Резонанс Искушения

11

* * * Можно ли убить того, кого любишь всем сердцем, того, кто давно стал для тебя единственным смыслом? Гермиона не знала ответа на этот вопрос, но она понимала Гарри. И, глядя в его молящие глаза, признавала такой жестокий выбор. Гермиона сама не раз пыталась сделать такой же, но смерти, видимо, она была не по нутру, и потому её ждали лишь прощальный жест и кривоватая мерзкая усмешка: «Ещё рано». Наверное, это было совсем не по-гриффиндорски, и Гермионе надо было вновь поддержать Гарри, вернуть ему надежду, но она просто кивнула в ответ. Надежды не было. Гермиона это чувствовала. Впереди вообще не было никаких просветов, и их встреча, такая долгожданная, и при этом странная и неправильная, убеждала лишь в том, что их время уже вышло. Гарри терял контроль, и Лорд, сколь бы ужасно это не звучало, играючи побеждал. Возможно даже, что Волдеморт просто разрешал Гарри брать его тело, но лишь для того, чтобы потом сделать новую чудовищную жестокость. Гермиона пришла к этой мысли, ещё когда висела на окне, но тогда сознание было не в состоянии ничего обдумать, зато теперь в идее виделся смысл. И вполне возможно, Лорд не позволит себя убить, и не потому ли они с Гарри должны хотя бы попробовать закончить то, что им не удалось с первого раза? Заметив её кивок, он пошарил в кармане и достал палочку. В его глазах была удивительная решимость и, похоже, Гарри хорошо подготовился. — Сначала разоружи меня, — отдавая палочку, попросил он. Гермиона с трудом удержала палочку в руке. Было такое чувство, будто она впервые её взяла и ещё не умеет колдовать. Руки слушались плохо, слабость всё ещё приковывала к кровати, и потому даже простейший «Экспеллиармус» оказалось совсем не просто выполнить. Палочка норовила выпасть из пальцев, кисть с трудом шевелилась, язык, лениво двигаясь, грозил исковеркать звуки. Кое-как прицелившись, Гермиона почти промахнулась, и точно бы не попала, если бы Гарри сам не встал под вылетевший луч. Старшую палочку выбило из его рук и, стукнувшись о каминную полку, та упала рядом с креслом. Гарри проворно сходил за ней и вручил её Гермионе. Ту, другую, он забрал и тут же переломил надвое. — Спрячь, — указывая на Старшую палочку, посоветовал Гарри. — И давай подождём до утра. Тебе нужно немного окрепнуть. Он хотел было коснуться её, но Гермиона вновь ощутила угрозу от приближения его рук и отстранилась. — Это даже к лучшему, — слабо улыбнулся Гарри и поспешно вышел из комнаты. Гермиона вновь осталась одна и, засунув палочку под подушку, поняла, что ей вряд ли удастся сегодня уснуть. Её мучили страхи и сомнения. Гарри дал ей время и оружие, словно намекал, что нет никакой гарантии, что завтра перед ней вновь не предстанет Лорд. И в этом же таилась главная опасность. Гермиона отнюдь не была уверена, что сможет сладить со Старшей палочкой. Возможно, от её Авады Волдеморт даже не чихнет, ведь прежде она никогда не убивала. Во всяком случае, сама. Наверное, ей стоило вложить в это заклинание всё своё отчаяние, боль и горечь, и Гермиона всю ночь взывала к этим чувствам, пытаясь оценить, хватит ли их сил. Она вспоминала расправу над Долоховым, свой восторг, возникший у неё, когда тот получал по заслугам, и свою ненависть к нему и Люциусу. Всё это следовало соединить с последней пыткой от Лорда и просто всё закончить. Но чем больше Гермиона готовила себя к заклинанию, тем болезненней сжималось её сердце. Ей после этого жить. Как ей после этого жить? Она с ненавистью попыталась содрать с себя кольцо, но то, естественно, не поддалось. С особым разочарованием Гермиона подумала, что перстень на её пальце всё ещё потому, что нацепивший его Люциус по-прежнему жив. Это было логичным предположением, и почему-то в глубине души Гермионе стало даже легче. Легче перед Нарциссой. И ещё она увидела в том, что Люциус жив некую надежду для себя. Теперь у неё была палочка, а значит, если ей хватит сил и ловкости, она сможет его заставить снять это проклятое кольцо, и, возможно, он даже убьет её. После. Это было бы достойным финалом для их воссоединения с Гарри на небесах. Гермионе очень понравилась эта мысль, и оттого её решимость крепла с каждой минутой. Сомнения уходили прочь вместе с темнотой ночи, и едва солнце показалось на горизонте, Гермиона, не думая о боли в своём теле, поднялась с кровати. Она сняла часть повязок, что сковывали движения, и оделась в новую мантию, оставленную для неё на кресле. Едва она привела себя в порядок, дверь открылась и вошёл Гарри. Он остановился напротив, выжидая и моля. Но увидев его, в сердце Гермионе что-то дрогнуло, и вся ненависть, которую она собирала в себе, куда-то растворилась, уступив место самому неподходящему чувству для убийства — любви. Гермиона всхлипнула и почувствовала, как опять закололо под веками. Трясущейся рукой она направила палочку на Гарри и была уверена, что ужасные слова никогда не слетят с её губ. Ведь она его любила, так сильно, почти безумно, что просто не могла представить, как без него жить. В тот момент Гермиона видела Гарри в теле Волдеморта. Нет, это не было иллюзией, это было нечто другое, едва заметное, но такое родное. Выбранная поза — чуть напряженная и подтянутая, но совсем не горделивая; поджатая нижняя губа, легкое качание корпуса и взгляд. В глубине зрачков не было ни следа Волдеморта. Там сияла надежда и такие же бесконечно сильные и искренние чувства. — Авада Кедавра, — прошептала она, отдавая этим словам всю свою любовь. И словно в замедленной киносъемке Гермиона увидела, как с палочки слетел яркий зелёный луч и ударил точно в грудь, как пораженное тело толкнуло к двери, по которой затем оно медленно осело вниз. Потом был крик. Она действительно кричала и, выронив палочку, направилась к Гарри, кое-как справляясь с заплетающимися ногами и хватаясь за всё подряд. Гермиона свалилась на колени пред его телом и никак не могла поверить, что это произошло. Чувства, что охватили её, просто убивали, разрывали на части и тянули в вечное безумие. Словно из неё без наркоза вытащили сердце, а вместо него поставили что-то механическое, заставляющее жить. Жить и страдать. Она баюкала мёртвое тело на своих коленях, пялясь на него красными, сухими глазами, без конца всхлипывала и что-то стонала. Солнце уже окончательно взошло, а раздавленная скорбью Гермиона всё ещё не в силах была подняться. Горе оказалось слишком велико, чтобы его вынести. Внутри не было ничего. Полная чернота, в которую она бесконечно падала и всё никак не могла достичь дна. Гермиона просто больше не могла существовать. И когда это чувство невозможности даже дышать достигло предела, она всё-таки встала. Словно сомнамбула она дотащила тело Гарри до кровати, потом подняла лежавшую на полу палочку и поковыляла прочь. Искать спасения. Она понятия не имела, где мог находиться Люциус, и двигалась сама не зная куда. Куда-то к своей комнате. И, видимо, судьба впервые за долгое время решила ей улыбнуться. В дверях она увидела его. Он выглядел всё так же, как обычно, словно и не было никакой темницы и суда Лорда. С чистыми волосами, в дорогой тёмной мантии. Люциус стоял к ней спиной, вглядываясь куда-то вглубь комнаты. Гермиона хотела было подкрасться к нему и приставить палочку, но оступилась и тихо охнула от боли. Чтобы не упасть, она склонилась к стене и именно в этот момент Люциус, услышавший шорох, резко повернулся. Потом они долго смотрели друг на друга. Она на его кривоватый шрам на лбу, вызывающий у неё лёгкую усмешку, и на мелкие, не успевшие ещё зажить ссадины, щедро украшавшие его лицо, а он, похоже, на то, как она пыталась восстановить равновесие, то и дело склоняясь к стене и упираясь в неё руками. Наконец, ей удалось ненадолго перестать качаться, и, выставив палочку вперед, она прохрипела: — Сними с меня кольцо! Его брови поползли вверх. Он в некоем недоумении уставился на неё, словно не понимал о чём речь. — Сними с меня это проклятое кольцо! — взмахнув рукой и почти тыча перстнем ему в лицо, потребовала Гермиона, и её снова качнуло. Она почти завалилась на стену, но продолжала яростно взирать на Люциуса, который отчего-то хранил молчание. — Или я тебя убью, — прошипела Гермиона, вновь отталкиваясь от стены, — как и вашего Лорда! — Лорда? Люциус нахмурился и, похоже, просто не поверил ей. — Волдеморта! — выкрикнула Гермиона. — Вот его палочка, видишь? Она ткнула палочкой в его сторону, чтобы он мог как следует рассмотреть. Не узнать Старшую палочку было невозможно, она разительно отличалась от обычной и размером и толщиной. И замечая, как меняется лицо Люциуса, Гермиона понимала, что он не просто удивлен, а шокирован. — Убила? — потерянно прошептал он. — Да! И без труда убью и тебя, чтобы избавиться уже от этого кольца! Но Люциус будто бы её не слышал. — Когда?.. — спросил он. — На рассвете, — сдержанно ответила Гермиона, и её вновь затрясло. Она попыталась это скрыть, но рука с палочкой так и дёргалась в воздухе. — И кто-нибудь уже знает? Гермиона лишь качнула головой и вновь упёрлась в стену. Люциус резко шагнул навстречу и, подхватив её под локоть, вдруг заявил: — Нам надо бежать. Срочно! От неожиданности Гермиона потеряла дар речи. Люциус потащил её куда-то вниз так стремительно и так уверенно, что она не успела даже понять, как это произошло. — Куда? — задыхаясь от боли и уже почти выбившись из сил, смогла выдавить из себя Гермиона. Люциус, наконец осознав, что она не в состоянии бежать, остановился и, подхватив её на руки, словно куклу, порывисто закинул к себе на плечо, но так ничего и не ответил. — Куда? — кое-как отдышавшись, вновь повторила она свой вопрос. Они уже были на первом этаже, и этот путь Гермионе был знаком. Он вёл в сад и к черному входу. — Куда ты меня тащишь? — гораздо громче и активней потребовала ответа она, ударив его по спине. — На волю, — буркнул он, когда они уже вышли в сад, и припустил ещё быстрее. — Но… — с отчаянием начала Гермиона. — Мне не нужна воля! Мне не нужна никакая воля! Она принялась колотить его, надеясь вырваться из его рук, но он крепко прижал её и только скрежетал от напряжения зубами, да ускорял шаг. — Не нужна! Не нужна мне твоя воля! — продолжала неистовствовать Гермиона. — Я хочу умереть! Понимаешь? Умереть!!! Разве я не заслужила смерти? Но Люциус, словно её не слышал и не замечал её ударов. Он только несся, что есть сил вперед, как будто боялся опоздать. А Гермиона уже начала биться в истерике. Она тыкала в него палочкой, обещая убить, кричала на него, снова била, потом умоляла отпустить её, и снять… снять кольцо! У ворот Люциус остановился и поставил на ноги уже переставшую что-либо соображать Гермиону, затем выхватил у неё палочку и, выкрикнув какое-то незнакомое заклинание, открыл им путь из мэнора. Ворота разъехались, и Люциус, вновь хватая Гермиону за руку, потащил её вперед. Но она, вконец обезумевшая, умудрилась зацепиться за решётку и отказывалась куда-либо идти. Гермиона толкалась, пиналась и явно забыла о боли, хотя всё её тело било судорогой. — Просто дай мне умереть, — наконец взмолилась она. — Пожалуйста! Люциус вдруг отпустил её руку, но лишь затем, чтобы схватить за плечи и хорошенько тряхнуть. — Никогда! Слышишь? Я никогда не сниму с тебя это кольцо! — сквозь стиснутые зубы проговорил он. — Я тебя ненавижу, — простонала в ответ Гермиона. — Ненавижу! Не-на-ви-жу! Люциус лишь сильнее сжал её плечи. Он громко и тяжело дышал, продолжая смотреть на неё. Она же больше не могла выдерживать его холодного решительного взгляда и отвела глаза в сторону. — И почему я тебя не убила? Почему? — срываясь на сип, спрашивала непонятно кого Гермиона. — Может, потому что ты лгунья? — насмешливо ответил Люциус. — Или потому, что ты давно не любишь своего Гарри? Ты просто его придумала для оправдания… — Да что ты знаешь о Гарри! — яростно перебила Гермиона, с ненавистью воззрившись на него. — Что ты вообще знаешь?! Ты… Ты! Договорить она не смогла. Горло предательски сжалось, не давая воздуху озвучить слова. — Он мёртв, — глухо произнёс Люциус. — Твой Гарри — мёртв! Эти слова эхом отозвались в голове Гермионы. Перед глазами вновь пролетела утренняя сцена убийства, заставив сердце замереть, а вдох застыть в горле. Она опять летела куда-то в бесконечную черноту, откуда, она это чувствовала, уже никогда не будет возврата, как вдруг Люциус порывисто обхватил Гермиону, словно выхватывая её из сгущавшейся тьмы, и, стиснув в крепких объятьях, прошептал на ухо: — И я знаю, как с этим жить… Я научу тебя с этим жить! И тут что-то щёлкнуло внутри, какой-то затвор оказался больше не способен сдерживать чувства и их, наконец, прорвало наружу. Слёзы хлынули из глаз Гермионы впервые со времён битвы за Хогвартс. Горячие, жгучие, они лились нескончаемым потоком, опаляя щёки и падая на плечо Люциуса. Быстро намокающее плечо. Он не отпускал её из своих объятий, а она продолжала рыдать. В голос, как маленький ребёнок, постоянно всхлипывая и захлебываясь в слезах. Её всё так же трясло, и она была совершенно уверена, что всё-таки сошла с ума, ведь ей хотелось только плакать и почему-то, совершенно необъяснимо, и даже можно сказать вопреки всему, ещё совсем немножко, буквально капельку… жить.