Резонанс Искушения

8

Кровь. Много крови. Всё в крови. Она была повсюду. Лилась откуда-то сверху кровавым ливнем, бурлила горячим рубиновым потоком, заливающим всё вокруг. Сочилась из всего: из ветви окровавленного дерева, стучавшей в полуоткрытое окно, из ставшей алой портьеры, прячущей за собой превратившуюся в кровавое озеро кровать, из стен, насытивших глубокими красными оттенками прежде блеклые обои. Проступала кровавыми бусинками даже на помутневшей винно-красной зеркальной глади. Бежала стремительным, быстрым потоком из камина, и расплескивалась алыми брызгами у решётки, подобно фонтану. Кровь. Кровь. Кровь. Гермиона вся была в крови. Ужас, сковывающий её, был настолько велик, что она не в силах была даже пошевелиться. Гермиона чувствовала, как из её глаз капают слёзы и эти самые слёзы падали на её белую ночную рубашку и расползались тёмно-вишневыми пятнами. На запястьях разошлись зажившие было вены и из них вытекали тоненькие рубиновые струйки. Её волосы, пропитавшиеся вездесущей кровью, стали отдавать багрянцем. А кровь всё пребывала и пребывала. Гермиона уже плавала в ней. В этом жутком, пугающем кровавом море. Но сколько бы Гермиона не бултыхалась, ей всё никак не удавалось выбраться, да и некуда было выбираться. Везде была только кровь. Она залила всю комнату, добравшись до потолка. И Гермиона, ещё какое-то время выныривающая из толщи кровавого моря и жадно глотающая воздух, стала всё глубже погружаться на дно. Она пыталась бороться, но набухшее от крови тело не слушалось её, и Гермиона тонула, захлебываясь и задыхаясь. Её легкие быстро заполнялись вездесущей кровью, и она стремительно падала куда-то на невидимое кровавое дно. Она вынырнула из своего сюрреалистичного сна с глубоким надсадным вдохом. Ещё с минуту Гермиона пыталась осознать, где она находится. Её колотило от страха, и она всё ещё никак не могла отдышаться. В теле чувствовалась нечто болезненное и тяжелое. С неким запозданием Гермиона вдруг ощутила, что простыня под ней не просто влажная, а мокрая, словно она лежит в какой-то довольно глубокой луже. Ужас, преследующий её из сна, снова накатил на неё с удвоенной силой. Она попыталась подняться, но это оказалось вовсе не так просто. Каждое движение отдавалось болью в спине и тянущем ощущением внизу живота. Кое-как приподнявшись, Гермиона откинула одеяло и застыла с открытым ртом. Крик застыл в горле. Под одеялом всё было в крови. Она лежала в луже крови, липкой и тёмной. Гермиона решила было, что ещё не до конца проснулась, и несколько раз открыла и закрыла глаза, но ничего не изменилось. Разве что живот заныл сильнее. Значительно сильнее. Не понимая, что делает, Гермиона с трудом сползла с кровати и в полусогнутом виде, держась за живот и негромко постанывая, заковыляла в сторону ванной. Ей отчаянно хотелось проснуться, чтобы не видеть оставляемые за собой кровавые следы, чтобы не чувствовать этой боли и ломоты в спине, чтобы, наконец, понять, что с ней происходит. А с ней, определенно, что-то происходило. Уже забравшись в ванну и включив воду, Гермиона пыталась смыть с себя столь пугающую её кровь, и она далеко не сразу осознала, что видимое ей вовсе не продолжение кошмарного сна, а ещё более ужасающая реальность. Она истекала кровью… кровью, которая смешиваясь с водой, медленно заполняла ванну. Её кровью и кровью уплывавшего в этом алом потоке её ребёнка. — Нет… — простонала Гермиона, ловя в закручивающейся воронке тёмный, почти чёрный сгусток. — Нет… С каждым мгновением она чувствовала подступающий к ней холод, солёный резкий запах крови кружил голову, двигаться было всё тяжелее. Боль усиливалась, но она ни шла ни в какое сравнение с тем жутким, ледяным ощущением, что охватило её изнутри. Спасительные иллюзии растворялись, расплывались, как кровавые круги на воде. Гермиона смотрела реальности в глаза, и та убивала её. Убивала всё в ней, не оставляя ни единого просвета, лишь вязкую, словно те самые сгустки крови, темноту. Погружаясь в этот мрак, Гермиона даже не замечала, как слабеет её тело. Она не задумывалась над тем, что кольцо, обещавшее хранить её жизнь, как-то не спешит на помощь. Её не беспокоило то, что сидя на дне ванной, Гермиона перекрыла слив, и теперь вода стремительно набиралась, и, смешиваясь с продолжавшей течь кровью, окрашивалась в тёмно-красный. Уже через несколько минут Гермиона плавала в собственной крови, глядя пустым, ничего не выражавшим взглядом в потолок. Вода уже начала переливаться через бортики, когда двери в комнату вдруг открылись и кто-то (Гермиона к тому моменту находилась уже в полубессознательном состоянии), подхватив, вытащил её из кровавой ванны. У этого кого-то были ужасно холодные руки и мягкая тёмная мантия. Это было всё, что смогла запомнить Гермиона, прежде чем сознание померкло и всё провалилось в темноту. * * * Пахло чем-то сладковато-древесным. Гермиона глубоко вдохнула несколько раз, прежде чем разлитый в воздухе аромат окончательно пробудил её. Она открыла глаза. В комнате было довольно тёмно, и лишь узкая полоска света проскальзывала внутрь из незакрытой плотно двери. Желтый луч упирался в незнакомый полог кровати, давая возможность рассмотреть странный узор на ткани — изогнутые тонкие линии напоминали хаотичный змеиный танец. Покосившись чуть в сторону, Гермионе с трудом удалось различить стоящее неподалеку причудливое кресло-качалку, наполовину исчезавшее в полутьме. Всё остальное виделось лишь смутными тенями, плавающими во мраке. Гермиона хотела было приподняться, чтобы сменить угол зрения и, может быть, ещё что-нибудь разглядеть, но в теле чувствовалась такая слабость, что ей едва удалось повернуть голову. Очень тяжелую от ноющей, давящей боли голову, намекавшей Гермионе, что её изрядно напоили обезболивающим и снотворным. А легкий металлический привкус во рту говорил ещё и доброй пинте кроветворного. Они опять её откачали. Правда теперь эта мысль уже не вызывала у Гермионы никаких эмоций. Она ощущала себя бессмертным фениксом, каждый раз сгорающим в адском пламени, но упорно возрождающимся на следующий день. Гермиона была проклята на вечную жизнь, ту самую, к которой так стремился Волдеморт. Но, как и Темный Лорд, с каждым последующим возрождением, Гермиона теряла частичку себя. Она пустела, превращаясь в бездушную тряпичную куклу. Во всяком случае, именно так себя сейчас ощущала Гермиона. Просто брошенным на неизвестную кровать телом, таким же беспомощным и бездвижным, как и груда тряпья. Неожиданный глухой стук привлёк её внимание. Стучали явно не в приоткрытую дверь, так как звук слышался в отдалении, как и последующее за ним разрешение войти. Голос говорящего был высок, холоден и совсем не похож на голос Малфоя. Это сильно удивило Гермиону, и она тут же вся обратилась во слух. За дверью послышалась небольшая возня и звон склянок. — Это всё? — снова спросил высокий голос. — Да, этого будет достаточно, — ответили ему тихо и мягко, тоже довольно высоко, и Гермиона сразу поняла, что это была женщина. — Укрепляющее только утром, если проснётся ночью — снотворное, — тем временем продолжала та. — А если появится кровь, сначала… — Я позову, если опять пойдёт кровь, — холодно отрезал первый голос, а потом с угрозой добавил: — Но для тебя было бы лучше, если бы она не пошла. — Тогда надо проследить за тем, чтобы она ещё пару суток не вставала, вероятность повторного кровотечения после выкидыша слишком высока, — бесстрастно заметила женщина. Ухо Гермионы резануло словом «выкидыш», будто лопнула натянутая струна. Боль возвращалась, но оказалась приглушенной и какой-то далекой, словно отголосок былого чувства. Просто воспоминания, фантомные ощущения чего-то уже несуществующего. — Свободна, — тем временем произнёс высокий голос. Снова послышалось мельтешение, после которого мягко хлопнула дальняя дверь, а узкая полоска света в комнате, где лежала Гермиона, вдруг начала расширяться. И в дверном проёме сначала показалась длинная, вытянутая тень, а затем появилась и худощавая фигура. И эта фигура стремительно приближалась, заставив Гермиону поспешно зажмурить глаза. Хозяин комнаты навис над ней. Она ощущала это, хотя он и ничем не выдавал себя. — Я знаю, что ты не спишь, — прошипел он, заставив сердце Гермионы ухнуть куда-то в бездну. — Но тебе нельзя вставать и придётся выпить это. Чужие руки приподняли подушку, а затем ко рту поднесли ещё горячее зелье. От снотворного шёл дымок и приятный аромат корицы. Гермиона, так и не разжимая глаз, послушно отхлебнула и почти мгновенно ощутила невероятную усталость. Голова отяжелела, а глаза уже были не в силах открыться. Гермиона откинулась на опустившуюся подушку и тут же отключилась. Ей показалось, что она спала целую вечность. Смутно Гермиона припоминала, что вроде бы просыпалась, но не могла с уверенностью сказать, что это ей не приснилось. Зато сейчас она точно вернулась в явь, и об этом свидетельствовали и радостно светящее солнце за окном, чьи лучи заливали ярким светом добрую часть комнаты, и кое-кто сидевший в кресле-качалке, находившейся в футе от кровати. Личность сидящего, при всей своей экзотичности, Гермиону не удивила. Она узнала его ещё по голосу в своём сне и теперь лишь убеждалась в том, что не ошиблась. Это действительно был Тёмный Лорд. Он тихо покачивался на своём причудливом искусно вырезанном кресле с подлокотниками в виде змей и широкой спинкой с головой кобры. Глаза Волдеморта были прикрыты, и Гермиона сначала решила, что тот спит. Но стоило ей только так подумать, как бледные голубоватые веки Тёмного Лорда дрогнули, а пронзительный взгляд заставляющих леденеть от страха открывшихся красных злых глаз был храбро встречен Гермионой. Но в этом взоре не было ответа, не было объяснения или подсказки — только холодный, бездушный расчёт. И такой же самодовольный смех, последовавший за этим жутким взглядом. Высокий, дребезжащий и совершенно неискренний. Отсмеявшись, Лорд наконец привстал с кресла и, неслышно ступая, подошёл к кровати. Новый взгляд, которым он одарил Гермиону, был ещё менее эмоционален и больше напоминал лекарский осмотр. — А ты упорная, — вдруг заметил Лорд, и его глаза резко сузились. — Всё так же хочешь умереть и лезешь на рожон. Ду-у-урочка! Тонкие губы зазмеились в насмешливой улыбке. — Но в этом что-то есть, — добавил он и слегка склонился над Гермионой. Его холодные длинные паучьи пальцы коснулись её щеки и медленно соскользнули к её подбородку. — В тебе что-то есть… — прошипел Лорд, блеснув глазами, — … занятное. Он резко убрал пальцы и выпрямился. — Что ж, посмотрим, что тут ещё можно сделать, — задумчиво произнёс Волдеморт. — А пока развлечемся с нашими бездарями. Вставай! Нам пора на представление, а то нас уже заждались. Сказав это, Лорд отступил к прикроватной тумбочке и, схватив лежащий на ней форменной кучей ткань, бросил её на кровать рядом с Гермионой. Затем он повернулся и, сделав пару шагов, встал возле окна. Скрестив руки на груди, Лорд застыл в недовольном ожидании. Ему явно претило деликатничать и не терпелось заняться каким-то своим «представлением». Посещать очередные пытки, а Гермиона и не ожидала от Волдеморта ничего иного, ей не очень-то хотелось. Вдобавок она не совсем понимала, зачем ей нужно снова на это смотреть, но от Тёмного Лорда исходила сильная воля, вынуждающая подчиниться. Гермиона осторожно приподнялась, и, не убирая одеяла, под которым, как оказалась, она лежала абсолютно голой, принялась крутить в руках выданное ей одеяние. Это была обычная тёмная хлопковая мантия — довольно просторная и длинная. Гермиона легко натянула её на себя и слезла с кровати. В мышцах ещё чувствовалось небольшое напряжение, но в целом, на ногах Гермиона держалась уверенно. Заметив, что она уже оделась, Тёмный Лорд подошёл ближе и, схватив ворот её мантии, как непослушного ребёнка подтолкнул к выходу. Идти оказалась совсем недалеко. Всего один просторный коридор привёл их к Большому залу, который уже был полон. Судя по уставшим и разозленным лицам собравшихся, они находились здесь довольно давно. В зале было сумрачно из-за плотно задвинутых портьер и неверного света догорающих свечей. При виде Лорда все тут же замолчали и устремились жадными злобными взглядами на Гермиону. Очевидно, они предвкушали. Предвкушали нечто особенно интересное, зрелищное и увлекательное, мигом позабыв о длительном ожидании. В голове Гермионы мелькнула нездоровая безумная мысль, что, возможно, её ведут на плаху, но, усмехнувшись про себя, она тут же трансформировала эту идею в нечто более реальное: в грядущие истязания. И со смиренной полуулыбкой плюхнулась на выделенное ей место — на невысоком стуле, стоящем подле черного лакированного деревянного кресла Лорда. Место, вполне годившееся для любимой собачки, а не для жертвы. Царственно усевшись в своём кресле, Волдеморт радостно произнёс: — Добро пожаловать на суд Тёмного Лорда, мои верные или не очень верные соратники. Сегодня нам предстоит судить нашего скользкого и недобропорядочного хозяина этого прекрасного мэнора — Люциуса Малфоя, — Тёмный Лорд махнул в сторону, и ближайшая портьера раздвинулась, открывая всем прикованного к пыточному кресту Малфоя. Выглядел Люциус довольно посредственно: спутанные волосы, разодранная мантия, в зияющих дырах которой, если приглядеться, можно было заметить кровоподтеки и глубокие бороздки свежих ран. В целом же, Гермиона сказала бы, что били его не долго и не сильно, скорее для проформы и для подходящего на роль осужденного вида. Тем временем Лорд продолжал зачитывать своё обвинение: — Люциус Малфой трудился не покладая… — он нарочно сделал намекающую паузу, и по залу тут пробежали понимающие смешки, — … всего, что у него есть, — вывернул Волдеморт, явно удовлетворенный реакцией своих приспешников. — Всё долгое лето он пытался внушить вот этой вот грязнокровке, — и Лорд легонько толкнул Гермиону в спину ногой, — что жизнь прекрасна. Скажи-ка нам, Люциус, следовал ли ты заветам покойного Дамблдора о великой силе любви? В голосе Волдеморта звучала неприкрытая ирония, а в зале многие зашлись смехом. Люциус, пытающийся до этого момента держать марку, сохраняя на лице невозмутимость, невольно передёрнулся. — Каково оно было-то с грязнокровкой? — послышались насмешливые вопросы из зала. — Чего на помощь не позвал? Хорошо, небось, повеселился? — Ну же, Люциус, на суде принято отвечать на вопросы, — продолжал поддразнивать Волдеморт, но Малфой хранил упорное молчание. Он опустил голову и смотрел в пол, терпя улюлюканье и насмешки, продолжающие лететь в его адрес. Сидевшая неподалеку Нарцисса, которую Гермиона уже заприметила, когда начала разглядывать всех присутствующих, оставалась всё так же бесстрастна, как и её супруг. А вот на Драко, обнаружившегося возле матери, было жалко смотреть. Его лицо исказилось гримасой боли и унижения. Он не просто сочувствовал отцу, а в полной мере разделял с ним этот позор. — Что ж, как говорят в народе: молчание — знак согласия, — вновь заговорил Волдеморт. — Перейдём, пожалуй, к результату. Темный Лорд склонился к Гермионе и с фальшивой любезностью спросил: — Поведай нам, как там тебя… Грижер, Грэйфер, Гристон… в общем, подружка Поттера, готова ли ты молить меня о пощаде? Хочешь ли спасти свою жизнь? Гермиона усмехнулась и смело взглянула Волдеморту в лицо. — Разумеется, нет! — с вызовом заявила она. Выражение Темного Лорда осталось всё таким же любезным, а в красных глазах опасно блеснуло. — И ты готова умереть здесь и сейчас, даже если мы будем тебя долго-долго мучить? — мягко поинтересовался он. — Мне всё равно, — ответила Гермиона. — Какая жалость, — деланно покачал головой Волдеморт и резко выпрямился. — Ты слышал, Люциус? Кажется, ты провалился. Может, у тебя найдётся что-то в своё оправдание? — Да, найдётся! — подняв голову, сказал Малфой. — У меня был план, но мне помешали его осуществить! — План? — переспросил Лорд, и в зале снова послышался смех. — Оказывается, для разврата нужен план! Это, верно, был очень изощренный и амбициозный проект, но кто же… кто же посмел вмешаться в его исполнение? — Долохов! — с яростью выдавил из себя Люциус. — О… неужели Антонин? — вновь в голосе Лорда зазвучала ирония. — Ну что же… посмотрим, что скажет на это наш Антонин… Волдеморт махнул палочкой в другую портьеру, что находилась рядом с тем местом, где находился Люциус. Штора так же разъехалась, и за ней показался Долохов. Наглый, самоуверенный, только вот закованный в наручники и с заточенный ногами в какой-то странный ящик. Долохов заносчиво вздёрнул головой, всячески показывая этим жестом, что расценивает своё заключение занятной шуткой, которая вот-вот должна благополучно завершиться. — Цепи тебе явно к лицу, — пожурил Долохова Волдеморт. — Мне всё к лицу, — с задором ответил Антонин. — Увидим, — со зловещей улыбкой, промолвил Тёмный Лорд, после чего задал свой судейский вопрос: — Правда ли ты помешал нашему скользкому Люциусу выполнить его задание с грязнокровкой? — Да вы шутите, — фыркнул Долохов. — Я и не собирался ему мешать. — Но Люциус настаивает, что это так, — заметил Волдеморт и перевёл взгляд на Малфоя. — Да, Люциус? — Я просил его не лезть, а он всё равно… — начал уже Малфой, но Долохов его тут же прервал его унылые ябеднические обвинения: — Я всего лишь хотел трахнуть грязнокровку разок-другой. Не знаю, как это могло отразиться на выполнении его задания. Но Люциуса, похоже, жадность замучила! Сидящие в зале вновь зашумели: послышались свист и смех в поддержку Антонина. — Но дело ли это, драться из-за грязнокровки? — осуждающе заметил Тёмный Лорд и все разом стихли. — Может, нам спросить у неё? Гермиона ощутила на себе пару дюжин недоуменных взглядов, впрочем, она и сама была крайне удивленна таким поворотом событий. — Как ты думаешь, подружка Поттера, повинен ли Антонин? Вопрос прозвучал прямо над ухом Гермионы, заставив мурашкам пройти по спине. На миг она растерялась. Всё-таки вопрос стал для неё неожиданностью, и чувствовалось, что от её ответа многое зависит. Гермиона ещё раз взглянула на удрученного, вновь разглядывающего пол, Малфоя, затем перевела взор на задравшего нос самодовольного Долохова и произнесла: — Да, виновен. Антонин усмехнулся, в зале послышались поддерживающие его ухмылки и фырканье. — А какое наказание, по-твоему, он заслуживает? — с насмешливой любезностью поинтересовался Тёмный Лорд. Гермиона вновь воззрилась на Долохова и, вглядываясь в его грубые нахальные черты, попыталась понять, какой же расправы достоин этот злодей. Она вспомнила Лаванду, её содранную кожу, отрезанные конечности и бесконечную боль. Он должен был получить сполна. Должен, но кто прислушается к её желаниям? — Вам виднее, — тускло произнесла она. — Ну же, к чему такая скромность? — подобно змею искусителю сладко заговорил Тёмный Лорд. — Твои мысли были довольно занятными. Я бы мог всё это воплотить, хочешь? Гермиона дёрнулась. Он читал её мысли? Это откровенно пугало, так же, как страшило растущее желание воспользоваться шансом. Но Гермиона не была столь доверчива, она чувствовала подвох. Как знать, быть может, Волдеморт вместо Долохова примется за неё. Это казалось куда более логичным финалом. — Твоя очередь ещё не пришла, — совсем тихо прошептал Лорд на ухо, — но, разве ты не желаешь получить возмездие? За подружку, за своё погибшее дитя? Она желала. И это желание только усиливалось, вспыхивая в голове вместе с новыми жуткими мыслями. Гермиона смотрела на ухмыляющегося Долохова и представляла, как жарила бы сейчас его на медленном огне, чтобы видеть, как сползет с него эта наглая полуулыбка, а в нахальных глазах появится истинный страх. — Продолжай, это прелестно, — снова зашептал Лорд. Но Гермионе вдруг стало стыдно за свои мысли. Она не должна быть столь бесчеловечна. Она — не эти изверги, превращающиеся в безумных мясников. Нельзя! Нельзя было уподобляться им! — Но он же заслужил, — голос Лорда взывал к самым низменным чувствам, — если ты сейчас его не проучишь, он замучает ещё тысячи, а, может, и сотни тысяч. Кто-то должен преподать ему урок… Должен. С этим Гермиона была безоговорочно согласна. Но что она могла сделать? — Просто думай… представляй и смотри, — ответил ей Лорд. — Обязательно смотри. И она подумала. О разрывающем на части Круцио, о дикой боли и дымящемся теле. И спустя миг зал взорвался нечеловеческим ревом. Долохов скорчился у ящика, в который были закованы его ноги. Его трясло и дергало из стороны в сторону, словно через него пропустили электрический ток. Он орал, и его крик ужасал. На лицах приспешников застыл безумный страх, многие отвели взор, другие опасливо поглядывали в сторону Лорда. Гермиона слегка повернулась в сторону Волдеморта и заметила, что тот улыбался. Пока Долохов продолжал извиваться, подобно ужу на сковороде, Лорд нежился в его криках и страданиях, словно те были божественной музыкой для его ушей. Он честно продержал заклятье до тех пор, пока из Антонина не пошёл лёгкий дымок. Долохов свалился полуживой кучей, едва дыша и тихо постанывая. — Дальше, — потребовал от Гермионы Лорд, и та, вдруг ощутив невероятную власть, сосредоточившуюся в её мыслях, представила, как варит Долохова в котле с кипящим маслом. Кажется, она читала о такой казни совсем недавно, в одном из романов, взятом в библиотеке Малфоя, где была сцена с инквизитором. Теперь же слова оживали на её глазах. Долохов взлетел под потолок, а потом тряпичной куклой рухнул в появившийся под ним кипящий котёл. Гермиона хотела замедлить процесс, чтобы вдоволь насладиться этими муками, смакуя каждый оглушающий крик и стон. Лорд, прочтя это желание, заурчал от удовольствия. Ему это нравилось, очень нравилось. Гермиона ощущала это непонятное чувство то ли восторга, то ли эйфории. Сладость мести пьянила. Прежде Гермиона и не подозревала, что может быть так жестока. Нет, не так. Она могла быть куда более жестокой. За всё то, что они сделали, и даже за то, во что они её превратили. Котёл ей вскоре наскучил, и в зале появилась дыба. Уже при втором натяжении Долохов сорвал голос. Теперь он только булькал и хрипел, а разбушевавшаяся фантазия Гермионы не унималась. Ей хотелось сжать его ненавистную голову, так чтобы лопнули глаза, вспороть ему живот, чтобы внутренности вылезли наружу, сжечь его волосы, отрезать каждый палец, стянуть местами оставшуюся не до конца поджаревшуюся, покрытую огромными волдырями кожу. Разделывать и расчленять, а потом… Потом отдать собакам или свиньям всё, что осталось, или же… Новая мысль понравилась Гермионе значительно больше. Она должна была оставить его жить. Жить вот таким: без кожи, без глаз и пальцев — разделанным куском мяса, чтобы ежесекундно вновь и вновь он мог испытывать бесконечную боль. Это была бы достойная награда. Стоило ей так подумать, и пытки тут же прекратились. Гермиона взирала на дело рук своих и ощущала что-то смутно напоминающее гордость. Долохова больше не существовала, была лишь груда поджаренного мяса и костей. Живая груда бесконечных страданий, вид которых казался Гермионе чем-то ужасающе прекрасным, чем она без устали могла бы любоваться. — Какая же ты ненасытная, — проворчал Лорд, и от него тоже исходило подобное же чувство удовлетворенности. — Но... у нас есть ещё кое-кто, а это… Авада Кедавра! Зелёный луч, пролетевший и врезавшийся в Долохова, разом отрезвил Гермиону. Ей чётко указали её место. Последнее слово всегда за Лордом, и он отчего-то смилостивился над своим верным слугой, подарив ему смерть. Незаслуженную смерть. Гермиона была разочарована. Вся эйфория от проделанного сошла на нет, а вид замершей на полу груды, когда-то бывшей Долоховым, вызывал лишь отвращение. — Ну-ну, не расстраивайся, — зашептал Лорд, — у нас же есть ещё Малфой. Подумай, что ты хочешь сделать с ним? Гермиона воззрилась на ставшего совсем бледным, словно мел, Люциуса и вновь взглянула на останки Долохова. Это не годилось. — Я сама, — проговорила она, и её голос разрезал возникшую напряженную тишину. В зале было так тихо, как в гробу. Складывалось даже ощущение, что никто не смел дышать, не то что бы шевелиться. Страх окутал всё вокруг и казался плотным, осязаемым. А вот от Лорда исходило любопытство. Гермиона решительно поднялась, а он не стал её задерживать. Она шла, не отрывая взгляда от Малфоя, который предпочитал смотреть на свою жену. Нарцисса по-прежнему оставалась бесстрастна. Такая же белая, как и её муж, но невероятно собранная. Ни один мускул не дрогнул на её лице. Гермиона остановилась в шаге от креста и как можно чётче представила желаемое. Лорд не подвёл. Верёвки, державшие Люциуса, разошлись и, Малфой рухнул под ноги. Упав на колени, он склонился к самому полу, но Гермиона желала не этого, и потому сила Тёмного Лорда заставила его выпрямиться и смотреть на неё. Она глядела в эти до боли ненавистные голубые глаза и пыталась понять, чего же хочет. Какую кару заслужил Малфой, издевавшийся над ней, обманывающий её, планомерно уничтожавший в ней всё самое дорогое? В её руке появился кинжал. Острое лезвие опасно заблестело в свете свечей, когда Гермиона взмахнула им. Остриё воткнулось в лоб, но не очень глубоко. Гермиона не собиралась его убивать, во всяком случае, не своими руками. Она провела широкую линию, освежив сталь кровью, затем ещё одну и ещё… пока не получилась фигура. — Ты так хотел стать избранным, и вот теперь ты избран, — сказала Гермиона, любуясь своей работой. Кровавая молния прорезала лоб Малфоя в точности, как у Гарри. — Посмотрим, понравится ли это вашему Лорду, — скривив губы, добавила Гермиона и отвернулась от Малфоя. Ей не хотелось думать, что с ним сделает Волдеморт, понравится ли ему её шутка. В этот шрам она вложила все свои чувства, остальное же её не касалось. Гермиона даже не собиралась смотреть на наказание, припасённое Лордом, которое, безусловно, должно было быть омерзительно жестоким. Возможно, даже более жестоким, чем её месть Долохову. С этими мыслями она шагнула прочь, но ноги вдруг подкосились, и Гермиона почувствовала, что оседает. Это было так неожиданно, что она даже не успела осознать, что с ней приключилось. Лорд молнией пронесся по залу и подхватил Гермиону почти у самого пола: — Нарцисса! — взревел он. На Гермиону накатила невероятная слабость, а низ живота начал болезненно тяжелеть. Нежные руки вместе с холодными помогли ей подняться. Лорд прошептал заклинание, и Гермиона, придерживаемая Нарциссой, поплыла из комнаты. Не самое достойное завершение мести. Хуже того было лишь присутствие рядом Нарциссы. Гермиона просто не знала, как смотреть на неё. Она только что, вероятно, приговорила её мужа, и та даже не увидит его последних минут. Они вернулись в комнату с креслом-качалкой. Нарцисса уложила Гермиону в уже знакомую кровать и зазвенела склянками. Она что-то переливала и смешивала и, наконец, принесла кубок. Гермиона вдохнула, предчувствуя коричный аромат, и не обманулась в своих ожиданиях. — Опять снотворное? — разочарованно заметила она. — Пей! — холодно приказала Нарцисса, и Гермиона, поймав её совершенно нечитаемый взгляд, подчинилась. «Лучше бы там был яд», — возвращая кубок, подумала Гермиона, откидываясь на подушки и закрывая глаза. Сон сморил её мгновенно, она даже не услышала, как уходила Нарцисса. Удивительная, сильная и сдержанная Нарцисса. * * * Ласковое прикосновение, невероятно нежное и такое знакомое встретило Гермиону на грани яви и сна. Кто-то гладил её по волосам. Заботливо и мягко, приговаривая: — Всё будет хорошо, мы справимся. Мы обязательно справимся. Я ведь теперь рядом… Рядом. Он и в самом деле был рядом, как и обещал. Баюкал её на своих коленях, шептал всякие нежности. Родной, любимый… но почему-то с мертвенно-холодными пальцами. «Так ты же умер», — вспомнила Гермиона, решив уже, что снова видит сон. Но этот сон не кончался. Её гладили по волосам… по-особенному… исключительному… как мог только один человек во всём мире. — Гарри?.. — прошептала Гермиона. Рука резко замерла. И Гермиона, убедившись, что не спит, открыла глаза. В комнате было темно, лишь луна слегка подсвечивала окно, превращая мрак в искусные кружева. — Ты… — тихо прошептал он и остановился. Пауза затягивалась, заставляя громко стучать сердце. Оба сердца. Она слышала чужой стук, такой же быстрый, как и у неё. Казалось даже, пульсируют тонкие колени под её головой. — … меня узнала?