Waking The Demon

-Он действительно настолько важен для тебя?

Зейн медленно опустился на корточки, устремляя взгляд янтарных глаз на знакомое и уже не такое бледное лицо. Светлые ресницы совсем немного подрагивали, укрытые нежным светом луны, а тени делали щёки более впалыми. Губы были забавно приоткрыты в немом шёпоте, пока его разум гулял по просторам собственного сна, а нежность разливалась в груди сладким сиропом. Этого времени глубокой ночи вполне хватало, чтобы запомнить каждую чёткую линию его лица, нарисованную природой, и при этом не разбудить, не потревожить. Незачем ему знать об этих полуночных посещениях. Иначе его слабость перед этим (таким важным!) недоразумением станет слишком очевидной, а это было последним, чего он хотел.
Забавно причмокнув, Найл перевернулся на бок, полностью попадая под мягкий свет луны, а Зейн не смог сдержать улыбки, наполненной непритворной мягкостью. Эту его черту знал только Хоран. Хотя, пожалуй, он лжёт. Даже это голубоглазое совершенное чудо ничего не знает. Ведь он хранит его глубоко внутри, чтобы не дай Бог, кто-нибудь не узнал. Зейн помнил, как отчаянно сжималось собственное сердце от страшной, буквально невыносимой мысли, что Хоран сейчас может лишиться жизни. Так глупо и просто. Он не помнил, как сильно сжимал его бледную руку, забирая по возможности всю боль, которую мог, кажется, до разноцветных кругов перед глазами. Пока чей-то мягкий и совсем незнакомый мужской голос не сказал: «Прекрати, парень. Ты же убьёшь себя». Эта фраза так отчётливо прозвучала в голове, что он почти сразу выпустил тонкую руку Найла. Не потому что послушал незнакомца, а потому что ещё немного и он действительно бы переборщил. А Малик пока ещё не готов был сдавать занятые позиции. Может звучит эгоистично (ведь он эгоист, на самом деле), но желания отдавать Хорана Пейну так просто не было никакого. Не дождётся. Пока он, Зейн Малик, жив, Найл никогда не будет принадлежать альфе. И не потому что он станет его удерживать, а потому что блондин сам этого не захочет. По-крайней мере, оборотень старательно пытается себя убедить в этом.
Найл что-то тихо выдохнул, едва различимое, будто бы просящее, так что Малик замер и весь обратился в слух. Но продолжения так и не последовало, только бледные пальцы чуть сжались на покрывале. Он приложил немыслимые усилия, чтобы не поддаться порыву и не заключить его руку в своих ладонях. Слишком велик был риск разбудить его, а значит выдать свой маленький секрет. А к этому пока Зейн не был готов. Одно дело привычные провокации, заигрывания и вполне очевидное желание сделать его своим, и совсем другое в открытую признать свои слишком сильные чувства, показать, что это всё не игра для него, на самом деле. Это стало бы полным крушением его образа (и да, ему до их пор есть до этого дело), ведь, по сути, он всё тот же жестокий засранец. В этом он тоже очень старательно пытается себя убедить.
Чьи-то тихие и осторожные шаги, заставили его довольно резко отпрянуть к окну. Парень прислушался, узнавая лёгкую поступь медсестры, а это означает лишь одно – пора уходить. Брюнет кинул последний нежный взгляд на Найла, прежде чем быстро выскользнуть в окно, разумеется, уже не почувствовав на себе удивлённо-сонный взгляд небесных глаз. Спустя полчаса оказавшись в своей комнате, он первым делом открыл дверь балкона, впуская свежий воздух, в котором витало какое-то волнение. Возможно даже его собственное. Что поделать, если в его душе такое ненастье. Пальцы быстро достали сигарету из пачки. Он не часто позволял себе курить, всё-таки лакросс, злобный тренер, но когда курил, чаще всего его было не остановить. Потому что в нервном или радостном возбуждении он выкуривал их одну за другой, забывая делать даже маломальские перерывы. Вот и сейчас было также. Слишком много мыслей, которые лишь светлый дым способен разогнать.
Винил ли он себя за то, что случилось с Хораном? Нет, ни капли. Его вины в случившемся не было, зато была странная злость на Стайлса, что оставил их там одних. Беззащитную девушку и гиперкактивного парня, которые подверглись бы ещё большей опасности, не окажись он там. И да, в какой-то степени он считал это своей заслугой, хотя никто и не спорит, что Найл был героем того дня. Как глупо. Все эти звания, почитание, но всё становится неважным, когда понимаешь, что он висел на волоске от смерти. О чём думал этот горе-оборотень, бросая их там ещё и с бессознательным ветеринаром? Этого Малик абсолютно не понимал, и более того не принимал. Единственное, что ему действительно хочется сейчас сделать - это крепко врезать кудрявому.
Четвёртая сигарета пошла в ход уже спустя пять минут, но сейчас ему было плевать. Ему вообще по жизни на всё плевать, но только не на Найла. Эта болезненная привязанность до сих пор раздирает его изнутри, ведь он то борется с Лиамом изо всех сил за него, то вновь пытается закрыть в себе эти чувства на громадный замок. Зейн так сильно старается доказать самому себе, что это вполне реально жить в этом мире без Хорана, что лишь усугубляет своё положение растущей ещё больше привязанностью. А, если честно, он совершенно не привык к такому. Он с Перри то не позволял себе хоть какие-то отголоски чувств, а она (будем честными) была, пожалуй, самым близким ему человеком. Что уж говорить о том, когда всё это обострилось с Найлом?
- Милый, это уже пятая сигарета, - послышался спокойный голос позади. – Лучше отложи.
- Твоё умение подкрадываться незаметно всегда удивляло меня. Ты уверена, что не перемещаешься по воздуху? – он даже не обернулся, продолжая смотреть вперёд с еле скрываемой тоской в своих светло-карих глазах, но очередную сигарету всё же вернув в пачку.
Тёплые изящные ладошки оказались сжатыми в замок на его животе, а тёплое прикосновение губ к щеке заставило чуть напрячься. Не часто его мать позволяла себе столь открыто выражать свои чувства. Хотя этот факт был вполне объясним и понятен самому Зейну. Отец, кажется, уехал в командировку, а значит, никто не будет сверлить её за это недовольным взглядом. Ведь мужчина не переносил нежности и ласки. Считал, что мальчик должен воспитываться в лишениях. «Лишениях?» - спросите вы. Разве Зейн Малик лишён хоть чего-то? У него есть всё: крутые тачки, золотые карты с неограниченным запасом денег, внимание девушек и уважение (страх скорее) людей вокруг. У него есть потрясающая внешность и всё, что только его душа пожелает себе иметь. Нет только понимания, что такое тепло в кругу семьи и какого это, когда твои родители любят тебя. Ему, в общем-то, уже давно плевать на это, как и на всё остальное. Но что выросло из такого воспитания, сами можете видеть.
- Тебя что-то сильно беспокоит в последнее время. Расскажешь? – мягко спросила она.
Парень чувствовал её неожиданно искреннюю заботу и заинтересованность, но это лишь напрягало ещё больше. Слишком чуждо было проявление таких эмоций в стенах этого дома. Его «друзья», если их таковыми можно назвать (на самом деле, он не был уверен, что у него когда-либо были те, кого подразумевают под этим словом) всегда завидовали ему. А он ни капли не стесняясь, пользовался своим положением. Все вокруг видели идеальную семью, в которой жили идеальные люди, заботливые и щедрые. Возможно на то, что можно было купить за деньги они и были щедры, но в остальном… Хотя (можете считать его странным), на самом деле, если Зейн и переживал по этому поводу, то только совсем в детстве, но внимание с лихвой окупалось новыми игрушками и примочками. В его жизнь не лезли, строго наказывали лишь в том случае, если узнавали о его слишком больших провинностях, чтобы позже просто закрыть глаза. И как бы странно это не звучало его это устраивало. Он всегда был сам по себе, а потому так сложно было сейчас не чувствовать подвоха.
- Если мне понадобиться выговориться, я найду кого-нибудь другого, - немного отстранённо и холодно отозвался Малик.
Мать даже не обиделась, просто мягко улыбнулась (он не видел, но почувствовал) и уткнулась в его плечо головой. Ему сразу же до безумия захотелось вновь закурить, а ещё убрать её руки со своей талии и отойти на пару шагов в сторону. Не потому что её прикосновения вызывали желание отстраниться, нет, он любил свою мать, насколько Зейн Малик вообще умел любить, а потому что это казалось диким и неправильным. Все эти глупые нежности, к которым женщина неожиданно решила прибегнуть, после того, как фактически игнорировала его, за месяц перекинувшись словами лишь пару раз и один раз спросив, как у него дела. И он не винил её за это, потому что так было привычно, так было всегда. И от того сейчас ему хочется спрятаться подальше от её невесомых ласок.
И к тому же так нелюбимые им попытки женщин влезть в его личное пространство, «полечить его израненную душу». Кому это вообще нахрен сдалось? Все эти глупые идеи, что вот она-то, конечно, сможет помочь и успокоить. Это он не любил, пожалуй, даже больше, чем Пейна. А своего альфу парень действительно ненавидел.
- Дело в Перри? Она к нам давно не заходила, – при её словах плечи невольно напряглись. – Или в ком-то другом?
- Мама, я, по-моему, ясно дал понять, что не собираюсь это с тобой обсуждать, - оборвал он женщину, но она к его удивлению лишь легко и звонко рассмеялась, раздражая его ещё больше. – Что?
Парень, наконец, высвободился из её объятий и обернулся. Светло-карие глаза почти как у него, за исключением мягкости во взгляде, которой у него бывает ещё меньше, чем у неё, смотрели с лёгкой смешинкой и искренней нежностью.
- Я вела себя точно также, когда познакомилась с твоим отцом, - улыбка на её губах стала чуть светлее, а Зейн подумал, что у него нет никакого желания слушать материнскую исповедь. – Подолгу смотрела в никуда, судорожно курила каждые пять минут, потому что беспокоилась, что этот сумасшедший вытворит что-нибудь в следующий момент. Он так раздражал меня своей безалаберностью, глупой настойчивостью (даже после шестого отказа с ним встречаться) и безбашенными поступками, что я злилась, постоянно ругалась с ним, хотя всё, чего мне хотелось крепко прижать его к себе, чтобы не отпускать. Я всегда любила твоего отца, хоть со временем он и растерял весь свой пыл. Иногда я думаю, а что если бы я тогда всё же не согласилась после его очередной попытки, и чётко понимаю, что, скорей всего, жалела бы об этом всю оставшуюся жизнь.
Чем больше женщина рассказывала, тем больше Зейн понимал, что никогда и не интересовался молодостью родителей. Это было не его делом, которое к тому же не слишком его волновало. Так было правильно. Какая разница, что было до, если результатом они имели его? Но сейчас что-то неумолимо поменялось, и он готов дать руку на отсечение, что дело в Найле. Не совсем так, скорее в том, как Малик изменился из-за него. Это не значит, что он неожиданно воспылал безмерной любовью к своим родителям и всем окружающим, и теперь будет кричать об этом всем вокруг, но он впервые поймал себя на мысли, что ему было бы действительно интересно узнать о их жизни хотя бы немного больше.
- Тебе не обязательно что-то говорить, - неожиданно произнесла женщина, проводя мягкой ладонью по щеке сына. – Я итак всё вижу. Ты места себе не находишь. Я знаю, что я далеко не лучшая мать на свете, но знаешь, что я тебе скажу? Если нашёлся кто-то сумевший растопить твоё ледяное сердце, - её рука медленно опустилась на его грудь с левой стороны. – Не вздумай отпускать этого человека.
Сердце забилось чуть быстрее, и он, невольно подтверждая её слова, поспешил отвернуть голову, лишь бы не смотреть в её неожиданно всезнающие и глубокие глаза. Её улыбку он вновь скорее почувствовал, чем увидел, а затем немного сухие губы, как и всегда в это время года, оставили мягкий след на его щеке. А затем тихие шаги исчезли в недрах коридора, оставляя его наедине с собственными перемешанными мыслями.
**
- Что ты думаешь об этом? – заинтересованно уточнил Лиам, наблюдая, как вытягивается лицо девушки.
- Это самое отвратительное из всего, что ты мне когда-либо дарил, - фыркнула она, прикрывая рот ладошкой, чтобы не рассмеяться. – Это что надгробная плита? А что дальше? Будешь таскать тушки кроликов к моему дому?
Очаровательная улыбка расползлась на её губах, а кудрявые волосы чуть подрагивали в такт плечам и еле скрываемому смеху. Смешинки в карих глазах искрились, что доказывало её всё улучшающееся самочувствие. И это было невероятным облегчением для Лиама. Да, ещё оставалась некоторая слабость, что напоминала о недавнем яде в её крови и всём произошедшем, и, возможно, вены выделялись слишком явно, но в остальном ей было значительно лучше. И это не могло не радовать, потому что он сильно волновался, когда узнал обо всём, а ещё жутко злился на Стайлса. Потому что ему стоило просто набрать номер и попросить о помощи, и тогда Найл был бы сейчас в полном порядке. Но сейчас всё это уже не важно. Сию секунду юноша об этом даже не думает.
Лиам не смог сдержать ответной улыбки.
- Это не надгробная плита, а небольшой памятник, - попытался шутливо возмутиться Пейн, но Дани лишь рассмеялась, уже даже не пытаясь скрыть своё веселье.
- Спасибо, что не посмертный, - усмехнулась она. – Ты никогда не умел дарить подарки. Но это апогей, которого могло достигнуть твоё воображение.
Альфа закатил глаза.
- Не надо меня учить. Я всегда был нестандартным человеком.
- О да. Нестандартным хорошее слово, - улыбнулась Даниэль, а затем протянула руки и сжала его пальцы. – Спасибо. Мне важно, что ты здесь.
- На кого же мы мне тебя оставить ещё? – усмехнулся он и тут же увернулся от подзатыльника, что почти достиг своей цели. – Ух, какие мы грозные.
Девушка отмахнулась от него и поудобнее уселась на кровати, беря в руки уже остывшую чашку чая. Лиам только внимательно проследил за этим и едва заметно усмехнулся, но вовсе не для того чтобы задеть её чувства, а потому что она всё также забывала про чай, как и раньше. Это было редкостью, когда она пила его тёплым, а горячим и уж подавно. Чаще всего девушка просто забывала про него за множеством дел, что ей было необходимо сделать, а когда вспоминала, он уже всегда был холодным. И от этого странное чувство нежности разливалось в груди. Ведь она всё ещё была важной частью него. Немного притупившейся и ушедшей на задний план, но никуда не исчезнувшей. Из неё получился прекрасный друг. Единственный, пожалуй.
- Как он? – её голос неожиданно потерял все свои весёлые нотки.
Кислый вкус вины неприятным осадком чувствовался на языке. Ему бы хотелось резко оборвать её, сказать, чтобы она прекратила корить себя за то, в чём не была виновата, но он почему-то молчал. Вместо этого просто ответил, не сумев удержать лёгкой заинтересованности в голосе, но она была слишком не очевидна, чтобы Дани её заметила:
- Он в порядке. Энергии ему не занимать, так что быстро идёт на поправку.
Не то чтобы он отказывался признавать свои чувства, дело было не в этом. Он уже давно перестал видеть смысл в увёртках и попытках доказать себе, что не испытывает чего-то к вечно шебутному блондину. От этого нельзя было просто отмахнуться, но и дать этому развитие, мужчина тоже не мог. Может, стоило бы плюнуть на эти принципы и сделать его своим (он уже был готов поступить так), но после того, что случилось Лиам ясно понимал, что Хорану абсолютно не место в его перевёрнутом с ног на голову мирке. Тем более рядом с ним, где опасность достигает своего пика с катастрофичной скоростью. Итак хватает, что у него есть лучший друг, периодически (постоянно, чёрт возьми!), ведущий себя, как последний придурок и втягивающий его во все возможные неприятности. Защитить это чудо, находясь на достаточном расстоянии от него, намного легче, чем подле. Лиам просто не простил бы себе, если бы с Найлом что-нибудь случилось по его вине. А если он будет рядом, то это неизбежно.
Дани как-то недоверчиво сдвинула брови, будто не веря, что он говорит ей правду, а не просто пытается успокоить её совесть. Мужчина ощутил такой прилив раздражения от этого её взгляда, что еле удержался от грубости. Неужели она действительно не понимает, что её вины там уж точно нет?
- Мне незачем тебе врать. С ним действительно всё в порядке, даже пытался несколько раз сбежать из клиники, - голос получился куда жёстче, чем ему бы того хотелось, но он всё никак не мог унять злость внутри.
Сам не знал, на что злился точно, но чувство было очень сильно. То ли на Стайлса, то ли на неё с её чувством бессмысленной вины, то ли на себя и свою беспомощность. И ему не слишком хотелось задумываться. Черты лица Дани неожиданно разгладились, а на губах появилась понимающая улыбка.
- Он действительно настолько важен для тебя?
- Не понимаю, о чём ты, - спокойно ответил Пейн.
Она больше не стала ни о чём спрашивать, просто мягко улыбнулась, чуть прикрыв глаза, а затем вернулась к разговору, что был до того, как он решил вручить ей «надгробную плиту». К слову говоря, всего лишь небольших размеров гранитная табличка, где выгравированы две строки из стихотворения Байрона*, которого так сильно любит Даниэль:
«Звезда минувшего так в горе мне видна, Видна, но далека — светла, но холодна»
И, если честно, он не считает, это таким уж провальным подарком. Своеобразным, но никак не плохим. Да и девушка, он уверен тоже. Просто презентация получилась не самая лучшая.
Прежде чем ехать домой, он решил заехать в больницу (не то чтобы ему так уж хотелось проведать Хорана после их последнего разговора), а доехав, резко передумал. Кто он, по-вашему? Уж явно не самый приятный и общительный человек в этом чёртовом мире, который несёт мир и доброту окружающим. К тому же, какой смысл ему идти туда, если он ужё всё равно всё решил? Он уже было вновь завёл машину, собираясь убраться отсюда подальше, но остановился в нерешительности. Ведёт себя как шестнадцатилетняя девчонка, честное слово! Нет чтобы пойти и, наконец, всё окончательно выяснить. Нет. Он сидит в своей машине у больницы, придумывая миллион причин уехать и столько же, чтобы остаться. Мужчина зло стукнул по рулю, пугая проходящих мимо медсестёр, и всё же вышел, упрямо направляясь к зданию.
Лиам никогда не любил этот отвратительный запах чахлости и болезненности, которым пропах каждый уголок этого здания. Ему, не знающему толком, что такое болезни, приводящие в это место, появлявшемуся здесь только на маломальские обследования, дабы поддерживать вид нормального человека, каждый приход казался дикостью. Все эти измученные, усталые люди, что взирали на него тускло и через пелену лекарств, пичкаемых в них в огромном количестве, дабы поддержать увядающую жизнь, все эти приторно-елейные улыбки медсестёр, уверяющих, что человек ещё поживёт, но уже точно знающих неутешительный вердикт. Он понимал и не понимал этого одновременно. Но сейчас у него появилась причина появляться здесь, даже если всё это место противоречит его естеству. Мужчина остановился и вновь задумался, а правильно ли он поступает сейчас, и не стоит ли ему всё же развернуться и отправиться домой. Но потом всё же решил, что может себе позволить эту маленькую (и скорей всего последнюю) слабость. Всё равно ничем большим она никогда не закончится.
Пейн почувствовал взбудораженное состояние нерадивого пациента, ещё не дойдя толком до палаты. Так умел лишь Хоран, невольно распространять флюиды своих чувств и эмоций так, что все оборотни в радиусе километра распознают каждую грань того, что он ощущает. И вот сейчас это было нервное возбуждение (которое в целом всегда сопровождало это недоразумение), восхищение, поразительная сосредоточенность и ещё что-то куда более глубокое. Что он не смог распознать. Он приоткрыл дверь осторожно, но Найл, наверное, не услышал, даже если бы Лиам громко сопел и топал, слишком был погружён в любимое дело. Пейн даже знать не хотел, как ему позволили устроить в палате такой бедлам (блондин, наверняка, ревностно возмутился бы по поводу такой характеристики). Если судить по количеству рисунков и набросков, сточенных почти под ноль карандашей и грифелей, разбросанных по всему полу, он явно занимается этим с самого утра.
Лиам спокойно подошёл к нему со спины, даже не пытаясь скрываться, но взбудораженный подросток не обратил на это никакого внимания. Даже ухом не повёл. Его руки, измазанные грифелем, почти чёрные, всё также порхали по листу, явно добавляя заключительные детали. Если подумать, то он никогда не видел, чтобы Найл рисовал чем-то кроме карандашей, и иногда небрежных набросков ручкой. Но никогда красками, или гуашью. Взгляд альфы побрёл по разбросанным то тут, то там рисункам, где было изображено так много. Много того, что не хотело умещаться лишь в его голове. Зарисовки каких-то видов, некоторых знакомых и близких, других видимых впервые. Зарисовки самых различных частей тела, фигур, объёмов. На одном он увидел набросок улыбающегося Стайлса (надо сказать почти такого же, как в жизни), на другом громадную луну в тёмном небе, на третьем массивного волка с красными углями глаз и другими тенями, членами стаи, прячущихся в темноте позади. Где-то семья охотников, где-то Дани в окружении животных, где-то члены его стаи, в отдельных случаях Перри, идеально улыбающаяся с картинки. А где-то его собственный отец. Усталый, с проседью в некогда светлых волосах и множеством морщин возле глаз. Но во всей этой кипе, Лиам с удивлением (и надо признаться с неким неуместным ликованием) узнал свою шею с довольно крупной родинкой ближе к основанию, нарисованную так искусно, что даже удивительно. А дальше как по накатанной – руки, губы вместе с широким подбородком, алые глаза и такие же карие, в которых он точно узнавал себя. Казалось, что листы бумаги – это способ Найла сказать всё то, что не позволяет его болтливый рот. Он будто запечатлевает свои воспоминая, мысли, надежды, не зная как ещё можно найти им выход.
Он уже хотел отвлечь Хорана от его занятия, когда всё же взглянул на работу, от которой сам блондин приходил в немой восторг. Этот дерзкий профиль с даже слишком утончёнными чертами лица, он узнал сразу. Смольные волосы, что на и без того тёмном фоне, казались чернее ночи, светящиеся жёлтые глаза, обрамлённые длинными ресницами, чёрная кожаная куртка, слегка великоватая в его совсем немного худощавых плечах и как-то по-мужски изящные руки, испещрённые дорожками выделяющихся вен. Он застыл на пороге окна, словно на грани, перед выбором. Будто Янус** приоткрыл ему завесу двух путей, а парень – маятник, не готовый выбрать. Чёртов Малик! Даже не знаешь злиться на него или радоваться, что это по крайней мере вправляет ему мозги. Потому что Лиам был бы готов поддаться очарованию его мыслей-рисунков, но мысли вновь прояснились.
- Хороший рисунок, - спокойно проговорил Пейн, прекрасно зная, какая реакция последует за этим.
Найл его не разочаровал, подскочив от неожиданности, как вор, пойманный на месте преступления явно не слишком радостным хозяином, и невольно пытающийся прикрыть рисунок.
- Что ты здесь делаешь? И как давно ты тут стоишь? Тебя не учили стучать, прежде чем войти? – он на секунду замолчал, смотря на него огромными голубыми глазами, а затем вновь нервно заговорил. – Хотя о чём это я. Хмурые альфы не имеют привычки появляться как все нормальные люди. Наверное, я должен поблагодарить тебя, что ты не забрался через окно, своим излюбленным…
- Просто заткнись, Хоран, - довольно быстро и немного, лишь самую малость, грубо оборвал Лиам его словесный поток. – Я здесь, чтобы просто проверить твоё самочувствие.
Найл хмыкнул, тут же немного ощетиниваясь, а значит, вооружаясь неизменным другом своим сарказмом и такой же частой подругой язвительностью.
- Последний раз ты пришёл за этим же, но когда получилось так, что мы «неожиданно» дошли до обсуждения наших и без того неясных отношений, ты также «неожиданно», явно не стыдясь и ничего не уточняя просто свалил, так ничего толком и не ответив.
Лиам слегка нахмурился. Наверное, стоило предвидеть, что после того раза, когда он пришёл к нему в первый раз, и неловкой попытки Хорана «расставить все точки над i», что подросток обязательно бы вернулся к их разговору. Стоило бы. Но он не сделал этого. И хотя он пришёл именно для того, чтобы расставить всё по своим местам, сейчас он отчего-то чувствовал себя неуверенно и неловко, впервые, наверное, с того времени, как ему стукнуло девятнадцать. Просто ему в свои уже почти двадцать пять лет ничего не хотелось выяснять в отличие от неугомонного подростка. Он всё равно не даст развития этим отношениям. И плевать, что внутренний волк каждый раз недовольно порыкивает от таких мыслей, ведь его инстинкт говорит крепко вцепиться в блондина, заклеймить, подчинить, сделать лишь своим, а разум человека отчаянно борется с этим.
Голубые глаза Найла, огромные в своём волнении, смотрели на Лиама выжидающе, а руки до сих пор пытались укрыть полотно за спиной. Он мог почти поклясться, что видит самодовольную улыбку Зейна. И это, пожалуй, отрезвляло куда лучше всего остального. Не Малик изображённый его талантливой рукой, а то как он неосознанно прикрывает свою работу. Юноша не в силах сдержать горькой усмешки, которая вызвала лишь недоумение со стороны Хорана. Решение принято. Осталось лишь его воплотить.
- Нам есть, что обсуждать? – его голос наполнен ледяным холодом, и Найл невольно вздрогнул.
Ему стоило лишь запустить побольше безразличия в свой взгляд, чтобы напустить на паренька смятение, неверие и острое разочарование. Неужели этот наивный подросток полагал, что может быть как-то иначе? Фактически, Лиам даже считал, что говорил правду. Не было между ними ничего, кроме того невинного поцелуя. Им нечего обсуждать и на этом просто стоит закончить, то что так и не началось. Почему-то маленькая копия Дани в голове в этот момент сверлит его недовольным взглядом.
- Ты просто ребёнок для меня, который вечно лезет не в своё дело и просто до ужаса наивен, - волк недовольно и несогласно рычит, не веря ни единому слову. – У меня никогда не было к тебе никаких чувств. Не стоит заблуждаться по этому поводу.
Сердце в противоположность холодным словам начало биться быстрее, и он впервые счастлив, что Найл не может понять этого, иначе бы его чувства стали открытой книгой в эту секунду. Ведь врать другим, сохраняя невозмутимое лицо, не так и сложно, но вот врать себе…фактически, невозможно.
Его обида была сочная и насыщенная, а ощущение неверия и того сильней, хотя внешне он старательно пытался не показать этого. Но что может подросток? В его глазах слишком отчётливо всё видно. Не стоит даже быть оборотнем, чтобы понять весь спектр его эмоций.
- Я не верю, - неожиданно тихо проговорил он, но лицо Пейна, обращённое к нему всё такое же бесстрастное.
Найл вскочил на ноги так быстро, что Лиаму едва удалось сохранить невозмутимое лицо. Подлетев к нему, он нервно облизал губы и явно не знал, куда деть руки. То ли ударить альфу, то ли спрятать их подальше в карманы толстовки. В его голове полный хаос, и опять же оборотню даже не нужно пользоваться своим особым чутьём, чтобы это понять. Взгляд парня перепуганный и немного безумный в своём неистовом волнении.
- Что за чертовщина, Пейн?! Мы оба знаем, что это не так. Что все твои предыдущие слова нелепый кусок дерьма, который ты почему-то пытаешься выдать за редкую ценность! – он почти очарователен в этих своих попытках доказать, в первую очередь самому себе, что он прав.
Лиам долгую, мучительную минуту смотрел на Найла, пока тот продолжал нервно бегать пальцами по краю кофты, в попытке чем-то их занять, а острый язык пробегался по припухлым губам. На удивление, он смотрел почти уверенно, даже требовательно, но с каждой секундной тишиной, что-то гасло во взгляде этих поразительных небесных глаз. Впервые его так разрывало на части от принятого решения. Обычно, он никогда не сомневался. А сейчас… Всё его естество призывало наплевать на все свои глупые принципы, бессмысленные попытки оградить его от опасности и поцеловать уже этого мальчишку, до боли в рёбрах, сжимая его в своих объятиях, подтверждая, что действительно все его слова просто чёртов «кусок дерьма». Но разум был слишком холоден, чтобы следовать за органом под названием «сердце».
Он почти ненавидит себя за свои следующие слова.
- Ты мне безразличен, - внутри что-то протестующее ёкнуло, а сердце болезненно сжалось, но лицо осталось столь же беспристрастным, что и раньше. Что уж говорить, маски он всегда умел носить отменно.
Измазанные грифилем пальцы, что ещё секунду назад отчаянно цеплялись за куртку Пейна (и когда он успел положить туда руки?), неожиданно бессильно соскользнули. Во взгляде полно горького недоумения, которое буквально резало по оголённым нервам, но он не позволил бы себе слабости сейчас. Слишком велико желание отказаться от своих слов.
Хоран отступил от него на пару шагов, слегка шатаясь, и опустил глаза с горькой усмешкой на губах. Лиам почти ощущал эту насыщенную горечь на своём языке. Главное не сдаться сейчас под напором его чувств, не проиграть партию, что он сам себе устроил. Он всё ещё уверен, что только так будет лучше для них обоих. По крайней мере, он очень хочет себя в этом убедить.
- Вот оно как… - произнёс Хоран в пустоту. – Что ж, пожалуй, это справедливо.
Орган под названием «сердце» отчаянно и болезненно стучался в грудную клетку, пытаясь воззвать в холодному разуму. Он абсолютно точно не хочет знать, что имел в виду подросток.
- Рад, что мы всё прояснили, - нет, ничего подобного! – Когда тебя выписывают?
Глупый и неуместный вопрос заставил Найла безразлично пожать плечами.
- Через пару дней, - его ответ сухой, но голос едва заметно дрожал.
И Лиам чувствовал себя последней сволочью за то, что собственноручно разрушил все маломальские мечты и надежды Хорана. Чуть позже он ещё очень сильно пожалеет о своём решении, когда осознает, что, на самом деле, в этот момент развалил то, к чему так отчаянно стремилось его сердце. А самое главное поймёт, какой выбор был сделан этим подростком в ту секунду, когда он, спокойно попрощавшись, вышел за дверь. И это, на самом деле, не особо спасёт или оградит Найла от опасности, но это всё он осознает намного позже. А сейчас мужчина просто, не давая себе возможности передумать, кинул на блондина последний взгляд и, бросив напоследок тихое «До свидания», невозмутимо удалился. А через пять минут уже нёсся на огромной скорости, нарушая все правила дорожного движения и давя в себе странное предчувствие совершённой ошибки. Мужчина он или кто? Если решил, то уже не стоит отступать. Так думал Лиам, растворяясь в ночном пространстве и уезжая куда-то подальше. Хотя бы на эту долгую ночь.

__________________________________________ *стихотворение «Неспящих солнце, грустная звезда…» в переводе Алексея Толстого. **Янус греко-римский бог. Правда чаще встречается в римской мифологии. Двуликий бог дверей, различных входов и выходов, а также начала и конца. Лица у него одно молодое, второе старое. В некоторых источниках говорит о том, что он ещё Бог выбора. В плане выбора двери, жизненного пути, в которую герой направится дальше.