Поддельная девушка звезды

17

ОНА
Jon Jonkook @LalisaManoban Лучшее мороженое в моей жизни. Нужно создать новый вкус и назвать его Лиса – я бы каждый день такое заказывал.

Lalisa Manoban @JonJonkook С посыпкой из кале, да?

Jon Jonkook @LalisaManoban Нет, мне нравится просто Лиса, без примесей и добавок.

Lalisa Manoban @JonJonkook Это скучно.

Jon Jonkook @LalisaManoban Ничего подобного. Я сегодня пробовал. Было потрясающе.

Jon Jonkook @LalisaManoban А у тебя какой любимый вкус?

Lalisa Manoban @JonJonkook В этом месте нужно говорить «Чон Чонгук»?

@rubyred342 @JonJonkook Я бы хотела мороженое с названием «Чонгук»!

jj_warren33  @LalisaManoban @JonJonkoom Уединитесь уже.

Jon Jonkook @LalisaManoban Только если ты правда так думаешь. Иначе я обижусь.

Lalisa Manoban@JonJonkook А мы все еще про мороженое?

— А ужин скоро? – кричит Чимин из комнаты. – Нам надо на футбол.
Я смазываю маслом последние два кусочка теста, бросаю их в чугунную сковородку и кричу в ответ:
— Пять минут!
Я снова проверяю время. Курица с лимоном в йогурте будет готова через две минуты; через десять близнецы уже встанут из-за стола; через полчаса я уже уберу со стола, упакую ужин для Розэ и спрячу в холодильник. Она сегодня задерживается допоздна из-за какого-то секретного проекта.
Если все пройдет по плану, то у меня останется еще час, чтобы собраться на концерт Чонгука в клубе «Вэйлор» – тот самый благотворительный вечер, на который он пригласил меня с друзьями. Я переворачиваю лепешки и достаю из духовки идеально запеченную курицу.
— Что сегодня на ужин?
— Лепешки наан с курицей с лимоном и соусом из йогурта с гарниром из жареного лука и стручкового гороха.
— Короче, хлеб, курица и горох, – говорит Техен, принюхиваясь. – Пахнет вкусно. – Он показывает брату большой палец.
— Ты опять экспериментируешь, да? – говорит Чимин, выдвигая стул. – Я помираю с голоду.
— Вас никто не заставляет это есть, – сообщаю я наглецам. Привычными движениями раскладываю курицу по тарелкам, слегка поливаю соусом и ставлю перед братьями.
Они сметают еду моментально – что бы и кто ни говорил по поводу моих экспериментов, по большей части у меня отлично получается, и нечего скромничать. Я очень люблю готовить, если на это есть время, и теперь, раз мне уже не нужно обслуживать посетителей и у нас стало немного больше денег на продукты, я постоянно и с большим удовольствием готовлю что-нибудь новое.
Довольно скоро близнецы убегают на тренировку. Сегодня они едут вместе со своим другом и его родителями. Мне тоже пора собираться.
Кики одобрила мой выбор одежды: обтягивающие джинсы, черная мешковатая футболка, новый кружевной бюстгальтер цвета морской волны, лямки которого периодически показываются в вороте футболки, ботинки на невысоком каблуке. Волосы я зачесываю в высокий хвост, крашу ресницы тушью, на губы наношу слой блеска. За мной приезжает черный внедорожник, но водителя я не знаю, а его темные очки и непроницаемое выражение лица не располагают к дружеским беседам.
Мы заезжаем за Кэрри.
— А почему не лимузин? – говорит она, садясь в машину. На ней короткое черное платье с вырезами на талии, светлые волосы она выпрямила утюжком, и они стали гладкими и блестящими.
— Ни разу не видела, чтобы Чон ездил на лимузине, – говорю я.
— Жалко. Может, он на них только на церемонии награждения ездит?
Я развожу руками, потому что никогда об этом не думала.
— Ну, наверное.
Мы обе смотрим на водителя. Он делает вид, что нас вообще тут нет, и просто едет в потоке машин к следующей точке назначения.
— Кстати, знаешь, ваша переписка в «Твиттере» очень возбуждает! – заявляет Кэрри.
— Э-э-э-э, я не хочу ничего об этом знать.
— В смысле? Вы с Чонгуком довольно откровенно беседовали о мороженом!
На самом деле, о мороженом беседовали мы с Эми, но Кэрри я не буду этого говорить. Кроме того, честно говоря, я совсем забыла об Эми. Временами у меня такое ощущение, что я действительно переписываюсь с Чоном и некоторые вещи, которые он – ну, то есть Эми – пишет, вполне похожи на то, что он и на самом деле мог бы сказать. Вероятно, пиар-команда очень хорошо его знает.
— Прекрати за мной следить, – ухмыляюсь я.
— Тогда перестань писать в «Твиттер», – ухмыляется она в ответ.
— Сдаюсь.
Следующая в списке Кики, и первое, что она делает, когда садится в машину, – тоже спрашивает, почему не лимузин.
— Я то же самое сказала! – восклицает Кэрри. – Выяснилось, что Чонгук ездит на лимузинах только на церемонии награждения.
— А, ну, логично.
Я удивленно приподнимаю брови – звучит как полная чушь.
— Кики, потрясающе выглядишь, – говорит Кэрри. – Правда, Лиса?
Это действительно так. Она завила волосы и уложила их идеальными волнами. На ней шелковые шорты и прозрачный черный топ, под которым красный бюстгальтер. А обута она в ботинки на платформе и высоченных каблуках.
— Потрясные ботинки, – замечаю я.
— Взяла у мамы в шкафу, – говорит Кики.
Последней мы забираем Трейси. Я пересаживаюсь вперед, а она забирается на заднее сиденье и несколько раз подпрыгивает:
— Не могу поверить, что я в машине Чон Чонгука!
— Ремень, – говорит водитель.
Никто не двигается.
— Ремень, – повторяет он.
— А! – Сообразив, я поворачиваюсь назад: – Трейси, тебе надо пристегнуться.
Она тут же пристегивается и хлопает в ладоши:
— Прости, я в таком восторге, что совершенно об этом забыла. Это так круто! Вы разве не в шоке? Как думаете, там много будет знаменитостей? А Дилан О’Брайен там будет? Я его обожаю!
Трейси продолжает сыпать вопросами, на которые у меня нет ответа, но ее восторг заразителен. И, в общем, это оказывается вполне логично – тут столько знаменитостей, что даже Трейси не знает всех по именам. Мои подруги совершенно ошарашены списком гостей, невероятно богатой обстановкой и тем, что мы стоим так близко к сцене, – если бы я захотела, могла бы потрогать кроссовки Чонгука.
Мой взгляд сосредоточен только на нем. Чон на сцене – это что-то невероятное. Он словно парит над толпой. Его хриплый голос идеально исполняет ноту за нотой. Не знаю, от жары ли это или от того, как он выкладывается, но он даже вспотел. Его футболка мокрая насквозь. Волосы на лбу тоже мокрые. Мускулы на руках напрягаются с каждым взятым аккордом.
Он так потрясающе смотрится. Такой красивый. И сексуальный. Я чувствую себя ужасно виноватой, что стою тут и смотрю на него, раскрыв рот от восхищения. Я сказала УУ, что все это как реалити-шоу, – но я ничего не изображаю. Мне сложно отделить наигранные чувства от настоящих, все так перемешалось. Каждый раз, глядя на него, я думаю о том эпизоде на последнем свидании. Как он на меня смотрел. И как стучало мое собственное сердце.
В тот вечер я чуть не позвонила УУ, чтобы ему все рассказать. Признаться, что необходимость изображать отношения меня запутывает. Чтобы он мне ответил, что это естественно и нет ничего страшного в том, как я реагирую на Чона.
Хотя звучит как полный бред, конечно. Разумеется, УУ не сказал бы ничего такого. Он был пришел в ярость.
Но все равно нужно ему сказать, ведь так? За последние два года это вообще первый раз, когда я ощутила хотя бы намек на влечение к другому парню. УУ должен о таком знать, верно?
Я сглатываю, чтобы не застонать от беспокойства, и стараюсь сосредоточиться на последней песне Чона. Она звучит столь же безупречно, как и все остальное, что он сегодня исполнил. Когда он заканчивает, аудитория скандирует его имя, но он почему-то вовсе не выглядит вдохновленным восторгом зрителей. Я думала, он наклонится пожать кому-нибудь руки, будет заигрывать с фанатками, возможно, спустится вниз. Но он просто ставит гитару, машет зрителям рукой, криво усмехается и уходит со сцены, словно это не он только что порвал зал на лоскутки.
Я оглядываюсь на окружающих: кому-нибудь еще показалось это странным? Или, может, кто-то заметил, какой искусственной была его прощальная улыбка? Я задумчиво хмурю брови.
Но все остальные в совершенном восторге, в том числе и мои подруги, которые громко обсуждают внешность Чонгука и то, как он потрясающе выглядел на сцене.
— Извини, – торопливо говорит Кики, когда замечает, что я на нее смотрю. – Знаю, что он занят. Но он такой красивый! Ты же понимаешь.
— Ну да, – говорю я отсутствующим тоном. Мне безразлично, что мои подруги обсуждают внешность моего фальшивого бойфренда. Но мне не безразлично, из-за чего там, на сцене, у него были такие грустные глаза.
— Сейчас вернусь, – говорю я девчонкам и тут же убегаю, крикнув через плечо: – Постарайтесь тут всех не соблазнить!
Мне неловко оставлять их одних, но у меня ощущение, что Чонгуку нужна моя помощь. Это, конечно, очень глупая мысль, но я не могу от нее избавиться и поэтому решительно проталкиваюсь сквозь толпу, пока не добираюсь до небольшого коридора в противоположном конце помещения. У входа в него, перегороженного толстой черной веревкой, стоят два охранника, но когда я показываю свой бейдж с пропуском за сцену, они поднимают веревку и дают мне пройти.
В коридоре еще больше людей. Какие-то парни таскают колонки и инструменты. Откровенно одетые девушки громко разговаривают друг с другом писклявыми голосами. Люди в костюмах с такими же бейджами, как у меня. И повсюду камеры. Некоторые из них нацеливаются на меня, и я быстро опускаю голову, чтобы они не смогли снять лицо. Я очень смущаюсь от такого внимания, но продолжаю идти вперед, пока, наконец, не замечаю блестящую бритую голову Тайриса, который на добрых сантиметров пятнадцать возвышается над толпой.
— Тай, привет, – негромко говорю я.
Он поворачивается:
— О, Лиса. Тебе понравилось выступление?
— Да, очень. А где Чон?
Его «домашнее» имя срывается у меня с губ, и это удивляет даже меня саму. С каких это пор я так его называю? Он постоянно говорит мне, чтобы я обращалась к нему именно так, но раньше я упорно игнорировала его просьбы.
Тай показывает большим пальцем на дверь у себя за спиной. На золотистой табличке написано: «Гримерная», а сверху приклеен кусок бумаги, и там нацарапано: «Чон Чонгук».
Я с сомнением спрашиваю:
— Можно?
Тай кивает:
— Заходи.
Он открывает передо мной дверь, и я боязливо переступаю через порог. Помещение более тесное, чем я думала. Честно говоря, я ожидала, что гримерка Чон Чонгука должна быть очень просторной, заставленной дорогими кожаными диванами, с башней из бокалов с шампанским, шоколадным фонтаном или чем-то еще в этом роде. Но на самом деле его гримерка размером примерно с мою комнату, здесь только один диван – не кожаный – и небольшой холодильник под туалетным столиком.
Чонгук как раз достает из него бутылку воды. Он замечает меня, выпрямляется и прикладывает холодную бутылку к вспотевшему лбу.
И меня снова заставляет замереть на месте осознание того, какой же он все-таки красивый. Он унаследовал от своих звездных родителей все самые лучшие черты – хотя, честно говоря, как я ни стараюсь, я не могу найти в их внешности вообще никаких недостатков. Они оба убийственно красивы, и их сын тоже.
Его промокшая от пота футболка прилипла к груди, и я задумываюсь о том, как же все-таки должно быть жарко под этими прожекторами. И еще я могу в деталях рассмотреть твердые рельефные мускулы на его груди.
— Привет, – говорю я.
Он откручивает крышку и делает глоток воды.
— Привет.
Его голос звучит более хрипло, чем обычно, – наверное, потому, что он только что полчаса пел на сцене.
— Ты очень здорово выступил.
— Спасибо.
На мгновение повисает неловкая тишина. Я жду какого-нибудь ироничного комментария, вроде того, что я, наконец, созналась в том, что на самом деле мне нравится его музыка, но он ничего не говорит. Вместо этого подходит к дивану и падает на него с тяжелым вздохом. Через секунду я тоже подхожу и сажусь рядом с ним.
— Что случилось? – напрямик спрашиваю я.
Он закусывает нижнюю губу. Со лба у него срывается капля пота, падает на щеку и стекает по подбородку, покрытому легкой однодневной щетиной.
— Я не сыграл ничего нового, – наконец говорит он.
Я морщу лоб:
— А что, должен был?
— Нет, но… – Он закрывает бутылку и ставит на маленький столик перед диваном.
— Тогда в чем проблема? Ты потрясающе выступил. В зале все с ума сходили.
— Знаю. – Он опять вздыхает. – Ты не поймешь. Просто… все время петь одни и те же песни, раз за разом… это временами утомительно.
Я только еще сильнее начинаю хмуриться:
— Но разве не этим ты обычно занимаешься? Ты же не пишешь по новой песне к каждому концерту. У тебя просто нет другого выбора, кроме как петь старые.
— Нет. То есть да. Ты права, на концертах это так и устроено. Но в то же время ты ошибаешься, потому что это не то же самое. Точнее… – Его взгляд становится отсутствующим. – Каждый раз, когда я выхожу на сцену, все по-другому. Песни те же самые, но аудитория, энергетика – это каждый раз новое.
— Но что тогда сегодня изменилось? – непонимающе спрашиваю я.
Он раздраженно вздыхает:
— Да все этот дурацкий кризис. Внутри меня рождается музыка, Лис, но она не может выйти наружу. Я уже два месяца ничего не записывал. Когда что-нибудь записываю в студии, получается фигня какая-то. Но в моей голове это звучит иначе! Я могу писать музыку. Я на это способен. Но у меня не получается правильно передать то, что рождается внутри. Понимаешь?
Я медленно киваю.
— Может, это не вполне то же самое, но у меня такое бывает иногда с рисованием. В школе я много занималась художественным мастерством, но бывали времена, когда я вообще не могла рисовать. Особенно когда у меня появлялось чувство, что это как работа. Я торопилась, чтобы выполнить задание, но когда нет вдохновения, рисовать очень сложно.
Или еще когда готовлю. Иногда на меня находит, и тогда я могу сотворить что-нибудь удивительное из остатков продуктов в холодильнике. Как в тот раз, когда я сделала манты с курицей из остатков куриного бульона. А если вдохновения нет, я могу готовить одно и то же день за днем – мясную запеканку, или пасту, или гамбургеры. И я, конечно, пытаюсь как-то все это украсить, но все равно надоедает. Думаю, поэтому я и начала пробовать новые рецепты.
Он ворчит:
— Проблема в том, что у меня есть вдохновение.
— Тогда откуда взялся кризис, как ты думаешь?
— Если бы я знал, черт меня побери!
Я размышляю над его словами.
— Мой папа говорил, что решение любой проблемы уже существует в нашей голове. Он бы, наверное, посоветовал тебе помедитировать или что-нибудь в этом духе.
— И как, работает?
Я морщусь:
— Честно говоря, не особенно. Как-то раз он поехал на десятидневный ретрит в Индию, и когда вернулся, медитация была у него ответом на все вопросы. Получила плохую оценку за контрольную по химии? Иди помедитируй. Поссорилась с подругой? Закрой глаза и ищи состояние дзен.
Я прикусываю щеку с внутренней стороны. С того дня, как они погибли, я больше не могла найти это состояние. Стоило мне закрыть глаза – и я видела автокатастрофу. Эти кошмары закончились только через год. Так что мне медитация не помогает.
Я вздыхаю:
— Возможно, советам моего отца вообще не стоит следовать. Некоторые решения моих родителей были крайне непродуманными.
Чонгук с любопытством смотрит на меня:
— Да? И какие же?
— Ну, например… – Я на мгновение умолкаю, потому что мама с папой иногда такое вытворяли, что сложно выбрать что-то одно. – Как-то раз отец потратил все наши сбережения на отпуск, чтобы купить чертовски дорогую лодку, хотя совершенно ничего не понимал в этом. Он клялся и божился, что она обязательно окупится, мы будем все на ней кататься, и все будет просто прекрасно. Так что вместо того, чтобы поехать в Диснейленд, как планировалось, мы поехали кататься на нашей новенькой лодке – и через десять минут она перевернулась.
— Ну, я бы не сказал, что это его вина, – осторожно говорит Чонгук, но я вижу в уголках его губ улыбку.
— А вот еще: как-то раз они с мамой решили, что мы поедем в путешествие на машине через всю страну, с Западного побережья на Восточное и обратно. Но они даже не подумали пройти техосмотр перед поездкой, так что коробка передач сломалась где-то в Неваде и мы почти на сутки застряли в пустыне. Честное слово, над нами уже начинали собираться стервятники!
А вот теперь Чонгук от души хохочет. И я рада, что мне удалось поднять ему настроение, что грусть в его глазах пропала и морщины на лбу разгладились.
— Так что в целом мои родители любили приключения, но были совершенно безответственными. Они ничего не планировали заранее. «Живи сегодняшним днем» – вот их девиз.
Мне стыдно за ту обиду, которую я чувствую. Потому что мамы с папой больше нет. Я их люблю и очень скучаю. И я не вправе на них злиться за то, что они хотели взять от жизни максимум и действовали под влиянием момента.
Но все-таки я злюсь. По крайней мере немного. Почему они не делали накоплений? Почему рефинансировали кредит на дом ради того, чтобы поехать на сафари в Африку? Мы могли вообще не ездить на сафари! Можно было вложить эти деньги в оплату обучения для Чимина и Техена. Или для меня. Рози еле удалось сохранить дом, потому что страховка тоже была крайне скромной. И после этого у нас почти ничего не осталось.
Вдруг я чувствую ладонь у себя на колене. Слегка подпрыгиваю от неожиданности, и мое сердце начинает стучать быстрее: я смотрю вниз и вижу, как пальцы Чон слегка меня поглаживают.
— Ты имеешь право на них сердиться, – угрюмо говорит он. – Если кто-то умер, это еще не значит, что он моментально стал святым. – Он снова поглаживает мое колено и потом убирает руку. – Но, по крайней мере, твои родители… они у тебя были.
Он тяжело сглатывает, и я задумываюсь, имеет ли это отношение к его собственным родителям, о которых он почти не упоминает.
— Ну… да, – киваю я.
Снова повисает тишина. Мне вдруг становится невыносимо его жаль. Грустно оттого, что он не может писать музыку и сидит в своей гримерке один, хотя рядом с ним должны быть друзья и близкие.
Мне хочется крепко его обнять, но это было бы очень неловко. Так что я пытаюсь взбодрить его другим способом.
— Сегодня просто отличный вечер, – негромко говорю я. – Мы с ребятами отлично проводим время. Очень мило с твоей стороны, что ты разрешил мне их пригласить. Я бы ни за что не осмелилась сама тебя попросить, но очень рада, что ты сам предложил. Теперь они будут мне благодарны до конца жизни.
Он кивает и внимательно на меня смотрит.
— Что? – Мне становится неуютно под его изучающим взглядом.
— Ты ведь не врешь, да?
— В смысле? О чем?
— Ты бы не стала просить за своих друзей.
— С какой стати? Достаточно того, что ты меня пригласил. Я бы не стала наглеть.
Кажется, он никогда не перестанет на меня таращиться. И его взгляд такой напряженный, что мое сердце начинает колотиться как бешеное. Дыхание замирает в горле, и лицо вдруг вспыхивает.
Я отвожу глаза и встаю.
— Пойдем, – говорю я. – А то пропустишь выступление своего друга.
— Сет, – поправляет он, но тоже встает, и мы идем к двери.
— Разве это не то же самое, что выступление?
— Ну, в каком-то смысле да. Но на своем жаргоне мы называем это сетом.
— Хорошо, но он же выступает, – возражаю я. – Так что вполне можно сказать «выступление». Это синонимы.
— Ладно, мисс Всезнайка, ты можешь не обращать внимания на мнение профессионала.
— Ой, ну конечно, тебе девятнадцать лет, и ты так профессионален, просто словами не описать, – я ухмыляюсь и тянусь к дверной ручке.
— Но все равно профессиональнее тебя! И, кстати, не только в музыке.
Он подмигивает и берет меня за руку одновременно с тем, как я поворачиваю ручку. Потом притягивает к себе, и я вынуждена ее отпустить.
Так что дверь открывается ровно в тот момент, когда Чон меня целует.