Резонанс Искушения

12

* * Гарри Поттер был мёртв, а солнце всё так же вставало по утрам, в саду беззаботно и радостно пели птицы, как будто и не было никакой битвы. Словно природе было всё равно, кто победил, и почему-то Драко раздражало это равнодушие. Причем выводило из себя гораздо сильнее, чем понимание того, что Лорд всё-таки выиграл, и Драко со всей своей семьёй оказались в очень непростом положении. Наверное, неизбежном при любом раскладе, но Драко, после спасения в Выручай-комнате, внутренне болел за Гарри. Взглянув смерти в лицо, он ощутил неведомый ранее страх, а затем и бесконечную благодарность. Гарри Поттер сохранил ему жизнь. Жизнь, которая без возможности отплатить за такой щедрый дар, казалась теперь совершенно бессмысленной. Драко чувствовал себя потерянным. И постоянная, нависшая над всей его семьёй, угроза жестокой расправы, которую в любой момент мог учинить непредсказуемый Хозяин, делало Драко ещё более беспомощным и жалким. Он никак не мог найти себе места в этом новом, жестоком мире. От зрелищных пыток его тошнило, а однажды, когда на его глазах какого-то мелкого гриффиндорца заживо пожирали крысы, он почувствовал, что вот-вот упадёт в обморок. И, наверное, бы точно упал, если бы позади не оказалось стены, о которую он ударился, когда тело на миг отключилось. — Ну ты и слабак, Малфой! — с презрением заметил тогда стоявший рядом Маркус Флинт, отчего Драко стало ещё более мерзко. Испытав унижение, он готов был уже, наконец, взять себя в руки, вернуть себе прежнюю надменность и начать формировать положенную Пожирателю циничность, но на следующий день жгли Джастина Финч-Флетчли, и Драко вынесло из пыточной. Его трясло от ужаса, и в тот момент издевки и насмешки Пожирателей, полетевшие ему вслед, не способны были его задеть. Драко слишком хорошо помнил, каково это — гореть заживо. Каково не просто видеть, как огонь медленно пожирает кожу друга, сморщивая и обугливая её, а знать, что вот-вот с тобой произойдёт то же самое. Вернувшийся страх, надолго запер Драко в его комнате, в которой он не разрешал зажигать даже свечей, не то, что камина. Он предпочитал сидеть на кровати, укатанным в одеяла, и вылезал оттуда только, чтобы сходить в туалет или выпить уже остывшего чая. Любое соприкосновение с чем-то чуть более тёплым, чем одеяло, вызывало у него панический ужас. Наверное, Драко так и сидел бы до конца жизни нахохлившейся курицей на своей кровати, если бы Лорд, которого он боялся ничуть не меньше огня, не созывал всех на собрания в зал. И Драко приходилось покидать своё убежище и вновь представать перед насмешками. — Ути-пути, кто это к нам пришёл, неужели сам Драко? — журил его, как младенца Долохов, под мерзкие смешки всех прочих. — Ты взял с собой запасные штанишки? — нередко подыгрывал ему Флинт. — А то мало ли, Лорд захочется с тобой поговорить, а ты обделаешься. Нехорошо выйдет, да и пахнуть будет плохо! Драко, хоть и скрипел зубами, но терпел все эти издевательства, во многом потому, что огрызаться было нелепо, а сделать что-то более значительное он просто не мог. Оставалось только показывать своё равнодушие. Хотя бы внешне, а после снова прятаться в своей комнате. К сожалению, Лорд частенько любил устраивать показательные казни, которые Драко переносил только с закрытыми глазами, жалея, что не может заткнуть уши от криков и стонов жертв. Он даже старался не смотреть на появляющихся в зале обреченных, многие из которых были его знакомыми. Боялся их прощальных взглядов, обещающих бесконечные бессонные ночи или жуткие кошмары. Драко и так хватало страхов — своих личных и за свою семью. Он знал, что отец старался не высовываться и честно выполнял свой долг Пожирателя, ходя на рейды и точно так же, как и все прочие, издеваясь и убивая. Но этого всё равно оказалось мало. Вечер, когда в зале появилась Грейнджер, всё изменил. Драко был поражен бесстрашием подружки Поттера. Нет, разумеется, он уже видел тех, кто вначале проявлял свою смелость и бахвальство, но первый же Круциатус от Лорда, как правило, срывал с них эту маску. И оставались лишь только боль и ужас, смешанные с безумием и ненавистью. Но грязнокровка устояла, и не просто устояла, а ещё и оказалась способна на вызов самому Тёмному Лорду. И этот самый вызов, в конечном счёте, взял его семью на прицел. Словно Лорд, который, разумеется, ничего и никому прощать не собирался, наконец-то нашёл изощренный повод, чтобы разделаться со всеми ними. То, что на отца повесили грязнокровку, да ещё с таким странным, бестолковым заданием, для Драко стало подписанием смертного приговора. Это было очевидно, и не только ему. Всем. Исключая тётю Беллу, которой всё было мало. Мало мучений, мало жертв, жестокости, и главное, внимания Тёмного Лорда. Она везде и во всём хотела быть первой и отдавать грязнокровку, с которой уже когда-то игралась, ей тоже не хотелось. Хотелось довести дело до конца. Каково это знать, что у тебя остались считанные часы в жизни, Драко окончательно понял уже вернувшись в комнату и привычно закутавшись в одеяло. Облегчения не наступало. Напротив, вместо успокоения накатывало отчаяние, от которого, казалось, не было никакого спасения. Только призрачная вера в чудо. И Драко зацепился за эту веру. Отец должен был справиться с Грейнджер. Должен. И Драко даже захотелось посмотреть. Впервые он вышел из комнаты и, крадучись, чтобы случайно на кого-нибудь не напороться, направился в темницу. Он желал вновь посмотреть на грязнокровку и убедиться в том, что та пока ещё жива. Оказавшись в подземелье, к Драко снова подступила тошнота. Он старался не смотреть по сторонам и уж тем более не заглядывать в камеры, но зловония от гниющих тел, грязи, испражнений и кислого пота, заставляли дёргаться желудок. Грейнджер, как предполагал Драко, даже если раньше она и сидела где-то среди общего сброда, уже должны были перевести в отдельную камеру, с условиями чуть лучше. Ну, или хотя бы в такую, где просто почище. И потому Драко шёл к самым дальним камерам, куда редко доходили ленивые Пожиратели, обычно отправляющие пленных за первую попавшуюся решётку. Драко оказался прав. Через пару коридоров вонь стала чувствоваться меньше, да и народу в камерах поубавилось, а вскоре и вовсе появились пустые клетки. А в последнем коридоре вообще была только одна камера с пленником. С той самой грязнокровкой. Драко застыл в самом начале коридора, услышав отцовский голос. Прислушавшись, Драко различил приказы. Отец, не иначе как используя Империо, заставлял Грейнджер пить. Грязнокровка сопротивлялась, чем сильнее злила отца, который уже не мог сдерживать свой гнев. В ход пошли и другие заклинания, и Драко с всё возрастающим отчаянием понимал, что это не подействует. Грейнджер слишком упряма. И вдобавок ей просто нечего терять. Хотя, по мнению Драко, это было странно. То, что Грейнджер не хотела жить, то, что она не цеплялась за каждую секунду своего существования. Всё внутри Драко говорило об обратном. Пусть он жалок и никчемен, ему всё равно хотелось вновь и вновь дышать. Вновь и вновь слышать по утрам так бесящее его пение птиц и трястись, как осиновый лист под одеялом от страха и холода. Да, сейчас было не лучшее время в его жизни, но прощаться с ней, так и не совершив ничего достойного, так и не сделав ничего важного, хоть чего-нибудь, как тот же Поттер, например, казалось Драко просто неприемлемым. И Грейнджер, которая, разумеется, всё равно умрёт, могла добиться куда более героического финала, а не сдохнуть, как оборванная крыса от голода в камере. И вместе с этой мыслью в голове Драко появилось какое-то необъяснимое, ещё до конца непонятное желание как-то помочь. Отцу, в первую очередь, ну и немного Грейнджер. Драко пока совсем не знал, как и что он может сделать, да и сможет ли вообще, но это желание его немного приободрило. К тому времени отец уже закончил с грязнокровкой, и, услышав его шаги, Драко поспешно шагнул в тёмный угол, чтобы остаться незамеченный. Он просто не хотел, чтобы отец подумал, что Драко за ним следит. Тому бы было это крайне неприятно, и Драко об этом знал. Потому он дождался, пока отцовские шаги стихнут, после чего подошёл к камере поближе и, взглянув на распластанную по полу фигуру, тяжело вздохнул и отправился обратно. По пути назад Драко думал. Во всяком случае, он пытался это делать, размышляя на тему, как лучше поступить с Грейнджер, как её убедить закончить свои дни более достойно для героини войны. Надо было как-то заключить с ней сделку. Сделку, которая могла спасти всех Малфоев! Последняя мысль принесла с собой надежду и облегчение. Обрадованный Драко невольно пробежался взглядом по ближайшей камере и увидел, как один пленный пытается передать черепок от горшка с крохами воды соседке из другой камеры. И хотя те тянули руки навстречу друг другу изо всех сил, расстояние было слишком велико, да и вода почти вся уже расплескалась. Сердце Драко защемило, и он сам не ожидая от себя такого, подошёл к камере и, с удивлением узнав в одном из пленников Лонгботтома, забрал черепок. Достав палочку, он превратил черепок в небольшую чашу и, наполнив её водой, передал той несчастной женщине, что сидела в соседней камере. Ощущение от первого благого в жизни дела настолько вдохновило Драко, что он, вернувшись в свою комнату, не стал кутаться в одеяло, а даже зажёг свечу и уселся за стол. Думать. Думал Драко, разумеется, не о помощи другим пленным, а о том, какие же слова нужно произнести, чтобы повлиять на Грейнджер. Он ломал себе голову битый час и по мере приближения нового дня всё больше впадал в новое уныние. Все слова казались фальшивыми и совершенно неубедительными, да и сам Драко в глазах Грейнджер едва ли заслуживал внимания. Она никогда не согласится спасти Малфоев, чтобы умереть. Это казалось настолько очевидным, что Драко, теряя с каждой секундой всю недавно появившуюся уверенность, снова ощутил себя совершенно беспомощным. Возникшая было идея почила вместе с ночью, так и не получив никакого развития. Под утро Драко вновь залез под одеяло и не вылезал оттуда, пока к нему не пришла мама и не сообщила о смерти тёти Беллы. Драко не мог поверить в произошедшее. Это было совершенно необъяснимо и чудовищно. Он смотрел на труп, лежащий в гробу и усыпанный цветами, и не понимал. Не понимал, как Тёмный Лорд мог убить свою самую верную и самую лучшую приспешницу. Драко уже был в курсе, что отец чуть не потерпел фиаско, когда грязнокровка вскрыла себе вены. К счастью, Грейнджер удалось спасти, а вот тётю Беллу уже нет. Мать и не скрывала того, что тётка пострадала из-за них. Лорд убил её в назидание. Чтобы Малфои поняли, что он не шутит. И они поняли. Очень хорошо поняли. Во всяком случае, Драко ощутил в себе новый порыв, стремление хоть что-то сделать. Но мать его быстро осадила, велев ни во что ни вмешиваться и не попадаться на глаза Лорду. Она была не прочь вообще запереть Драко в комнате, но тот уже больше не мог там сидеть. Драко снова пытался думать, и, размышляя, всё чаще стал гулять по дому. Он бы с удовольствием выбрался в сад, но, переживая за чувства матери, спускаться не решался. Драко вообще старался не покидать их этажа, и потому крутился в основном по одному маршруту. Доходя до комнаты отца, он обычно ненадолго останавливался, зачем-то прислушивался, будто ждал чего-то, какого-то знака, и, так и не дождавшись, тяжело вздыхал, после чего круто разворачивался и медленно брёл обратно. Но однажды ему всё-таки повезло. В тот день Драко вышел на свою прогулку совсем поздно, почти ночью. До этого он неплохо поспал и даже попытался начать читать книжку, оставленную ему матерью, на которой, собственно, до этого и заснул. Теперь же, выспавшись, Драко ощутил необходимость подвигаться и потому отправился в коридор. Голоса ссорившихся родителей он услышал ещё возле комнаты матери, и потому сразу же ускорил шаг. — Да что там делает этот твой Лонгботтом, раз она меня уже калечит?! — раздался гневный голос отца, и его сопроводил громкий треск, — похоже, Люциус в сердцах шарахнул по столу или ещё по чему-то. Драко же замер в удивлении. Лонгботтом? — Лучше спроси себя, что делаешь ты, раз она тебя калечит! — парировала Нарцисса, а Драко меж тем вспомнил, что после похорон тёти Беллы, мама приходила к нему со странным разговором. Всё спрашивала имена его однокурсников. — Да они уже мертвы все, ну, кроме Гойла, — отвечал тогда Драко, но мама всё равно настаивала, тогда-то он и припомнил Лонгботтома. Рассказал, что видел того в темнице, и ещё подивился тому, как мать обрадовалась тому, что Невилл с Гриффиндора. Теперь же Драко охватило невероятное любопытство. Он в два шага преодолел расстояние до отцовской двери, которую он слегка приоткрыл, чтобы подглядеть в щёлку за родителями. Мама стояла к Драко спиной, склонившись над отцом, который сидел в своём любимом кресле, и обвязывала голову Люциуса бинтом. Рядом на столике обнаружился тазик и несколько склянок с зельями. — Да что я? — продолжал возмущаться отец. — Я делаю лишь то, что ты мне сказала! — Я не говорила тебе столько пить, — с укором произнесла мать, и, отстранившись немного от Люциуса, взглянула на свою работу. Бинт лежал ровно, широкой повязкой, делая отца похожим на самурая, которому для полноты образа не хватало только катаны. — Ты велела мне спать с грязнокровкой! — с отвращением произнёс Люциус. — И хочешь, чтобы я после этого ещё и не пил? Да драккл тебя задери, Нарцисса, твой дурацкий план не работает! Даже грязнокровка не настолько глупа, чтобы влюбляться в того, кто её трахает! Драко был в полном недоумении. Он не верил своим ушам и просто не мог до конца осознать услышанное. Отец… его отец и грязнокровка?! — Тогда сделай ей ребёнка! — выдала мать, шокировав одновременно и отца, и Драко. — Что? — просипел отец, разом потеряв голос. Его глаза широко распахнулись, а сам он подался вперед. — Да ты с ума сошла! Какой ещё к дракклу ребёнок! — вскакивая, заорал он и заметался по комнате, не зная, куда обрушить свой гнев. — Просто ребёнок, — повторила мама чуть более напряженно. — Ребёнка-грязнокровку! — завопил Люциус, сметая с полки камина стоящие на ней безделушки. Послышался звон битого фарфора и стекла, заставивший Драко невольно дёрнуться. — Полукровку, — поправила мать. Она даже не шелохнулась и всё так же стояла возле столика, будто приросла к этому месту. — Да какая разница, полукровку, грязнокровку, — хватаясь за голову, продолжал неистовствовать Люциус. — Я — Малфой! Это просто невозможно! Как ты не понимаешь? — Это как ты не понимаешь! — повысила тон мама, и Драко отчётливо услышал, как в её голосе зазвенели слёзы. — Ей надо кого-то любить! Ей надо за что-то зацепиться! Найти хоть какой-то смысл! — А мне? — совсем тихо произнес отец с каким-то отчаянием. Он даже опустил руки и как-то разом поник. — А мне, по-твоему, нужно потерять всё? Уважение, традиции, собственную гордость? — Ты ничего не потеряешь, — твёрдо ответила Нарцисса. — Ведь ты делаешь всё это, чтобы выжить! Чтобы мы могли выжить! Мы должны выжить! Любой ценой. Неужели тебе этого недостаточно? Отец молчал, у матери чуть заметно вздрагивали плечи от сдерживаемых слёз. Пауза затягивалась и давила. И Драко не выдержал. Он резко открыл дверь и шагнул в комнату. — Может, я смогу помочь? Он видел, как брови отца сначала резко взметнулись вверх, а затем вернулись на место. Потом его губы исказила ироничная усмешка. Мать же отреагировала совсем иначе. Она резко обернулась, и на её лице читались лишь страх и протест. — Нет! — сказала она. — Драко, ты меня слышишь? Я запрещаю тебе даже приближаться к этой грязнокровке! Запрещаю! — Мама, — обиженно начал Драко. — Но почему? Я что не могу… ну… — он чуть-чуть замялся, так как ему вдруг стало неудобно и немного стыдно. — Я сказала — нет! И это не обсуждается! — отрезала Нарцисса, и Драко ещё никогда не видел свою мать настолько рассерженной. — Да ладно тебе, Нарцисса, — вклинился в разговор Люциус, усмешка не спешила слетать с его губ, да и в голосе слышался сарказм. — Пусть попробует. Правда, должен признать, удовольствие довольно сомнительное. — Что?! — с негодованием воскликнула мама, вперив в отца гневный взгляд. — Что ты сказал? Значит, ты у нас Малфой и тебе невозможно, а твой сын… Кто твой сын? Внук-полукровка тебя устраивает?! — Ну-у-у, — протянул Люциус, — я имел в виду нечто другое. Опыт всё-таки. Мерзко, конечно, но раз он не против. — Не против? — взвилась Нарцисса. — А потом он, как ты, будет опустошать винный погреб? Да ни за что! И вообще, нечего перекладывать на сына свою работу! — А почему я должен после этого опустошать винный погреб? — с удивлением спросил Драко. — Потому что это мерзко, — бросил Люциус, за что получил от Нарциссы ещё один гневный взгляд. — Нет, сынок, — Мать вновь повернулась к нему и гораздо мягче объяснила: — дело в том, что она… Она может тебя сломать. Заставит тебя чувствовать себя виноватым. Понимаешь? Она всё равно умрёт, но тебе… тебе может быть от этого больно, а я не хочу, чтобы ты испытывал боль из-за какой-то грязнокровки! Драко насупился. Он не понимал, почему ему должно стать больно из-за Грейнджер. А ещё ему было обидно, что мать ему не доверяет. — Драко, — Нарцисса подошла к нему и с нежностью коснулась его щеки. — Сыночек, поверь мне, это того не стоит. Мы с твоим отцом во всём разберемся. Обязательно разберёмся! — Мама, — отводя её руку в сторону, недовольно произнёс Драко. — Мне ведь уже не пять лет! — Конечно, не пять, — согласилась она. — Но так маме будет спокойнее, понимаешь? Драко тяжело вздохнул. К матери он испытывал огромную привязанность и потому готов был ей уступить, хотя это его и обижало. Обижало ещё и потому, что родители, похоже, тоже в него не верили. Мать даже решила проводить его до комнаты. — Знаешь, сынок, — уже в дверях произнесла она. — Если… если тебе нужна девушка, я поищу кого-нибудь. Может, какую-нибудь полукровку или предательницу крови. Таких сейчас много, с кем можно просто так, без обязательств. Или можно поискать тебе жену. — Нет, мама, — отказался Драко. — Спасибо. Но мне пока не нужно. Нарцисса печально улыбнулась и, поцеловав его в лоб, наконец, ушла. Оставшись в одиночестве, Драко вдруг ощутил растущее в нём негодование. Какому-то Лонгботтому его мать доверяла больше, чем ему! Какому-то Лонгботтому можно было общаться с грязнокровкой, а отцу даже спать с ней! Верх несправедливости! Драко ходил кругами по комнате и хмурился. Он отбрасывал попадающиеся под ноги, разбросанные им же самим вещи, и откровенно злился. Когда-то Драко починил Исчезательный шкаф и привёл в школу приспешников Волдеморта! Он почти убил Белл и Уизли, а теперь ему нельзя трахнуть Грейнджер только потому, что её смерть может вызвать у него жалость. Что за чушь?! Драко подумал об отце. Тот и правда в последнее время слишком часто и много пил. Неужели он стал такой чувствительный? Беспокоится о Грейнджер? Но вспомнив отцовскую усмешку, Драко откинул эту мысль. Здесь было что-то другое. Скорее всего, отвращение. Отец всегда презирал грязнокровок. Тут Драко резко затормозил. «А что если…» — подумалось ему, и уже через секунду он тихо крался в отцовскую комнату. Люциус, как Драко помнил, был вообще-то не против помощи, а значит… Значит, если мама ни о чём не узнает, то не будет никаких проблем. Он тихо постучал в дверь. — А-а-а, — понимающе протянул Люциус, появившись на пороге собственной комнаты. — Я так и думал, что ты вернёшься. Он пропустил Драко внутрь и плотно закрыл дверь. — Должен предупредить, — тихо сказал отец. — Это совсем не так, как ты себе представляешь. Более того, это даже хуже, чем, если бы ты сходил в бордель. — Правда? — Драко был удивлён. — Если хочешь — выпей, — Люциус кивнул в сторону появившейся на столике вместо тазика бутылки вина. — Очень помогает. Я её даже не вижу… Драко лишь мотнул головой. В свой первый секс с грязнокровкой он напиваться не собирался. — Ну тогда, — и Люциус подошёл к книжному шкафу. Открыл его и, отодвинув пару книжек, достал из потайного углубления какой-то флакон. — Держи! Он протянул его Драко и, поймав вопросительный взгляд, запоздало пояснил: — Оборотка! Для Лонгботтома. Он меня обычно днём изображает. Вроде как доброго и заботливого, но на самом деле он слишком бестолковый и больше копается в цветах, чем помогает. Лучше бы мы его как садовника наняли. Но ничего, отдохнёт немного завтра. Драко нахмурился и, забрав флакон, уже собирался выйти, но Люциус его остановил. — Эй, подожди! Повязка же из-за этой суки теперь нужна! Драко, взглянув на отца, понимающе кивнул. Пока Люциус стягивал с себя бинт, он, кривясь и отплёвываясь, глотал совершенно отвратительное на вкус зелье. Затем, когда действие преображения завершилось, Драко оделся в отцовскую мантию, дождался, пока Люциус обвяжет ему голову и, наконец, отправился к Грейнджер. Драко владели странные ощущения. Отцовское тело было совсем не похоже на его собственное, и, идя по коридору, Драко пытался как можно скорее с этим свыкнуться. Он совсем не хотел опростоволоситься ещё и с грязнокровкой. Ему нужно было всего лишь с ней переспать. Звучало, как ни странно, довольно заманчиво. Конечно, Грейнджер никогда ему не нравилась: всё-таки она была немного страшненькой — эти её зубы, как у бобра, и вечно спутанные волосы. Вообще, если бы не желание хоть как-то проявить себя в помощи своей семье, Драко бы никогда бы и не подумал о Грейнджер в таком ключе. И потому он, скорее, упивался собственной значимостью, чем был возбужден. Она никого не ждала. Драко сразу почувствовал возникшее напряжение, стоило ему только войти в комнату. Грейнджер лежала на кровати и затравленно смотрела на него. Драко отметил, что та сильно похудела, и ему, как ни странно, понравились её ставшие большими глаза. Заостренные черты лица, тонкая шея и торчащая из-под мантии изящная ступня вызывали желание. Оно медленно нарастало внутри Драко, расплываясь сладостно-болезненной истомой. Всё было не так уж и плохо, и как ему показалось вначале, совсем даже не мерзко. Грейнджер молчала, но в её взгляде, который она не сводила с него, Драко увидел призыв, и он, недолго думая, приступил к исполнению своего долга. Нависнув над ней, Драко с удивлением заметил, какой она стала хрупкой, почти невесомой. Совсем худые ноги с острыми коленями, такие же руки — сплошные кости. Но в этой почти неестественной худобе Драко в тот момент виделось некое изящество и притягательность. Он хотел её всё больше и больше. Она и не сопротивлялась, вот только смотрела на него как-то уж очень пронзительно, почти неприятно. Этот взгляд очень быстро стал напрягать Драко, как и то, что Грейнджер вообще не двигалась. Она лежала бревном и только смотрела на него. Он пытался её как-то расшевелить, настойчиво целовал и не скупился на чуть грубоватые ласки, но та даже не реагировала. Драко, поначалу жадно толкавшийся в неё, всё замедлял темп, чувствуя, как на смену былому желанию приходит раздражение и то самое, о чём его предупреждал отец. Омерзение. Он не спасал свою семью, занимаясь с Грейнджер, как он считал сексом, а просто насиловал её. Насиловал с её молчаливого согласия, глядя в её не закрывающиеся ни на миг глаза. Глубокие и ничего не выражавшие. И это было отвратительно. Настолько отвратительно, что Драко едва удалось закончить. Пожалуй, лишь собственная гордость заставила его довести дело до конца. Оргазм был скудный и едва заметный. Всё заслонило собой гадкое чувство, будто его только что искупали в грязи. И от этого мерзкого чувства хотелось немедленно отмыться. Драко почти выбежал от Грейнджер, зарекаясь когда-либо к ней приближаться. И потом, сидя в ванной и скобля себя с утроенной силой, он всё никак не мог отделаться от противных ощущений. Возможно, это было дело вкуса, тому же Долохову и братьям Лестрейндж нравилось насиловать пленников, но Драко никогда этого не понимал. С тем же успехом, как он считал, можно было предаваться развратом с какими-нибудь животными и предметами. И сегодня у него был секс с бревном. С бревном с глазами. Пришедшее на ум сравнение заставило Драко с головой окунуться в ванну, а затем, когда воздух закончился и пришлось выныривать, вновь начать ожесточённо драить себя. Впрочем, даже после всех банных процедур, проделанных ставшим ужасно щепетильным Драко, облегчение всё равно не наступило. Всю ночь его терзала мысль о разговоре с отцом. Драко не знал, как признаться. Как сказать, что он такого делать не сможет? А он уже знал, что не сможет. У него просто не встанет на Грейнджер. Во всяком случае, на такую Грейнджер. И ещё Драко понимал, что его мать была права. Он, в самом деле, теперь чувствовал себя виноватым, правда не от того, что Грейнджер когда-нибудь убьют, а от того, что не смог помочь отцу, не смог взвалить на себя его ношу. И, драккл его задери, Драко и сам готов был напиться, лишь бы забыть о сегодняшней ночи! Но Люциус всё понял и так. Драко не смог поднять головы, протягивая ему мантию через порог комнаты. — Ну, ты хотя бы попытался, — утешительно произнёс отец и ни о чём расспрашивать больше не стал. Драко понуро вернулся в свою комнату, уселся возле окна и снова принялся страдать от собственной ничтожности. Всё-таки это было неправильно, что Грейнджер такая. Совершенно неправильно. Эта мысль не оставляла Драко и спустя несколько дней. Драко и сам не знал, почему всё время думал о грязнокровке, но та всё крутилась и вертелась в его голове. И возрастало понимание, что план матери летит ко всем дракклам, а значит, и их жизни могут оборваться в любой момент, потому что Грейнджер, хоть физически и была жива, на самом деле превратилась в ходячий труп. То, что теперь Драко спал ещё и с трупом, переживалось ещё пару дней, но, в конце концов, Драко кое-как взял себя в руки и решился. Решился он пронаблюдать за Лонгботтомом. Убив весь день на то, чтобы подкараулить Невилла, к пяти часам Драко был вознаграждён. Лонгботтом появился в коридоре, зашёл в комнату отца, а спустя несколько минут, из-за двери появился Люциус и куда-то заспешил. За этим Люциусом Драко и направился. Они добрели до мансарды, где, как выяснилось чуть позднее, проходила ежедневная встреча с Грейнджер. Люциус уселся за стол, а Драко спрятался за колонной. Когда пришла грязнокровка завязался натужный разговор, в котором было куда больше пауз, чем слов. Лонгботтом беседы вести не умел совершенно, и Драко честно не понимал, как Грейнджер его ещё не вычислила. Невилл был неуклюж, и хотя чашек он всё же не ронял, как прежде, но эта его неловкость была заметна во всех жестах и мимике. Нелепое выражение лица откровенно раздражало Драко. Отцу абсолютно не шла растерянность, плохо скрытая под маской презрения. А уж речь… Возможно длительные паузы были необходимостью, чтобы не выдать себя косноязычием, но Драко едва не взвыл, пока дождался окончания встречи. Его порадовало только одно: грязнокровка, которая, как он понял из разговора, теперь по большей части в основном сидела в библиотеке, немного приожила. Во всяком случае, её взгляд уже можно было назвать осмысленным, а не пустым. Это обнадёживало. Вернувшись к себе, Драко твёрдо решил, что понаблюдает за Грейнджер ещё. Ему захотелось посмотреть, как она ведёт себя в своей родной стихии, среди любимых книг. * * * В библиотеку Драко собрался только после обеда, потому как до обеда он провалялся в кровати в полудрёме, а потом ещё довольно долго собирался и продумывал путь. Уж очень ему не хотелось с кем-нибудь встречаться. Но даже продумав всё до мелочей, Драко был неприятно удивлён, увидев в дверях библиотеки Долохова. Антонин никогда себя книгочеем не проявлял, да и вообще Пожиратели к знаниям были равнодушны, особенно сейчас, когда сила решала всё. Но за порог Долохов как-то не торопился, и это озадачивало. А потом Драко вдруг понял, что он не одинок в желании подглядеть за грязнокровкой. Зная Долохова, мотив того был предельно прозрачным. Тот просто хотел поразвлечься и, желательно, поизвращённей. Драко ощутил внезапно накатившую ненависть к Антонину и его образу жизни. Он показался ему мерзким и отвратительным. И уж точно не подходящим сейчас Грейнджер. Простояв пару минут, Долохов, чему-то непрестанно ухмыляясь, всё-таки ушёл. Драко бросился к дверям библиотеки и обомлел. Видеть отца с Грейнджер было не очень приятно. Он бы даже сказал, что и вовсе ужасно, если бы не одно «но». Драко не узнавал Грейнджер. Эта была какая-то совершенно другая грязнокровка, чувственная, страстная и по-настоящему живая. Она не просто отвечала отцу, но проявляла инициативу. Драко просто не мог оторваться от этого зрелища, хотя то и дело краснел, видя то, что вытворяет Люциус. А ещё его вдруг кольнула ревность. Он почувствовал себя обманутым, словно ему подсунули какую-то не ту Грейнджер, пока отец развлекался с настоящей фурией. Вот только у этой фурии отчего-то были завязаны глаза. Красный лентой. И мысль об этой красной ленте невероятно возбуждала. Драко отпрянул от двери и, чтобы не наделать каких-нибудь глупостей, заторопился к себе. Желание разливалось в нём подобно жидкой лаве. Драко чувствовал, что буквально горит, как кровь горячим потоком обжигает его изнутри. Он хотел… Грейнджер. Он безумно хотел такую Грейнджер. Это было похоже на наваждение, какое-то лёгкое сумасшествие. Промучившись пару часов, Драко не выдержал и отправился к отцу, и был крайне удивлён, застав того с бутылкой в руках и уже изрядно напившимся. Сопоставить то, что он видел, с омерзением никак не удавалось, а возникшая догадка — пугала. Отец же не мог… влюбиться? — Я тут подумал, — глядя в мутные глаза Люциуса, начал Драко, — и решил ещё разок попробовать… ну это, с грязнокровкой. Больше всего на свете Драко боялся, что отец ему откажет. Он так волновался, что сердце готово было выпрыгнуть из груди. — Ты только выпей, — пьяно проговорил Люциус, протягивая ему полупустую бутылку. — Тогда ещё ничего… У Драко разом отлегло на сердце. Отец… отец был прежним. Самим собой. Разве что уж слишком пьяным. — И это, — хватая Драко за рукав, едва ворочая языком, начал Люциус, — повязка… Повязку не забудь! Повязка! Драко так и думал. Всё волшебство начиналось с повязки. Вино, повязка — и удовольствие обеспечено. — А ты знаешь, что Долохов на грязнокровку поглядывает? — заметил, как бы между прочим, Драко. — Я тут видел его. Крутился возле библиотеки. — Долохов? — встрепенулся было Люциус, а потом отмахнулся. — Да ну его! Он просто похотливая псина. Поняв, что ничего путного от отца он сегодня не добьётся, Драко просто ушёл. Вернувшись к себе, он едва не прыгал от предвкушения чего-то невероятного, и с трудом дождался утра, чтобы вновь наведаться к Люциусу. Заполучив зелье, повязку и отцовскую мантию, Драко, проглотив полбокала вина, заспешил в библиотеку. Грейнджер уже была там. Она сидела у окна на удобной лежанке, которая одинаково хорошо годилась, как для чтения, так и для того, чем сейчас Драко собирался заниматься. Недолго думая, Драко залпом выпил зелье, и с трудом (от нетерпения) дождавшись трансформации, наконец, направился к грязнокровке. Он подкрался к ней тихо-тихо и сразу же набросил на глаза красную ленту. Она издала что-то похожее на стон, и это мгновенно возбудило Драко. Он почти накинулся на Грейнджер, и та встретила его с не меньшим жаром. Ошалев от чувств и немного от вина, Драко принялся жадно целовать её, сдирать, так мешавшую ему мантию, сжимать в руках освобожденную от плена корсета маленькую грудь. Всё происходящее сейчас совсем не напоминало тот жуткий секс в комнате. Грейнджер с жаром отвечала ему, сама ласкала его, и совершенно бесстыдно предлагала себя. У Драко буквально сносило крышу. Он задыхался от невиданной ранее страсти и с трудом сдерживался, пытаясь продлить невероятное удовольствие, как можно дольше. И тут, уже на вершине экстаза, Драко вдруг услышал нечто поразительное. — Гарри, — простонала Грейнджер, и сердце Драко ухнуло вниз. Он понял, что произошло, но не мог до конца осознать своих ощущений. Ему, чисто по-человечески, было, конечно, немного обидно знать, что женщина, с которой у него только что был просто фантастический секс, всё это время представляла на его месте другого мужчину. Он и сам был отчасти в этом виноват. Пришёл в отцовском теле, да ещё глаза завязал. Но услышать имя покойного Поттера… Впрочем, это всё объясняло. Грейнджер бредила своим Поттером и только поэтому была столь развратна. С ним она такое себе могла позволить, а с другими — нет. И это коробило больше всего. Это прямо-таки задевало и обижало. Ставшая вдруг такой живой в реальности, Грейнджер по-прежнему была мертва в своей голове. Ничего не изменилось. Вообще ничего. И секс совершенно не помогал, а только усугублял положение. С этой драккловой повязкой Грейнджер могла фантазировать себе, что угодно и кого угодно, и это ни на йоту не вызывало у неё желания жить. Зато сам Драко был преисполнен всякими желаниями. Он всерьез задумался о ребёнке. Похоже, мать оказалась правда, и грязнокровке, чтобы вернуться в реальность, нужен был кто-то в этой реальности. Настоящий, родной. Да и делать этого ребёнка, что тут скрывать, будет весьма приятно. Даже более того, Драко уже чувствовал некую зависимость… от такой Грейнджер.