Жена политика

Глава 5.

Малфой одёрнул пиджак, а потом плеснул своим шампанским мне в лицо. Миссис Шевалье выбрала именно этот момент, чтобы принести нам поднос с разнообразными десертами. Она взглянула на наши мокрые лица и слипшиеся волосы и радостно улыбнулась.
— Ах, l'amour, — с восторгом выдохнула она, поставив поднос на стол. — Я оставлю вас наедине, мои голубки, — прошептала она, ее французский акцент в этот момент был особенно отчетливо слышен.
Покидая комнату, она напевала нечто, подозрительно напоминавшее «La Vie en Rose».
Это уже было слишком. Мы с Малфоем не выдержали и прыснули. Я так хохотала, что у меня заболели бока. Не могу припомнить, когда я последний раз смеялась так — безудержно, от души.
— Нам... нам нужно подождать, пока... о, Мерлин! Грейнджер, ну, и видок у тебя! — фыркнул Малфой. — А тебе идет шампанское. О, да ты вся вымокла.
А я все не могла перестать хихикать. На Малфоя нельзя было взглянуть без смеха. Его волосы, которые обычно были идеально уложены, сейчас свисали слипшимися прядями, с них капало на его дорогущий пиджак, а щеки Малфоя сияли от шампанского и слез, выступивших от хохота. Я сразу же простила ему всё. Если я хоть наполовину вымокла так, как он... о, Мерлин. Только француженка могла расценить «дуэль на шампанским» как флирт.
— Ну, вот, — Малфой достал платок и стал промокать мне лицо. — Мы воспользуемся подсушивающими чарами, когда будем уходить. А сейчас закрой глаза, — велел он.
Малфой был осторожен, словно обращался с маленьким ребенком. Он слегка коснулся моих глаз, промокнул мне лоб, щеки, а потом взял меня за подбородок и легонько потряс.
— Ну, ты и штучка, — прошептал он.
Затем быстрым, даже небрежным жестом он вытер свое лицо. Посмотрел на меня:
— Что? Я уверен, что теперь мое лицо в порядке.
Я помотала головой.
— Нет, ничего. Все, Малфой. Нам пора закругляться, — я привстала.
— Эй, Грейнджер, — он схватил меня за запястье. — Мы же договорились на счет Дженкинса, да?
Я вырвала руку и встала из-за стола.
— Да. Хоть ты и никчемный придурок, но... да, договорились. И перестань ухмыляться, не то передумаю.

* * *
Следующий месяц стал сущим наказанием. Министр дал нам с Малфоем зеленый свет для расследования, но находить для этого время в наших плотных графиках предстояло самим. Это означало, что теперь я работала семьдесят пять часов в неделю, а Малфой — тридцать. И этот подонок еще имел наглость жаловаться!
— Все просто ужасно, — надувал он губы.
Раз в неделю, по пятницам, мы тайно встречались в ужасной квартире Малфоя, часа два сидели допоздна, сверяя наши записи. Впервые побывав на кухне у Малфоя, я невольно подумала, что это идеальное место для пьянки. Шкафы были забиты выпивкой и бокалами различных форм. При этом не было даже намека на хотя бы одну тарелку или чашку. Чайник я тоже не обнаружила. Если бы я была алкоголиком, я бы подумала, что попала в рай. К моим услугам были мартини, скотч, коньяк, шампанское и (о боже!) даже абсент. Разумеется, для каждого напитка легко можно было найти надлежащую посуду. Холодильник был буквально забит. Белым вином, шампанским, водкой, джином и вермутом. Из еды были представлены только пять банок оливок. Для мартини. Из кухонных приборов я нашла только нож для паштета, крупорушку для устриц, семь штопоров и одну ложечку.
Я взяла ложечку в руки.
— Боюсь даже спрашивать, зачем тебе это? Ложечка для медленного распития алкоголя? А крупорушка для устриц? Я, пожалуй, не хочу знать, для каких извращений она тебе нужна.
На лице Малфоя появилось выражение великомученика. Ручаюсь, он строил из себя страдальца только при мне.
— Вот скажи мне, Грейнджер, почему ты всегда подозреваешь меня только в самом плохом? Ложечка мне нужна, чтобы намазывать икру на тосты, а крупорушку для устриц я использую по прямому назначению — для того, чтобы открывать устрицы. Между прочим, я так наловчился, что по праву могу считать себя мастером этого дела, — с этими словами Малфой взял обсуждаемый предмет утвари и сделал вид будто открывает раковину, а потом бросил крупорушку обратно в шкаф. — А что ты имеешь против устриц, а, Грейнджер? Я, например, их просто обожаю.
Я сделала вид, будто не слышала его вопрос. На самом деле я считаю, что нет ничего лучше свежих устриц с вустерширским соусом.
— А не проще ли использовать магию?
— Слушай, обычно я угощаю устрицами обычных магглов. Согласись, было бы странно, если бы я ни с того ни с сего вдруг выхватил палочку и воспользовался магией, объяснив, что мне неудобно открывать устрицы крупорушкой.
— М-да. В запретном лесу передохла половина магических тварей. То есть, ты хочешь сказать, что тебе показалось мало министерских подстилок и ты переключился на маггл?
— Что-то вроде того. Ладно. Чего бы тебе хотелось выпить? — Малфой потянулся к холодильнику. Повернувшись ко мне, он продемонстрировал бутылку Boodles в одной руке и бутылку Chopin — в другой. — Водка или джин с мартини? Я буду джин, а ты производишь на меня впечатление женщины, которая пьет водку. Маленькое пятно на твоей безупречной репутации, а? Хотя... чёрт меня подери, я совсем забыл о дурном влиянии Уизли и Поттера, так что теперь вряд ли смогу угадать, какую хрень ты предпочитаешь пить. Эти двое способны испортить вкус любому. От их тяги к чистому огневиски в дрожь бросает. — Свои слова Малфой подтвердил преувеличенным содроганием. — Слушай, мне тут в голову пришла одна ужасная мысль. Ты же не из той категории жалких недотеп, которые фруктовые коктейли? Только не говори мне, что ты предпочитаешь Long Island. Я этого просто не вынесу. Ты просто разрушишь все мои представления о тебе как об идеальной женщине. Пресеки эти домыслы на корню, умоляю!
Бутылки в руках не помешали Малфою разыграть целый спектакль: он закатил глаза, выпятил губы и прикрыл рукой с бутылкой лоб, будто отгораживаясь от нелепых домыслов. И поделом бы ему было, если бы этой бутылкой он разбил себе нос.
Не услышав никакой реакции на свою детскую игру, Малфой открыл глаза.
Я молча смотрела на него.
Он прекратил паясничать и скривился.
— И как, по-твоему, я смогу доказать тебе свою любовь, если ты и по-прежнему не воспринимать меня всерьёз? Знаешь, что я вижу сейчас в твоих глазах? В тебе идёт борьба между желанием убить меня на месте и доводами разума, напоминающими о том, что в данном случае тебе грозят, по меньшей мере, двадцать лет в Азкабане. И сразу становится ясно, что ты не в настроении. Знаешь, я уже изучил все эти твои взгляды и даже классифицировал их. У тебя их около десяти. Самый ужасный — это взор глубокого отвращения ко мне, когда еще секунда, и ты обзовёшь меня Упивающимся придурком. А самый мягкий взгляд — это когда ты думаешь, что я веду себя как капризный ребёнок, но это не мешает тебе наслаждаться моим обществом. А вот тот взгляд, которым ты пытаешься испепелить меня сейчас, находится где-то посередине между этими крайностями: ты совсем не наслаждаешься моим обществом, но в то же время ещё не смертельно обижена. В принципе, неплохо, но все равно как-то неприятно.
Малфой спрятал бутылки обратно, захлопнул дверцу с преувеличенным вздохом и прислонился спиной к холодильнику.
— Чем же тебя можно развеселить, Грейнджер? Пытливые умы желают знать.
Малфой небрежным движением убрал непокорную прядь с моего лба, а потом застыл в своем безупречном костюме, слегка опираясь о холодильник. Ежу понятно, что он насмехался надо мной, уверяя в своем обожании, в то время как оба мы понимали, что он презирает меня до глубины души. Мне захотелось ударить его. На всем земном шаре больше не было ни одного человека, который бесил бы меня так сильно, как этот мужчина. Мне было ужасно стыдно, но в тот момент я, сорокаоднолетняя женщина, едва не опустилась до уровня тринадцатилетней девочки, которой когда-то была, и не попыталась отшлепать Малфоя ремнём.
Я сделала глубокий вдох.
— О, я была бы счастлива, безумно весела и вовсю наслаждалась бы твоим обществом, если бы прямо сейчас могла нормально поужинать. Видишь ли, я пропустила обед из-за придурка Карстерза, который так и не смог сказать ничего полезного по поводу Дженкинса, зато потратил сорок минут моего драгоценного времени, рассказывая, как неровно дышит по отношению к немолодым и некрасивым брюнеткам. Если бы мне давали по галлеону всякий раз, когда он хватал меня за коленку, на моем счету сейчас было бы как минимум столько же денег, сколько и на твоем... Таким образом, я не ела с шести утра. И что же? Я прихожу к тебе, и оказывается, что в твоем доме съесть можно только оливки для мартини! Поэтому...
И тут в дверь позвонили.
— Ага, — сказал Малфой и, нахмурившись, подошел к интеркому около двери.
На прекрасном французском он пригласил посетителя внутрь. Спустя пять минут стол в столовой был накрыт на двоих любезным французом из «У Шевалье». Предусмотрено было все — начиная с кусочков масла для тонко нарезанного багета и заканчивая огромными ложками для лукового супа. Приличные чаевые, восторженное «мерси, мсье» в ответ, и официант ушел. Осталось только пообедать.
Малфой отодвинул для меня стул, я села за стол. Ели мы в полной тишине, которую Малфой нарушил только тогда, когда стал наливать мне кофе из термоса:
— Ну, что? Не такой уж я и тролль, как ты думала? Грейнджер, я совсем не собирался кормить тебя одним только джином. Это была просто шутка. Почему ты на меня злишься?
— Я понимаю, что это была шутка. Я не знаю, — коротко ответила я и стала помешивать сахар в кофе с такой силой, что если бы чашка разбилась, я бы не удивилась.
Малфой наполнил свою чашку и поудобнее устроился на стуле, всем своим видом показывая, что ждет более подробного объяснения.
— Я проработала над материалом для нашей встречи всю ночь. Спала всего ничего. Потом позвонила моя секретарша, сказала, что заболела. Мне пришлось доделывать за неё протоколы с последнего заседания глав отделов. Биллингслай шесть раз присылал мне сову с запросом на эти протоколы...
— Надо было просто послать его нафиг. Эти протоколы подаются на рассмотрение главам отделов только в понедельник. А прицепился он к тебе только потому, что на последнем заседании секретарем был он, и его протоколы были поданы с задержкой в три дня.
— Малфой, да знаю я... но ты же меня знаешь. А еще мне нужно подготовить план мероприятий для магического центра контроля системы качества на следующий месяц, и я не могу отказаться от этой работы, ведь министр лично просил меня заняться этим. А в завершение отвратительного утра Карстерз не давал мне проходу, бросая похотливые взгляды на мою грудь; и Рон... он собрался в эту непонятно кому нужную двухнедельную поездку для авроров в Нью-Йорк, Гарри едет с ним. Еще я обещала Рону, что мы поужинаем с его родителями сегодня вечером, а я даже не представляю себе, как я успею со всем управиться на работе до шести...
И тут я замолчала. Во-первых, мне самой было противно себя слушать, а во-вторых, Малфой с невероятной нежностью начал гладить меня по голове, как маленькую. А я, сама того не замечая, прислонилась к нему, сдерживая слёзы.
Я не сказала Малфою самого главного: когда вчера я вернулась домой, Рон уже крепко спал. Ну, разумеется, а почему бы ему не спать, если на часах было уже полпервого ночи? Будучи примерной женой, я хотела предупредить мужа, что задержусь на работе. Дома его не оказалось, я подумала, что он, должно быть, у Гарри. Так и оказалось — когда я выглянула из камина, то увидела младшенького четы Поттер на коленях Рона. Джинни заверила меня, что покормит брата, Рон, в свою очередь, невозмутимо попросил меня не засиживаться допоздна и отвернулся.
И хоть мы обо всем договорились, вряд ли бы мой муж обрадовался, увидев, насколько поздно я вернулась домой. За все те годы, что мы прожили вместе, я развила замечательную способность неслышно проскальзывать в постель. Но я так устала за день, что, казалось, зевал весь организм. Я улеглась в постель со сжатыми кулаками, но адреналин в моей крови не давал заснуть. Мои внутренние часы справедливо решили, что раз час назад я так наплевательски отнеслась к явным сигналам ко сну, то, значит, не так уж мне этого и хотелось. Я без толку пыталась уснуть, постоянно ворочалась, в голове проносились сотни мыслей. Я так неспокойно вела себя, что Рон проснулся.
— Пипец, Гермиона, ну, выпей снотворное. За последние пять минут ты перевернулась шестнадцать раз. Я считал.
— Ой, прости, прости, пожалуйста, — извинилась я. — Я из-за этого Дженкинса совсем замоталась. Вы будете в Штатах уже в субботу? — я попыталась отвлечь внимание Рона.
— Ага, жду, не дождусь, — буркнул Рон и, будто я не знала, добавил: — Обожаю Штаты.
Несмотря на сонливость, Рон не смог скрыть восторга перед предстоящей поездкой. Если бы Фред не погиб на войне, Рон давно бы уже уговорил меня, а следом и Гарри с Джинни, переехать в Штаты. Многие волшебники иммигрировали после войны. В течение нескольких месяцев после решающей битвы я никуда не могла пойти — мне везде чудились лица погибших. А Рона манила американская свобода: особое внимание к спорту, спокойное отношение к дресс-коду, смена места жительства без каких бы то ни было стрессов. Если честно, мне все это претило, да и не было у меня времени на американское волшебное сообщество. И вообще, я не могла не презирать американцев, а вместе с ними и их культуру, за то, что они не оказали нам никакой помощи в борьбе с Волдемортом. Слава Мерлину, мне не пришлось беспокоиться о возможном переезде — Молли смогла оправиться после смерти Фреда только спустя добрых десять лет, а мысль о том, что Рон будет жить в почти семи тысячах километрах от нее, пусть и в век портключей и развитой каминной сети, приводила её в ужас.
Я лежала и размышляла, не будет ли я завтра шатать, если сейчас приму полтаблетки снотворного . И тут Рон тихо спросил:
— Гермиона, скажи, а почему ты не обратилась ко мне по поводу Дженкинса?
Да, информация о нашем с Малфоем расследовании была закрытой, но должна же я была дать мужу хоть как-то объяснить свою загруженность на работе? Слухи о расистских наклонностях Дженкинса уже давно ходили по министерству, и нашей с Малфоем задачей было разузнать всё, чтобы подтвердить эти слухи или опровергнуть их. Такое поведение недопустимо для главы отдела и вдвойне недопустимо для главы международного отдела. Я не сказала Рону об ужине у Шевалье, потому что так и не нашла объяснения тому, почему была именно в маггловском ресторане, да ещё и поддержала этот фарс с вечерним платьем, празднованием годовщины брака с Малфоем, не говоря уже об обряде крещения шампанским.
— К тебе?
Я не успела остановить этот изумленный возглас. Мерлин, ну, конечно же, я должна была обратиться к Рону! Ведь это Рон руководил лигой по квиддичу на протяжении последних пятнадцати лет. Кто, если не Рон, так часто общался с Дженкинсом по поводу всех этих ужасно скучных спортивных альманахов? В авроры Рон пошел только потому, что не мог представить себя без Гарри. Да, он вполне справлялся со своими обязанностями в аврорате, но никаких выдающихся достижений за ним не числилось, Рон и сам это признавал. Но руководство министерской лигой по квиддичу? Когда Рон получил эту доожность, его мелтельность куда-то испарилось. Я лишь однажды спросила у мужа, не хотел бы он бросить работу в министерстве и попытаться найти себя в любимом деле, начав играть за «Пушки Педдл». Ответ Рона был краток: «Нет, спасибо. Пока я нужен Гарри, я буду с ним».
Прошло двадцать два года, а Рон все еще был с Гарри. Вот только счастлив ли он?
— Я часто вижусь с этим недоноском, ты же знаешь. — Рон явно на меня обиелся, и я его понимала.
Когда же я перестала воспринимать его всерьёз? Игнорировать, не советоваться с ним?
— Пожалуйста, — я положила руку на плечо мужа, не давая ему отвернуться. — Рон, ты... ты случайно не слышал, чтобы Дженкинс говорил нелицеприятные вещи о... грязнокровках?
Рон помолчал с минуту, но потом сдался. Уверена, он всё ещё злился, мышцы под моей ладонью были напряжены, но голос прозвучал вполне нормально:
— Да, но не при мне. Он совсем не дурак — знает, что у моей жены и лучшего друга маггловские корни. У него точно бзик по поводу чистокровности, но он слишком умен, чтобы это демонстрировать. Он начинает трепаться только в присутствии тех, кто, по его мнению, его поддержит. Ну, типа Малфоя. Просто понятно, что сейчас не те времена, чтобы трепать языком. Уверен, Малфой старается прижучить Дженкинса, потому что тот популярен. Дженкинс не жалеет галлеонов, чтобы купить симпатии окружающих. Вокруг него всегда кто-то из спортсменов ошивается, но и они закрывают глаза на его слова, потому что он всех купил. А при Гарри Дженкинс вообще помалкивает. Ни одного прокола. Зато со всеми остальными и в раздевалке... — Рон пожал плечами. — Думаю, не составит труда прижать его к стенке — он ведь еще и французов, японцев не любит... Хотя... наверное нет, не получится. Он идиот, но свою работу знает. Вы должны подумать, кем замените его, если удастся доказать все подозрения — будет сложно найти человека, который бы так же хорошо разбирался в спорте вообще и делах команды в частности, — неожиданно Рон прикоснулся к моей щеке: — Гермиона, Малфой спит и видит себя министром. Неужели ты не понимаешь? Он просто хочет убрать еще одно досадное препятствие. Возможно, ты будешь следующей.
Мерлин... Рон, мой милый... он так заботится обо мне. Я поцеловала ему ладонь — жест, возможно, чересчур целомудренный, но я так устала. Не хотелось слушать все эти предположения...
— Да я знаю, — признала я. — Просто Малфой не оставил мне другого входа. Ты же знаешь меня — я не успокоюсь, пока Дженкинса не выгонят.
— Ох уж этот чертов Малфой, — пробормотал Рон. — Ладно. В общем, советую тебе поговорить с Блэндингсом и Мэйсоном из отдела магических игр и спорта. Они проработали бок о бок с Дженкинсом много лет, у обоих бабушки-магглы. Для справки: Дженкинс не в курсе.
Стыдно признаться, но я испытала облегчение, когда за поцелуем Рона последовал зевок.
— Спасибо, Рон. Я так и сделаю. А теперь расскажи-ка мне, где именно вы собираетесь побывать в Штатах. Нью-Йорк, Чикаго... потом Калифорния?
Еще минут двадцать я терпеливо слушала воодушевленную болтовню Рона, в конце он уже совершенно точно не злился на меня — потому что хотел спать. Удобно пристроившись мне на руку, Рон еще несколько минут перечислял мне все города, в которых он и остальные авроры должны побывать. И неважно, что я и так всё это знала чуть ли не наизусть, ведь месяц назад я лично составляла этот маршрут, прописывая каждую деталь. Рон уснул, рассказывая о пляжах Калифорнии и солнцезащитных чарах.
Некоторое время я прислушивалась к его едва слышному сопению, потом принесла свои ритуальные извинения и прижалась к его спине. Отчаянно захотелось разрыдаться. Мерлин, я так устала! И мне так стыдно! Я обращаюсь с мужем, как с каким-то домовым эльфом...
Но все это ни коим образом не касалось Малфоя, так что я просто буркнула: «Я устала. Прости», — и отодвинулась от него.
Малфой опустил руку, которой секунду назад гладил меня по голове и взял чашку с кофе.
— Спасибо за чудесный обед. И... я понимаю, что это невежливо, но... я просто ненавижу эту квартиру.
Малфой от души расхохотался. Не знаю, что смешного он нашел в моем признании...
— Ну, хорошо, я всё поменяю. Приятно быть богатым. Думаю, интерьер в английском стиле, с ненавязчивым французским акцентом... будет неплохо... Как думаешь? — И не дожидаясь моего ответа, продолжил: — Да, действительно, ужин был просто чудесен. Но теперь, увы, пришло время поговорить о более насущных вопросах. Нужно успеть к пяти. У меня билеты в оперу, а тебе не помешало бы вздремнуть перед ужином со славным семейством Уизли. Вот, что я узнал... — с этими словами Малфой развернул полутораметровый пергамент. — Можешь не притворяться — я вижу, что ты в шоке. Да, я не бездельничал. Ладно-ладно, молчи. Мы оба знаем, что ты в это слабо веришь, но... уверен, твои заметки сделаны на пергаменте, вдвое длиннее моего, и все изложено не так кратко, как у меня. Я же знаю, ты хочешь, чтобы все было по-честному, но позволь напомнить, в этом деле это совсем не обязательно. Самое главное — прищучить этого ублюдка Дженкинса. Ну, ладно. Эту неприятную процедуру я беру на себя. Да, кстати. Пока я не забыл. Тебе надо поговорить с Блэндингсом и Мэйсоном. И у того, и у другого бабушки-магглы. К несчастью, они вряд ли уделят мне хоть секунду своего времени — у Блэндингсона брат на войне погиб, а Мэйсон ненавидит меня из принципа. А вот тебе они точно не откажут. Кофе ещё будешь?