Поддельная девушка звезды

25

ОНА
@JonJonkook @JonJonkook_№ 1Stan
@vogue @LalisaManoban подписывайтесь на меня

@JonJobnkook хочу тебя укусить

@JonJonkook пойдем со мной на свидание!

— Ну так, – говорит Чонгук непринужденным тоном, – это лучший День святого Валентина в твоей жизни или худший?
Эти три проклятых слова – День святого Валентина – заставляют мое сердце сжаться. Я понимаю, что Чонгук просто пытается разрядить обстановку, но от самого напоминания мне становится грустно. Я бы ни за что не подумала, что буду проводить День святого Валентина в этом году без своего парня.
Но у меня больше нет парня.
До сих пор не могу в это поверить, даже когда вспоминаю о разрыве. С того момента как УУ в ярости выскочил из моего дома, прошло две недели. И две недели ни звонков, ни сообщений, ни встреч, ни… слез.
Я не уронила больше ни одной слезинки, и это меня сильно грызет. Мы с УУ так долго были вместе, но после того, как прорыдала целый вечер, я больше ни разу не заплакала.
Мне, конечно, становится больно, когда мысли о нем случайно приходят мне на ум. И заставляя себя удалить с компьютера некоторые фотографии, я всхлипывала. Но в основном я просто чувствую пустоту.
И… облегчение.
Боже. Каждый раз мне так противно, когда меня охватывает это чувство облегчения. И каждый раз в этот момент я вспоминаю тот разговор с Розэ, когда она сказала, что я на самом деле не люблю УУ.
— Сложи губы вот так, – вдруг раздается команда, которая выдергивает меня из моих мыслей. Это Белинда – полтора метра чистого ужаса с синими волосами. Она строго смотрит и жестом указывает мне на собственные губы.
Я закатываю глаза, но делаю, как велено. Дженни сказала, что сегодня Белинда – мой босс.
— Нет, так ты совсем как рыба, – возмущается она. – Нужно сделать губы немного пухлее, но все-таки не как у карпов в пруду.
Чонгук хохочет как сумасшедший, аж диванчик трясется.
— Какой бред, – бросаю я. – Отвечая на твой вопрос: не лучший и не худший, просто… странный.
— Да? Разве обычно ты выкладываешь в «Инстаграм» не постановочные фотографии?
В его голосе звучат теплота и внимание, и от этого у меня перехватывает дыхание. И это заставляет меня снова испытывать странное влечение к Чонгуку. Последние две недели я постоянно напоминаю себе, что мы на самом деле не встречаемся, но соглашаться с этим становится все сложнее и сложнее.
Например, его сообщения, которые приходят мне с его личного номера, а не через соцсети: они подозрительно похожи на его твиты.
Я не решаюсь спросить его, неужели он сам отвечает мне в публичных аккаунтах в интернете, но команда Дженни уж точно не стала бы писать мне что-то в духе:
Сегодня проснулся в девять утра. Не думал, что солнце встает так рано.
А потом:
Я в музыкальном магазине, смотрю гитары. Хочется купить еще одну, это как с татуировками. Вот поэтому мне нельзя рано вставать. Приходи меня развлекать.
Это было его первое спонтанное приглашение встретиться. И мне очень хотелось. Боже, еще как! Но, честно говоря, меня пугает перспектива общаться с Чонгуком просто так, не по работе. Еще месяца не прошло, как мы расстались с УУ. Боюсь, что магнетизм Чонгука затянет меня в свою воронку и мне захочется как-то отыграться. Не уверена, что это именно то, что мне нужно. Поэтому я все время придумывала отговорки:
Не могу. Готовлю ужин.
Занята. Пытаюсь подобрать удачный рецепт тирамису.
Не получится. Надо забрать близнецов из школы.
С нынешним бюджетом Рози смогла отправить близнецов в баскетбольный лагерь – они всегда об этом мечтали, но раньше у нас никогда не было денег.
Через день после моего последнего отказа Чон прислал мне видео:
Как тебе?
На видео он подбирал новые аранжировки к своим старым песням. Тексты были прежние, но звучание точно изменилось: стало более тяжелым и серьезным, ближе к року, чем в его трех уже выпущенных альбомах.
Неплохо.
«Неплохо» – ужасное слово. Противное, как остывший кофе. Совсем не то, что кто-нибудь хочет услышать.
Я не умею петь или играть на музыкальных инструментах. Могу только сказать, нравится мне или нет. Мне нравится.
А мурашки у тебя есть?
Каждый раз, когда я получаю от него сообщение, мне хочется сразу же ему ответить. Даже когда просто жужжит телефон. Но он спрашивал про музыку, а не про себя самого, так что я написала:
Пока нет.
Хочешь заставить меня постараться?
Просто говорю честно. Мне понравилось.
Я хочу, чтобы ты была в восторге.
Ну, этого точно не было. Мне понравилась музыка. Она звучала хорошо и по-новому. Но не настолько хорошо, чтобы у меня появились мурашки, и я не собиралась ему врать.
Ну, тогда тебе действительно придется постараться.
Он несколько часов ничего не писал, и я даже начала беспокоиться, что он обиделся.
Спасибо за откровенность. Когда-нибудь я переверну твой мир с ног на голову.
Если уж сам Окли Форд собрался это сделать, похоже, спасения нет. Мне очень хотелось написать ему: «Не надо. Боюсь, я этого не переживу». Но вместо этого я написала:
Посмотрим.
Но потом поняла, что это выглядит как откровенное заигрывание. Особенно когда Чонгук ответил:
Вызов принят.
На следующий день было еще хуже. За весь день он написал только один раз и прислал фотографию рожка с мороженым:
Опять туда поехал. В этот раз мороженое не такое вкусное. Просто чтоб ты знала.
И мне даже захотелось написать в «Твиттер» для всех его фанаток, которые каждый день заваливают меня сообщениями, что-то вроде крика о помощи: Чон Чонгук слишком обаятелен, пожалуйста, спасите меня кто-нибудь!
Невероятно сложно держать эмоциональную дистанцию при общении с человеком, с которым вы как бы встречаетесь. И честно говоря, то, что я лежу рядом с ним на мягком диване, моя голова покоится на его плече, а его знаменитые зеленые глаза ласково на меня смотрят, этому вовсе не способствует.
— Тебе не нравится, что наш первый совместный День святого Валентина документируют, – он, прищурившись, смотрит на противоположный конец дивана, где сгрудилась команда фотографов, – пять человек?
— Да. Пять – это многовато.
— Я тоже так думаю.
Я вздыхаю, и на его губах появляется улыбка. Он наклоняет голову ниже и меняет положение так, чтобы заслонить меня от находящихся в комнате людей. Понимаю, что сейчас будет, и напоминаю себе, что все это показуха, но блеск в его глазах говорит о другом, и…
— Не прикасайся к ней!
Чон раздраженно прикрывает глаза и откидывается обратно на подушки. И я внезапно проникаюсь огромной любовью к Белинде. Она спасла меня от невероятного, потрясающего поцелуя, о котором я продолжала бы вспоминать еще очень долго.
Дженни позвонила утром и сообщила, что сегодня мы будем делать романтические фотографии для социальных сетей. Но я не знала, что это будет так… интимно. И еще она сказала, что Чонгук должен сделать заявление. Как будто недостаточно моей встречи с его матерью и размытых фотографий на пикнике с моей семьей.
Чонгуку нужно сделать заявление, и поэтому мы должны сфотографироваться, сплетясь телами на диване, в опасной близости друг от друга.
— Свет слишком яркий, – недовольствует Дженни.– Нужно, чтобы фотографии создавали впечатление «вместе смотрим кино поздно вечером», а не «только что проснулись в одной постели».
— И что, этого можно добиться при помощи света?
Окли подпирает рукой голову и смотрит вниз:
— Знала бы ты, сколько смыслов люди могут увидеть в обычной фотографии! Вот, например, когда у меня был перерыв в туре в поддержку «Чонгука», я пошел в клуб со своим приятелем Тревором Дэвидом, – ну, он барабанщик из группы Twenty Four Seven, знаешь?
Я киваю. Это довольно старая рок-группа, они уже лет десять выступают, но мне никогда особо не нравились.
— Ну вот, и он тогда встречался с одной моделью Victoria’s Secret из Лондона. У нее еще такое странное имя, библейское. Эзра? Джиджи?
— Вирсавия?
— Точно. Ну вот, мы были в клубе, и тут ее кто-то толкнул. А я подхватил, потому что иначе бы она упала. И в это время какой-то придурок нас сфотографировал и продал снимки немецкому таблоиду. И эти снимки выглядят так, будто я не отлипал от нее весь вечер, и на следующее утро они вышли с заголовками, что она изменяет своему парню с его лучшим другом. Хотя на самом деле Тревор все это время стоял рядом, на одном снимке его даже видно. – Он качает головой. – Но они его просто отрезали.
— Ничего себе. Это мерзко.
— Угу.
— А что по поводу… – Я нерешительно умолкаю.
— По поводу чего?
Ну а действительно, почему бы не спросить.
— Бразильской супермодели.
Он ухмыляется:
— Какой именно?
Я приподнимаюсь и пихаю его в бок.
Он хватает меня за руку. И почему-то не отпускает. Наоборот, притягивает ближе к себе. И я не возражаю.
— Ты про Изабеллу Дуарте? Все-таки ты за мной следишь!
Я смотрю на наши сомкнутые руки и чувствую себя очень неловко.
— Давным-давно в моей жизни был период, когда меня крайне интересовала личная жизнь знаменитостей, – выкручиваюсь я. Скандалы с Изабеллой и Момо отбили у меня желание следить за личной жизнью Чонгука. А потом погибли родители, и, кажется, в тот момент я вообще разучилась испытывать эмоции.
— Вот поэтому пиарщики и организуют фейковые пары! Если бы у меня не было девушки, ты бы и вполовину так сильно этим не интересовалась. А любовные скандалы заставляют шоу-бизнес крутиться.
— Возможно. Но я-то все-таки не похожа на Момо.
— Нет. Ты похожа на Лалису Манобан. И мне это очень нравится.
Мое сердце начинает биться быстрее, и чтобы как-то отвлечься, я снова завожу разговор о Момо:
— А тебе не бывает завидно, когда она появляется на обложках журналов?
Это происходит почти каждый месяц.
— Ну, ты же понимаешь, что в реальной жизни она выглядит совсем иначе? Эти фотографии так сильно обрабатывают, что ее на них даже родная мать не узнает.
— То есть ты все-таки завидуешь?
— Если ты спрашиваешь, не скучаю ли я по ней, то нет. Мы были просто подростками, и наши менеджеры решили, что отношения между нами привлекут внимание большого количества людей. Так и вышло. Только вот с моей стороны это всегда оставалось исключительно постановочным сюжетом. Так что, возможно, у нас с Иззи кое-что действительно было, но я не давал ей своего номера. – Он понижает голос: – Если на самом деле твой вопрос о том, изменял ли я Момо, то нет. Если бы у нас были настоящие отношения, я бы даже близко не подошел к другой девушке. Я не такой, Лис.
У меня перехватывает дыхание. Этот парень даже не представляет, что со мной творится, когда он так со мной разговаривает.
— Поехали сегодня со мной в студию, – предлагает он.
Я киваю, поскольку не в силах выговорить ни слова. Он лучезарно улыбается, и мне начинает не хватать Белинды, которая приказала бы мне пошевелиться.
— Давайте поменяем позу. Пусть теперь Чон положит голову ей на колени, – говорит наконец она.
Скрывая вздох облегчения, я немедленно сажусь. Чонгук не сразу подчиняется команде, но потом все-таки принимает новое положение. Впрочем, от того, что его голова лежит у меня на коленях, мне не становится легче. Еле сдерживаясь, чтобы не убрать прядь волос с его лба, я слегка вздрагиваю, и он тут же это замечает.
— Замерзла? – Его глаза вспыхивают.
Услышав это, Белинда щелкает пальцами:
— Одеяло! Это просто гениально!
Кто-то идет за одеялом.
— Расслабься, – произносит Чонгук.
Ну да, как будто это вообще возможно в такой ситуации!
— Дарла, размажь немного подводку у Лалисы, а то макияж слишком профессиональный, – говорит Белинда, и визажист наклоняется надо мной с кистью и возит у меня под глазами.
— Столько труда ради этих фотографий?
— Ради одной фотографии, – поправляет Чон.
— Ну, кстати, можно сделать коллаж, – задумчиво говорит Дженни. Белинда за спиной у нее кивает, и синие волосы качаются в такт. – Чон, потянись вперед и коснись шеи Лисы.
Он касается пальцами моей шеи, и движение напоминает мне о том, как он касается грифа своей гитары. Ох уж эти изящные пальцы, которые способны извлечь из шести металлических струн столько восхитительных звуков.
— Я больше никогда в жизни не поверю ничему, что увижу в интернете, – шепотом говорю я.
Он осторожно проводит большим пальцем по моей щеке:
— Но сейчас-то мы не там.
______
Когда фотографии наконец сделаны, Чонгук быстро сажает меня в машину, пока Белинда не успела предложить еще какую-нибудь позу. Дженни и ее команда все еще спорят по поводу подписи. Понятия не имею, что они в итоге решили, хотя, кажется, среди самых вероятных вариантов было эмодзи с сердечком или хештег #чувства.
Когда мы сидим в машине, Чонгук достает что-то из заднего кармана с очень странным выражением лица.
— С тобой все нормально? – спрашиваю я.
— Да. Э-э-э… у меня для тебя кое-что есть.
Я удивлена:
— В смысле, подарок?
Он очень трогательно пожимает плечами:
— Ну, сегодня же День святого Валентина. Я подумал, нужно тебе что-нибудь подарить. Но не в присутствии пиарщиков, потому что они бы тогда предложили это тоже заснять, а я… в общем, я этого не хотел.
Мне сложно скрыть удивление. И смущение – получается, он что-то мне купил без приказа со стороны Дженни, а мне даже в голову подобное не пришло. У меня нет даже открытки. А надо было?..
— В общем… – Он опять пожимает плечами. – Вот, держи.
Он подает мне сложенный вчетверо квадратик бумаги. Я непонимающе смотрю на него: он что, написал мне письмо? Сердце замирает. Или, может, песню?
Я разворачиваю бумагу, вижу, что там написано, и удивляюсь еще сильнее. Это выглядит как список ингредиентов с инструкциями: «добавьте», «хорошо перемешайте», «посыпьте какао». Но через секунду я понимаю, что это рецепт тирамису.
— Ой… – Это все, что я могу сказать.
— Ты говорила, тебе нужен хороший рецепт тирамису, и я… – Чонгук неловко ерзает, – я позвонил Франциско Белло – ты же знаешь, кто это, верно? Он снимается в…
— Кулинарном шоу «На сковороде»!
Это один из популярнейших телевизионных кулинарных конкурсов. Меня охватывает волнение:
— Хочешь сказать, он дал тебе свой рецепт? Свой секретный рецепт?
— Ага. – Он неловко улыбается. – Все-таки полезно быть знакомой с Чон Чонгуком, да?
Я ушам своим не верю. Франциско Белло ревностно оберегает секреты своих блюд. На кухню в его ресторанах посторонних вообще не пускают, и даже в передаче некоторые вещи заблюривают, чтобы зрители не могли записать рецепт.
— Боже мой! Это просто… – Я пораженно качаю головой. – Это так круто! Мечтаю скорее попробовать.
Чонгук снова улыбается:
— Подумал, что тебе понравится.
Понравится? Да я в полном восторге! Впрочем, это как раз одна из тех вещей, из-за которых я только сильнее запутываюсь. Почему он дарит мне подарки? И почему мое сердце так сильно колотится каждый раз, когда он рядом?
Мечтаю, чтобы у меня были ответы, но, похоже, в последнее время вопросы – это все, на что я могу рассчитывать.
— Спасибо, – благодарю я.
— Пожалуйста.
Мы на мгновение встречаемся взглядами. Кажется, Чонгук хочет добавить что-то еще, но тут машина останавливается, и мы сразу же отводим глаза.
— Приехали, – сообщает Большой Ди.
— Ты была когда-нибудь на студии? – спрашивает Чонгук, пока мы ждем открытия ворот. Особенный момент уже прошел, но я чувствую тепло и нежность в груди, пряча подаренный рецепт в холщовую сумку.
— Нет, – отвечаю я.
— Ну, тут нет ничего особенного. Комнаты со звукоизоляцией, много аппаратуры. Хочешь, проведу тебе экскурсию?
Возле ворот толпятся фотографы, которые, видимо, караулят приезжающих музыкантов. Они пытаются привлечь внимание Чонгука, а некоторые даже выкрикивают мое имя. Но Большой Ди закрывает Чонгука, а тот словно бы их не замечает.
— Конечно, – говорю я.
Здание студии двухэтажное.
— Наверху офисы, на первом этаже три звуконепроницаемые студии и наверху еще одна.
— Как это вообще работает?
— Зависит от того, какие отношения в группе.
— Серьезно?
— Да. – Он распахивает одну из дверей и пропускает меня вперед. – Если все в нормальных отношениях, то записываются все вместе. В другом случае студийная группа записывает мелодию, а потом все музыканты приезжают по отдельности и записывают свои партии. Потом звукорежиссер сводит все вместе, а потом те снова приезжают и записывают вокал.
— Похоже, это довольно сложно.
— Когда группа как большая дружная семья, то попроще, конечно.
В комнате стоят угловые кожаные черные диваны, пара табуретов, подставки для гитар и синтезатор.
— А барабанов нет? – спрашиваю я.
— Нет, барабанщики – самые ужасные люди. У каждого своя техника, а самые лучшие вообще не соглашаются записываться на чужом оборудовании.
Чонгук позволяет мне осторожно потрогать некоторые инструменты, а потом открывает дверь в следующую комнату – там гора аппаратуры с лампочками и ползунками, три огромных экрана и еще диваны. Повсюду пивные бутылки и стоит тяжелый запах табака.
— Воняет, да? Рабочее место Рена Джейкобса. Он гениальный звукач, но дымит как паровоз. Если бы он не был таким крутым, его бы давно выперли.
— Ты здесь не записываешься?
— Не-а. К счастью, этому инструменту автотюн не нужен. – Он касается собственного горла.
— Что это такое?
— Компьютерная программа, позволяющая звукорежиссеру менять высоту звуков, чтобы все попадало в ноты. Но я просто пою, пока не получится, а потом мой звукорежиссер собирает кусочки в один трек. Так уходит больше времени, но зато я точно знаю, что звучание настоящее. Ну так вот, здесь у нас разные микшеры – аналоговый и цифровой с несколькими дорожками…
Он показывает на аппаратуру, а я смотрю на его руки: мышцы напрягаются. Наверное, если бы у меня были такие, я бы тоже ими гордилась. Они действительно впечатляют.
Чонгук замечает, куда направлен мой взгляд, и понимающе подмигивает:
— Вся аппаратура здесь ультрасовременная.
Неужели я так заметно пялилась? Вот черт!
— Почему ты такой…
— Красивый?
— Нет. Накачанный. Ну, зачем тебе вообще мышцы? Тебе самому это нравится, или ради имиджа, или еще по какой-то причине?
Он засовывает руки в карманы:
— Ездить в туры – тяжелая работа. Нужно быть физически крепким. И, не буду врать, это положительно сказывается на продажах. А еще нравится девушкам.
Хорошо, что в этот раз он не подмигивает, а то я бы точно ему врезала. Но он прав: на него действительно приятно смотреть.
— Почему тебе так хочется работать с Донованом Кингом? – спрашиваю я, когда мы опять выходим в коридор.
— Что-то ты сегодня так и сыплешь вопросами.
Я пожимаю плечами.
— А ты – ответами.
Он останавливается и прислоняется к стене, а я встаю напротив.
— Кинг – гений. Он может вытащить из тебя музыку, о существовании которой ты даже не подозреваешь. Я уже два года пытаюсь что-нибудь записать, сменил четырех продюсеров, работал с десятком текстовиков. Джемил с самыми разными музыкантами – поп, рок, регги, даже рэп. Даже с ансамблем а капелла. Но потом, когда я это слушал, получалось все одно и то же – как три моих предыдущих альбома. Можно было бы вообще ничего не записывать, а просто взять старое, перемешать и выпустить. – Он в волнении запускает руку в волосы. – Но я не хочу так делать. Мои поклонники тоже бы это не одобрили. И уж точно не собираюсь снова ехать в тур и петь те же самые песни. Даже от одной мысли, что придется еще раз поехать в турне с тем же самым материалом, хочется утопиться в океане. – Он еще раз потирает голову, потом слегка наклоняется и смотрит на меня.
— Когда ты выступал в клубе, всем казалось, что ты поешь именно для них. И неважно, в каком стиле, – люди все равно хотят тебя слушать.
— Очень мило с твоей стороны.
— Разве я когда-нибудь была милой? – Мы оба фыркаем. – Просто это правда. Я бы хотела хотя бы наполовину так погружаться во что-то, как ты погружен в музыку.
Он наклоняет голову набок:
— А как же рисование?
Я отмахиваюсь.
— Это просто хобби. Я не собираюсь становиться художницей. – Я делаю паузу. – Планирую получить диплом педагога.
— Но если ты этим не увлечена, тогда зачем?
— Мои родители были учителями. – Я пытаюсь объяснить ему то, что не до конца могу объяснить даже самой себе. – Папа преподавал естествознание в средней школе, а мама была классным руководителем в четвертом классе.
— Тот возраст, когда дети еще не превратились в маленьких мерзавцев.
— Ну примерно. И они… мы все были счастливы.
— Угу. – Он медленно кивает. По его лицу я вижу, что дальше можно не объяснять – он понимает, что мои планы на будущее неразрывно связаны с тем, что я потеряла в прошлом.