, избегая любого давления. Только ее инициатива, ее желание, ее воля. Все, чтобы она полюбила эту власть над ним. И когда последние узы самоконтроля затрещали по швам, Снейп потянул Гермиону вверх, возвращая себе лидерство. И снова поцелуи, снова объятья. Кожа к коже, тело к телу, душа к душе. Он брал, он отдавал всю страсть, на которую они только были способны, приближая обоих к той грани, за которой проходило забытье. Грейнджер отвечала ему с не меньшим пылом. И весь его коварный план летел к черту. Весь мир вокруг них мог взорваться и исчезнуть, а Снейп бы этого даже не заметил. Потому что он видел только глаза Гермионы, только то, как она закусывала нижнюю губу от его медленных размеренных движений, только то, как она, сама того не осознавая, шептала: «Да» в ответ на его глубокие толчки. И он знал, что все его сердце оказалось исполосовано шрамами этого запретного удовольствия. Оно было выжжено в его памяти, его мыслях, его душе. Теперь это навсегда. Чуть позже холод подземелий остужал разгоряченных любовников. Они лежали на влажных простынях и наслаждались тишиной. Тихо потрескивала единственная парившая в воздухе свеча, объятия друг друга успокаивали и заставляли их снова уснуть. На этот раз до рассвета. Утром Снейп проводил Гермиону до холла с лестницами, а затем вернулся в свою холодную пустую спальню. Подушка еще хранила запах ее волос, одеяло валялось на полу, смятые простыни воскрешали воспоминания о прошедшей ночи. И, несмотря на то, что его сердце наполнялось самодовольством от вида удовлетворенной и разомлевшей старосты Гриффиндора, от осознания того, что это именно он, Северус Снейп, доставил ей столько наслаждения за одну ночь, внутри него было что-то еще. Что-то, подозрительно напоминавшее ликование от счастья Гермионы. Что-то, подозрительно напоминавшее любовь. *** Четыре дня. Четыре невыносимо долгих дня он не видел Гермиону. Нет, конечно, староста никуда не делась — она так же исправно появлялась в Большом зале, библиотеке и на его занятиях, но эти четыре дня ее на каждом шагу преследовали кретины, которых она называла своими друзьями. А уж то, каким подозрительным взглядом окидывал его Поттер, так и вовсе ни в какие рамки не лезло. И настроение Снейпа стремительно падало глубокую яму злости и раздражения, что не могло не отразиться самым плачевным образом на песочных часах трех факультетов. В пятницу, за завтраком, МакГонагалл в своей привычно-сухой манере напомнила ему о педсовете, на котором грозилась поднять вопросы о его нечестной игре за Кубок квиддича и поведении некоторых слизеринцев по отношению к ее драгоценным студентам. Северус же, в свою очередь, преувеличенно вежливо отозвался, что не смеет забывать об удачном размене нескольких часов своей жизни на обсуждение по три раза одних и тех же чрезвычайно важных вопросов, в глубине души желая проклясть старую кошку на месте. Минерва совершенно не понимала, что Кубок квиддича был интересен Снейпу намного меньше, чем удовольствие от вида бессильной злобы Поттера, вынужденного проводить по половине субботнего дня в подземельях. Бессмысленное собрание преподавателей скрашивало только препирательство с МакГонагалл, губы которой с каждым часом становились все тоньше, а глаза — свирепее, но даже оно в этот день не намного улучшило его расположение духа. Потому что коллективному давлению директора и Минервы пришлось уступить и дать Поттеру, словно разнесчастному домовому эльфу, свободу. Не улучшили его настроения и десять баллов с Гриффиндора, да пять с Когтеврана за нескромные объятья студентов, и потому он пришел в ярость, открыв дверь в свой кабинет и увидев творящийся на столе перед камином беспорядок. В его любимом жестком темно-зеленом кресле, поджав под себя ноги, сидела староста Гриффиндора. На столе перед ней лежали несколько раскрытых книг, смятые комки бумаги и его тетрадь с информацией о дневниках Ребекки. Себе на колени она водрузила толстый том «Наитемнейших родовых проклятий», сверху на него пергамент с несколькими дюймами мелкого убористого текста, а ее вымазанные чернилами пальчики, с зажатым в них пером, скользили по строчкам. Эта нахальная девчонка игнорировала его четыре дня, но нашла время пробраться в его кабинет и сунуть нос не в свое дело! И было совершенно неважно, что Гермиона вела себя в присутствии других обитателей замка точно так, как велел ей Северус, гораздо более унизительным представлялось то, что она без спроса вломилась в его личную жизнь и с видом циничного ученого стала изучать его мужскую неполноценность. Он переступил через свою гордость, раскрывшись перед ней, хотя уже много лет никому не доверял, а она препарировала его тайну и самонадеянно решила, что сможет понять то, чего не понял сам Северус! Но как бы ни кипело в нем раздражение, как бы ни выло его уязвленное самолюбие, на душе сразу стало легче от ее присутствия, а сердце неистово забилось в груди. — Мисс Грейнджер, какого тролля вы творите? — зашипел Снейп, как только закрыл за собой дверь. — Кто дал вам право рыться в моих записях и книгах? — он подошел вплотную к девушке, отобрал и закрыл фолиант, несмотря на ее восклицание: «Там же смажутся чернила!», а потом, потянув ее за руки, поставил рядом с собой. Не уверенный до конца, какие эмоции в нем преобладают: злость от бесстыдного вторжения на свою территорию или желание зарыться носом в густые рассыпавшиеся по ее плечам волосы, Снейп, предвкушая смущение, которое она испытает, насмешливо произнес: — Я буду вынужден снять баллы с Гриффиндора, если вы сейчас же не поцелуете меня. Гермиона не засмущалась, не возмутилась его попыткам воспользоваться своим положением преподавателя, и, даже не прервав своих напряженных раздумий (наверняка, о смазанных чернилах!), сухо чмокнула его в щеку. — Так пойдет? — просто спросила она, вероятно не догадываясь о том, насколько подобное пренебрежение вывело мужчину из себя. Да будь она хоть трижды занята, Северус докажет ей, что его поцелуи стоят того, чтобы на них отвлечься! — Я вообще-то работала… Договорить он ей не дал, издав глухой рык и впившись в ее губы. Одна его рука обхватила девушку за талию, а другая легла на ее затылок, зарываясь пальцами в каштановые локоны и привлекая себе навстречу. Снейп захватил в плен нижнюю губу Гермионы и настойчиво провел по ней языком, заставляя ее сделать удивленный вдох. Медленно, но напористо углубляя поцелуй, прижал к себе ее гибкое тело и отстранился лишь тогда, когда дыхание у обоих безнадежно сбилось. — Вот так пойдет, — хрипло сообщил он, заглядывая в затуманенные глаза девушки. — А то, что вы продемонстрировали вначале, мисс Грейнджер, больше, чем на «Слабо» не претендует. — Вообще-то, я нашла кое-что интересное, — пытаясь отогнать наваждение, пробормотала она. Зардевшиеся щеки притягивали взгляд, а припухшие, еще блестящие от поцелуя губы, заставляли думать вовсе не о пергаментах, рассыпанных на столе. Северус усилием воли заставил себя сконцентрироваться на ее словах. — Интересное? — его бровь удивленно изогнулась. — Что, ради бороды Мерлина, может быть интересного в моем проклятии? — Я еще на прошлой неделе хотела поговорить с тобой, но мы… — она залилась густой краской под его пристальным взглядом и неуклюже закончила: — в общем, у нас не получилось поговорить. В своем письме Ребекка писала тебе, что родила неделю назад и, если я посчитала верно, то надо искать ребенка, родившегося до конца 1980 года. И если не рассматривать вариант, что у Каррингтон мог родиться сквиб, то таких всего двое. — Заметив удивление, написанное на лице зельевара, Гермиона пояснила: — Я искала в Книге Приема. — Мисс Грейнджер, я весьма впечатлен вашими незаурядными детективными способностями, но башня Книги и Пера была первым местом в замке, куда я заглянул, когда узнал о том, что мой сын выжил. И ребенок там всего один. Я нашел семью Боу, незадолго до того, как они бежали из страны. Расстроенная неудачей, Гермиона едва ли могла заметить неловкость, которую испытывал Северус, разговаривая на эту тему, хотя насмешка в его голосе и официальное обращение раскрывали шпиона с головой. — А как ты понял, что они его настоящие родители? — Я похож на смазливого голубоглазого блондина? — с отвращением ответил вопросом на вопрос Снейп. — Ты совершенно точно не смазливый, — согласилась Гермиона, а потом огорошила Северусом продолжением: — И вообще, мало кто способен оценить твою красоту. Но как по мне, ты вполне привлекательный. Снейп посмотрел на нее так, будто видел впервые. — Спраут заставила вас полоть галлюциногенные грибы, и ты надышалась паров? — А почему ты решил, что для того, чтобы не считать твою внешность отталкивающей, надо чье-то вмешательство? — серьезно, будто отвечала на уроке, поинтересовалась Грейнджер. — Если ты будешь меньше времени проводить в подземельях у котлов, то скоро перестанешь своей могильной бледностью поражать фантазию первогодок. У тебя красивые губы, когда ты не кривишь их так ехидно, как сейчас, а носу может позавидовать любой коренной британец. Ты не милый и не очаровательный, Северус Снейп, — добавила она совсем другим, проникновенным тоном, — но ты мне нравишься. И, избавив Северуса от необходимости что-то отвечать на это странное откровение, Гермиона перевела тему: — Почему ты не использовал никаких заклинаний, чтобы узнать наверняка? А вдруг Рассел все же твой ребенок? —Я мог бы влить подростку в рот зелье и прочитать заклинание, но зачем? — недовольно поинтересовался Снейп. — Как только я его увидел, у меня отпало желание тратить на это время. Дату рождения, очевидно, изменили при усыновлении. — Но посмотри, — настаивала на своем упрямица, — тебе никогда не казалось, что в письме что-то не так? Когда я читала его в первый раз, мне показалось, чернила выцвели неравномерно, но сейчас я не могу найти это место… Северус взял в руки пергамент и пробежался взглядом по ненавистным строчкам. Ничего нового он не увидел. Все те же безумные обвинения и пустые угрозы. Апофеозом злорадства Ребекки был последний абзац: «Твоя попытка стать еще большим чудовищем, чем ты есть, с треском провалилась, Снейп. Ты так и не смог убить своего наследника! Иногда я даже не уверена, что оказываю услугу Хозяину, привязывая к нему такого слабака, как ты!» Северус не видел в пергаменте ничего подозрительного, но вспомнив свои обещания директору, решил не отчитывать Гермиону. Он скрепя сердце вытащил из кармана мантии волшебную палочку и коснулся ею письма. — Апарекиум! Ничего. — Поведай свой секрет! Ни единый знак на пергаменте не изменился. — Специалис ревелио! — подхватила Грейнджер и резко ударила по листку. — Не выходит, — расстроено произнесла Гермиона. — Что же, значит, никаких зацепок? — Совершенно. — А ты пробовал искать в архивах Министерства магии? И тут же сжалась под сердитым взглядом. — Может мне, по-твоему, еще объявление в «Пророк» дать? Гермиона, если Темный Лорд узнает об этих поисках, моя верность будет поставлена под сомнение. Неужели ты действительно не понимаешь, сколько сейчас в Министерстве преданных ему людей? — Да, это было глупо с моей стороны. — Гриффиндорцы всегда отличались странной тягой к комментированию очевидных вещей. Наблюдая, как уязвленная Грейнджер, поспешно приведя стол в относительный порядок, пробормотала что-то о домашнем задании по трансфигурации и, не глядя на него, выскочила из кабинета, Северус решил, что, пожалуй, перегнул палку. Может и не стоило так резко высказываться о ее факультете, но Минерва начала выводить его из себя на собрании, а Гермиона продолжила. Вот только Снейп не знал, что его больше разозлило: то, что девушка интересовалась новой информацией больше, чем им самим, или то, что она всего лишь сделала необдуманное предположение. «А ты ждал, что она бросит все дела и кинется тебе на шею? — ехидно спросил внутренний голос. — Это всезнайка Грейнджер, а не кукла-Паркинсон, Северус. И не стоило ждать ничего иного». Мысленно посоветовав внутреннему голосу заткнуться, Снейп сел за проверку бесконечных свитков с гениальными мыслями студентов. А на душе у него скреблась какая-то тварь, очень напоминавшая совесть. *** Утро понедельника встретило Снейпа так же безрадостно, как и полгода назад: головной болью, замешанной на собственном злобном характере и глубокой, искренней неприязнью ко всем людям на планете. Виски гудели, словно от удара огромного языка по железной чаше колокола, во рту стоял привкус горечи, а нервное напряжение гнало его самого по анфиладам и галереям замка, чтобы распугать незадачливых студентов, имевших неосторожность попасться его на пути. Снейп мчался по коридору седьмого этажа, когда истошный крик «Стойте!» долетел до его слуха. Немедленно повернув за угол, Северус продолжил путь, слыша приглушенные звуки магических взрывов и ощущая знакомую тревогу. На его правом запястье вспыхнула тонкая огненная лента Непреложного обета. «Сектумсемпра!» — взревел Поттер всего в нескольких ярдах за стеной, и когда женский голос завопил: «Убийство! Убийство в туалете! Убийство!», Снейп уже знал, что увидит за дверью. Удар сердца. Толкнул дверь, пытаясь соединить расползающуюся пополам перед взором реальность, понять, почему мир вдруг превратился в уродливую блеклую картинку. Удар сердца. Багровые цветы распускали свои лепестки в прозрачной воде. Удар сердца. Рядом с окровавленным Малфоем на коленях стоял Поттер. Мокрый с головы до пят, растерянный, в полнейшем ужасе от того, что совершил. Северус не помнил, как склонился над мальчишкой, ощущая себя так, словно половина всей крови на мраморном полу туалета, вытекла из него. В запястье пульсировала боль, резала и обжигала, но ничто не имело сейчас значения, кроме того, что руки Снейпа сами водили волшебной палочкой над глубокими ранами, а губы по собственной воле произносили слова заклинания. Порезы затягивались на глазах. Помогая Драко подняться, Северус мечтал выпотрошить очкастого ублюдка прямо в этом туалете, но перед тем, как скрыться за дверью, лишь коротко бросил: — А ты, Поттер... жди меня здесь… Снейп вел бледного, словно призрак, Малфоя, который еще пошатывался от сильной кровопотери и спотыкался через каждые два шага, по потайным коридорам, открывавшимся только преподавателям, зная, что едва ли Драко может это все сейчас запомнить. Поттер вполне мог убить Малфоя. Силы в нем всегда было на десятерых, а самоконтроля и ума не больше, чем у флоббер-червя. И не будь он таким идиотом, то понял бы, что за использование темной магии в Хогвартсе его в лучшем случае выгонят из школы, а в худшем — посадят в Азкабан за убийство сокурсника. А смерть нелюбимого преподавателя стала бы приятным бонусом в этой ситуации. Откуда он узнал? Кто в Ордене Феникса знал о темномагическом почерке Снейпа? Люпин, Грюм, Кингсли. Может, еще некоторые. Но едва ли кто-то стал бы делиться с Избранным такой щекотливой информацией. Может Балорт? Но зачем Буревестнику советовать малоизвестное заклинание для сведения личных счетов Поттера с Малфоем? Оставался только один вариант. Учебник по зельеварению его матери, которым он пользовался еще на пятом году своего обучения, и куда вполне мог записать заклинание, которым мечтал исполосовать самодовольную физиономию Джеймса. Снейп сдал Драко на попечение Поппи, радуясь тому, что медсестра не задавала лишних вопросов, открыл высокий шкаф со стеклянными дверцами и вытащил баночку с противоожоговой мазью, которую сам же и изготовил для больничного крыла. Не торопясь, задрал правый рукав, зачерпнул немного оранжевого геля и нанес его на вздувшуюся воспаленную кожу. Почувствовав на себе чужой взгляд, Северус поднял голову и встретился с серыми глазами мальчишки. С непередаваемой гаммой эмоций на тонком бледном лице, Малфой смотрел на руку Снейпа, которая выглядела так, будто ее перетянули раскаленной добела проволокой. — Постарайтесь больше не умирать, мистер Малфой, — тихо произнес Северус и опустил рукав сюртука. — По крайней мере, до тех пор, пока ваша матушка не освободит меня от Обета. Похоже, Драко впервые осознал, что Непреложный обет был способен привязать человека намного крепче, чем жажда украсть чужую славу. Во всяком случае, в это хотелось верить.