Dr. Unknown [h.s.]

Ep. 18 «92 причины остаться»

i am not here to compete
i am here to grow and be free 

Ранним-ранним утром без объявления войны скользкое беспокойство и необоримое напряжение напали на спавшие крепости здания школы, атаковали границы наших невооружённых окон, бросив раскалённые солнечные снаряды в брешь обороны решётки, подвергли бомбежке наши спящие инстинкты, мирные, хоть и безрадостные жизни. Дурное предчувствие притулилось в густом, застоявшемся летнем воздухе, в шаре солнца, вяло перекатывающемся по замасленному, точно дорожка для боулинга, небосводу; чернью неизбежное затоптало ясность взгляда, безжалостно и нетерпеливо обрядило меня в колышущуюся от каждого взмаха тяжёлых ресниц чадру трусливости.

А вместе с тем, для нечувствительных к внутришкольным переменам существ просыпалось утро, тихо посапывая летним, иссохшим от жары ветерком. Полоски рассвета поднимались над горизонтом, окрашивая небосвод в пастельно персиковые всполохи. На фоне пробуждения природы в правом предплечье разрывались зарницы, болью раздевая сухожилия и кровотоки, тяжелыми гирями спускались в кисть руки, замирая медными капельками на каждом пальце. Мои безбоязненные, сухие всхлипы не могли противостоять его бессердечным, а потому и безболезненным решениям. Он решительно сказал «надо» и забетонировал своё громкое слово бесприцельным вводом войск. Вернее, иглы шприца. Будто он знал заранее, что нет причин медлить, откладывать. Со временем шутки плохи, этого ли не знать докторам. Доктор Стайлс знал всё: как разделывать, удобрять, вспахивать, полоть не только человеческие тела, наше физическое, но и невидимое — наши души.

Всю ночь я мучалась головной болью, вела бессловесный разговор с организмом, спрашивала в пустоту комнаты, полнившейся темнотой, сколько мне отпущено судьбой, сколько ещё годков его «вакцина», с которой он щедро со мной поделился, позволит мне встретить рассветов и проводить закатов. Не стребовала у него, дура, ни расписки на пожелтевшей бумажонке, ни квитанции без чека, ничего, что бы могло засвидетельствовать правомерность совершаемого им акта врачевания. Спор и торг были неуместны. Тем не менее, он что-то взял, безвозвратно, без срока давности. Какими категориями измеряется моя помощь, до каких масштабов она разрастется, я пока не знала. Он просто не сообщил.

Плутала в догадках треть ночи, но не выровняв список всех добродетелей и злодеяний на плечах Доктора, подошла к окну, улыбнувшись криво утренним сумеркам, и сделала это как раз вовремя, чтобы успеть на последний звонок самого громкого представления месяца. Двери не закрывались, а пугливо расступались перед свитой порочных разряженных в пот и мужское семя дев, профессионалов в искусстве наслаждения, они горланили пьяными глотками, шли спотыкаясь, хватаясь за несуществующие, воздушные руки поддержки, и многие преуспевали, находя разгоряченной Венере раскрытую ладошку ночного спутника, озарённого звёздами, ведь конвоем всей этой низкосортной знати были наши любимые лабораторные кролики. Наточив свои морковки, взъерошив пушистые хвостики, они наперебой зашукивали слишком громких девиц. А те, заручившись одобрением жары, скинули с себя цепи синтетических бра, и в бегающем свете камер и фонариков телефонов их тяжёлые груди, подобно плюмажу на французской шляпке, покачивались по пьяным амплитудам на счастье тем, кто в запросах своих слыл грязным и непристойным.