Жена политика

Глава 2.

Спустя месяц, три кулачных боя, шесть вопиллеров и одну потасовку с пощечинами и вырыванием волос. Начало лета, Хогвартс, 12:30.
     Пока я кратчайшим путем пробивалась к розовому саду в поисках тишины, мне вслед неслась музыка. В саду за вторым балконом Астрономической башни была каменная скамья, на которой во времена моей учебы в Хогвартсе любили уединяться влюбленные парочки. Что-то вроде места для поцелуев.
     Гарри настоял на том, чтобы свадебную церемонию провели в Хогвартсе в новолуние, чтобы Люпин не испытывал никаких неудобств. В саду, находившемся в тени замка, было ужасно темно. Я пробиралась сквозь заросли в кромешной тьме. Эх, когда мне было семнадцать, я могла передвигаться здесь с закрытыми глазами... А теперь, когда мне сорок один...
     Наконец, десять минут спустя мне удалось добраться до скамьи. Правда, пришлось поплатиться каблуками новых туфель (они отломились где-то в районе рододендронов) и окровавленными коленками. Доковыляв до скамьи, я задумалась, как бы усесться, чтобы не добить и без того пульсирующие от боли коленки. И тут...
     — Если хочешь, я подвинусь, Грейнджер. Ты можешь даже нормально сесть, вместо того, чтобы устроиться на краешке скамьи, как на жердочке. Не бойся, ничем не заразишься.
     Я разглядела красный огонек сигареты. Черт.
     Малфой.
     — Ну же, — сказал он, хватая меня за бедро. Потянул за платье, пододвигая меня к скамье.
     Помедлив в нерешительности, я прикинула, куда усадить свою задницу, ориентируясь на огонек его сигареты. Коленки ужасно саднило, а еще мне нужно было починить свои туфли.
     — Как ты догадался, что это я, Малфой?
     — Ну, я прикинул, что такой шум может издавать только стадо разбушевавшихся слонов, решивших стереть сад в порошок, или ты, пробирающаяся сквозь кусты в темноте. Так шуметь можешь только ты.
     Так, Гермиона, посчитай до десяти. Давай, чини свои туфли, лечи коленки, а потом нашлешь на него Tarantalegra или еще что-нибудь, а после этого можешь уходить.
     — Что он на этот раз рассказывает?
     — Прошу прощения? И, кстати, пошел нафиг, — рассеянно пробормотала я, пытаясь найти свою палочку, а потом вспомнила, что у меня ее нет.
     — Да ладно тебе. Ты же поняла, о чем я. Какую на этот раз историю он рассказывает? О шахматном матче в недрах Хогвартса или о том, как они с Гарри побороли триста сорок шесть Пожирателей смерти одной палочкой на двоих? Это моя любимая. С каждым разом число Пожирателей увеличивается. Когда ему исполнится пятьдесят, будет четыре тысячи три человека, размахивающих мачете, палочками и переносными ракетными пусковыми установками.
     — Отвали, Малфой, — рявкнула я. Да, я именно из-за этих дурацких историй и ушла. Прошли те дни, когда я была частью восторженной толпы, внимающей фантастическим россказням Рона о войне. Только Малфою об этом знать необязательно.
     — Да ладно тебе... Скажи спасибо, что он всего лишь зануда. Вот если бы ты жила с моей женой... Представь себе, она хотела, чтобы я ее приревновал, и начала флиртовать с хаффлапафцем-семикурсником, который подрабатывает барменом. У этой женщины вообще стыда нет. Мне все равно, с кем она спит, но общаться с хаффлпаффцами?
     — Ты невыносим. А Панси нужно вручить орден Мерлина за то, что она терпит тебя вот уже двадцать лет. Тебя вообще нужно посадить в клетку и отправить в зоопарк, чтобы детишки тыкали в тебя длинными острыми палками. — В этот момент мне и самой захотелось длинную острую палку. Я бы с удовольствием исколола ею Малфоя. — Что ты здесь делаешь? Разве ты не должен сейчас напиваться со всеми остальными гостями?
     — О, нет, — Я вздохнула. Напрасно я думала, что он поймет мой намек. — Сегодня у нас день Поттера. Большинство приглашенных сейчас просто в восторге, что я куда-то подевался. Может, даже надеются, что меня проглотил гигантский кальмар, — ответил он. — Ты ведь тоже ждешь не дождешься моей скорейшей кончины...
     Что ж, его догадки были верны.
     — Нет, ну что ты. Такая смерть недостаточно болезненна. — Все остальное я красноречиво не стала отрицать. — И вообще, будь добр, заткнись.
     — Нет, ну что ты... — передразнил он меня. — С тобой у меня свои счеты. Нет, чтоб хоть раз, хоть одно доброе слово мне сказала...
     Я хмыкнула и хотела холодно бросить «когда рак на горе свистнет», но он не дал мне такой возможности, продолжив:
     — ...учитывая то, как идеально я себя сегодня вел. И вообще, я смертельно обижен, Грейнджер, и хочу с тобой поделиться. Нескольких человек ожидает глубокое разочарование в понедельник утром. Я видел записи в книге споров. Ставили пятьдесят к одному, что либо Поттер, либо я... В общем, кто-то из нас будет мертв к моменту заключения брака. Так вот, большинство ставило на то, что мертв буду я. Это ужасно обидно. Но чудо произошло – и я, и Поттер сумели справиться с тяжким испытанием, выпавшим на нашу долю, и мы не убили друг друга. Удивительно, да? Расчудесное, пиздец, чудо... Не имею никакого желания возвращаться на эту вечеринку. Будет чертовски стыдно, если ставки оправдаются.
     Он нащупал мою руку и всунул в нее ледяную бутылку. От неожиданности я вздрогнула. Я даже не подозревала, что мне жарко, пока не почувствовала холодное мокрое горлышко бутылки, скользнувшее в мою ладонь.
     — Выпьешь? — Сигарета поднялась, а потом вновь опустилась к уголку его рта.
     Он взял мою руку в свою и направил горлышко бутылки к моему рту. Я редко пила. Кроме того, мне казалось, что хватит и Рона, который пил за нас обоих в эти праздничные дни. К концу вечеринки один из нас должен был быть достаточно трезвым, чтобы без приключений добраться домой. Так уж вышло, что трезвой всегда оказывалась я.
     Я медлила.
     — Ну, же, Грейнджер, давай. Даже ты не можешь быть настолько скучной и предсказуемой, чтобы не выпить шампанского на свадьбе дочери твоего лучшего друга. Удиви меня, давай! — проворковал Малфой.
     Господи, как же я его ненавидела. Он точно знал, на какую кнопку нажать. Я дернула бутылку на себя, стараясь выкрутить ему при этом запястье, но он, казалось, предвидел это, и не позволил мне осуществить задуманное, крепко ухватившись в горлышко и направляя его мне в рот. Ох. Это было просто потрясающее шампанское. Сухое и резкое как первый поцелуй. Как я люблю. Я отодвинула горлышко от рта, а потом вновь схватила его и сделала еще один глоток, не обращая внимания на хриплый смешок Малфоя.
     Еще несколько минут мы поочередно пили из этой бутылки, Малфой поддерживал бутылку снизу, а я держалась за горлышко. Несмотря на то, что я была вынуждена терпеть присутствие этого отвратительного человека, блаженный холод шампанского – Мерлин, этим вечером было так жарко – представлялся более притягательным, чем перспектива возвращения в замок, а потом выслушивание очередной истории Рона о том, как они нашли пятый крестраж. И я сказала себе: «Представь, что ты здесь одна, сидишь на скамейке и наслаждаешься тишиной сада и ароматом роз. А бутылка шампанского появилась сама собой. И с тобой рядом не сидит самый придурковатый и отвратительный волшебник Великобритании, вы не пьете шампанское из одной бутылки, и ты не выслушиваешь его отвратительные рассказы о его мерзкой жене». Я сделала еще несколько больших глотков, и попытки абстрагироваться от этого человека совсем перестали требовать усилий с моей стороны. Напряженность дня таяла с каждым глотком.
     Это же просто чудо, что никто не пострадал.
     Единственным, на чем сошлись Гарри и Малфой: брачные татуировки, даже будучи легальными, были совершенно неприемлимы. Нужно было обязательно устроить настоящую свадьбу. За неделю до свадьбы произошло несколько драк, отослано несколько вопиллеров, а еще Джинни и Панси устроили разбор полетов у мадам Малкин, ибо обе возжелали одно и то же платье. Кульминацией стала перебранка, устроенная на репетиции праздничного ужина. Малфой и Гарри швыряли друг в друга проклятиями, прячась за ледяной скульптурой Сортировочной шляпы. По прошествии вечера из-за жара вспышек от заклинаний и проклятий скульптура начала таять и напоминала фаллический символ. Малфой не преминул указать на это:
     — Что, Поттер, своего не хватает?
     На что Гарри заорал:
     — По крайней мере, я держу свой член там, где нужно, в отличие от тебя, сукин сын!
     Что и заставило Малфоя выхватить палочку. А Молли, в свою очередь, использовала Stupefy, чтобы прекратить драку.
     В конце концов, Ремус, единственный человек, к которому с одинаковым уважением относились оба – и Гарри, и Малфой – во избежание кровопролития потребовал конфисковать все палочки до начала церемонии. После окончания вечера все получали их обратно. Я сумела расслабиться только после того, как Лили бросила свой букет всем желающим выйти замуж, а потом отправилась в свое двухнедельное свадебное путешествие в Венецию.
     Какой прекрасный вечер. Музыка отсюда не было слышно, только мягкие всплески волн на берегу. Огни Большого зала освещали ночь, замок выглядел, хм, волшебным. Тошнотворный запах сигарет стирал всю прелесть вечера и перебивал аромат цветущих роз...
     — Малфой, я точно знаю, что в этом саду растет несколько сортов цветущих по ночам роз. Мне было бы приятно услышать их аромат вместо запаха дегтя и канцерогена.
     С покашливанием, больше похожим на смех, он бросил сигарету на землю.
     — Твое желание – закон, Грейнджер.
     — Прекрати, — недовольно пробормотала я и приподняла бутылку, чтобы сделать еще один глоток. — Должна сознаться, ты поступил, как взрослый человек. Даже не ожидала от тебя.
     — Взрослый? Так, нужно срочно исправиться. Что же сделать? — он потянул бутылку к себе.
     — Я оторву тебе ноги и изобью до смерти, если ты не прекратишь. В смысле, забирать Гарри. Сиди на скамейке, никого не трогай. Хотя не думаю, что Гарри сможет кого-нибудь ударить...
     — Ладно. Признаю, он действительно держал себя в руках, когда я уходил. А когда ты уходила, он уже был пьян?
     — В стельку. — Гарри потянул Джинни танцевать, но больше не танцевал, а обнимал ее, покачиваясь совершенно не в такт и громко повторяя бесчисленное множество раз, как сильно он ее любит. После стольких лет.
     — Я подожду еще часок. Пока он совсем не потеряет ориентацию в пространстве. Я, конечно, без ума от наших с ним потасовок (если мы с Поттером не швыряемся проклятиями друг в друга, значит, Земля сошла с орбиты), но сегодня не та ночь, когда я бы хотел поддержать эту замечательную традицию. Со стороны это, наверное, не очень хорошо будет выглядеть – будущий замминистра магии душит своего главного соперника, с которым породнился через брак детей.
     — Слава Богу. А то я уже подумала, что ты решил отлупить кого-то другого для разнообразия. Теперь в моем мире уют и порядок. — Я потянулась за бутылкой.
— Извини, — с этими словами он отвернулся. — Кончилось. Но... Черт, я совершенно уверен, что брал, по крайней мере, три бутылки... Я, конечно, могу ошибаться... Lumos! А! Вот! Нашел! — Его палочка осветила руку с бутылкой шампанского, он победно размахивал ею словно флагом.
     — Ах ты, ублюдок! — не выдержала я. — Ты взял запасную палочку! А вдруг...
     — Ш-ш-ш... — он попытался меня успокоить и яростно захлопал в ладоши. — Хочешь, чтоб все сбежались сюда на твои крики?
     — Прекрати размахивать руками, — громко зашипела я. — Еще чуть-чуть, и ты бы заехал мне этой бутылкой!
     — А ты тогда прекрати орать, — потребовал он в ответ. — А еще можешь, наконец, подвинуть ближе свою тощую задницу. Ты что, совсем ни хрена не понимаешь? Этот человек возглавляет аврорат. Ты и твой Люпин уже, наверное, забыли, что Поттер – просто гений беспалочковых заклятий, черт его побери? Я сражался бок о бок с этим припадочным два года подряд и лично видел, как он вырвал Долохову обе руки легким движением брови. Если, конечно, принять во внимание, что излюбленное оружие Поттера – его грязные лапы. Для меня остается загадкой, почему ему так хочется задушить меня до смерти. Ему же только дернуться нужно. Может, он голубой? Готов на все, лишь бы голыми руками до меня добраться? Или это какая-то маггловская причуда – убивать людей самостоятельно, позабыв о том, что можно изувечить простым мановением палочки? Я, наверное, дурак. Ничего в этом не смыслю. Ему ведь это тоже доставляет удовольствие.
     — Знать тебя, Малфой, значит хотеть тебя придушить. Давай прекратим этот бессмысленный разговор. — Я зевнула, отказываясь спорить о том, можно ли было брать с собой палочку. Вынуждена признать, что не могу винить его. Я люблю Гарри и все такое, но лучше не вспоминать о той истории, когда Гарри как-то послал в Малфоя неизвестное заклятие и чуть не убил его. — Сделай же что-то полезное! Открой бутылку. И потише, пожалуйста. Без слов. Как час назад. Конечно, Гарри не голубой. Это же очевидно.
     — Ты о детях? Так это ничего не значит, — фыркнул Малфой. — Если бы мне давали по галлеону всякий раз, как Бакстер-Уайт пристает ко мне, я был бы богаче, как минимум, в два раза, чем сейчас. А у чувака, между прочим, пятеро детей.
     — Бакстер-Уайт – гей? — эта новость шокировала меня.
     — Для него самого это новость. Только не для всех остальных. Подержи мою палочку, подсвети мне. Никак не могу открыть эту бутылку.
     — Ты волшебник или где? Для этого есть же специальные заклинание, Малфой! И я тебе не верю. Он же ведет себя, как настоящий мачо. Ты ошибаешься. — Я направила свет на бутылку. – Если бы мне давали по галлеону всякий раз, как он распускает руки, я бы разбогатела. На каждой вечеринке этот тролль-сексист хватает меня за задницу.
     — Ага, на виду у своей жены и всех остальных. Мне жаль, и это я не о твоей восхитительной заднице, Грейнджер. Если бы ты не велась на весь этот цирк и потянула бы его в темный угол для быстрого и грязного перепихона, он бы сбежал от тебя в Уэльс. Я абсолютно уверен в том, что он просто устраивает все эти представления для своей жены. Я даже удивляюсь, как это она постоянно беременеет. Черт, эта пробка никак не вытягивается. Давай же, сучка, ну же, — проворчал он.
     — Ради Бога, можно без грязных комментариев? — взмолилась я.
     — Это же часть ритуала, Грейнджер. Бороться с непокорной пробкой в бутылке шампанского нужно лишь под аккомпанемент непристойностей.
     — О, Боже. — Теперь настал мой черед фыркать.
     — Если бы ты... — снова заворчал он, — ...не была такой наивной, давно бы поняла, что такие гомофобы как Бакстер-Уайт, чьи склонности так же сомнительны, как и галлеон в тринадцать кнатов, всегда ведут себя подобно озабоченному троллю, чтобы убедить всех и вся в том, что они гетеросексуальны. Кстати, если открывать шампанское без магии и ругаться при этом, оно будет намного вкуснее. Что-то случается с пузырьками, если использовать магию. Ага, сейчас...
     Я попыталась понять, как связаны между собой строящий из себя бог весть кого придурок Бакстер-Уайт и маты с пузырьками шампанского. Обычно, к сожалению, я могла уследить за ходом мысли Малфоя. Сколько же я вылакала за последние полчаса? Наверняка, немало.
     — Малфой, в этом же нет никакого смысла...
     — Тихо! Вот... вот... сейчас... Готова? — одной рукой он потянул меня за платье на себя, так, что мы оказались лицом к лицу, а второй он установил между нами бутылку и вынул пробку. — Ура! — заорал он.
     Пробка вылетела, а шампанское зашипело. Между мной и Малфоем завязалась нешуточная борьба за шампанское, так как оно уже начало вытекать из бутылки. Мы пихались, пытаясь выпить хоть то, что осталось.
     — Ты выиграла, Грейнджер, — уступил он, хохоча. Боже, могу поклясться, впервые слышала, чтобы Малфой так... счастливо смеялся. Не привычное «хм», вырывающееся из носа, а нормальный такой хохот. А потом мы налетели друг на друга, где-то внизу раздалось «Черт!», а потом: — Ох, все в порядке, шампанское цело. Грейнджер, дай мне руку. Боюсь, я упал, прямо на задницу.
     — Малфой, ты пьян? — я встала и стала ходить вокруг, пытаясь наощупь найти его голову.
     — Если честно, то да. Абсолютно. Только, пожалуйста, не надо лекций...
     Моя левая нога наступила на что-то твердое.
     — Охх... пипец, Грейнджер! Ты мне только что по яйцам хряпнула. Хорошо, хоть не НА них наступила. К счастью для тебя я вздрызг пьян, а потому почти ничего не чувствую.
     — У тебя же палочка, — напомнила я. — Немного света, и твои драгоценные части тела не окажутся под угрозой исчезновения.
     — Грейнджер, даже не смей глумиться. Тебе это не идет. Тебе больше к лицу амплуа бешеной банши. Я тебе уже говорил, что обожаю тебя? И у меня нет палочки. В последний раз она была у тебя. Что ты с ней сделала?
     — Черт, — простонала я. — Я, должно быть, выронила ее, когда шампанское взорвалось. Хватит сидеть там, как бесполезная куча дерьма! Лучше поищи ее!
     — Помоги мне. Я чертовски пьян и ни хрена не вижу. Я почищу твое платье, когда найду палочку, — проворчал он.
     — Не выйдет, — пробормотала я. — Я упала, когда шла сюда. У меня колени в крови.
     —Гриффиндорская дура, почему же ты раньше мне не ска.. Мы идиоты. Accio палочка. Lumos.
     Он сидел, вытянув ноги и опираясь на локти. В одной руке у него была палочка, а в другой – бутылка шампанского. Волосы его мерцали в неясном свете палочки. Даже растянувшись на земле в неуклюжей позе, пьяный в зюзю, он был на редкость изящен и привлекателен. До меня вдруг дошло, что он вырос и стал мужчиной, чья напускная элегантность стала настоящей. Я с легкостью вспомнила его юным, с неестественно белыми волосами...
     — Грейнджер, дуреха, иди сюда. Я вылечу твои колени. Я слышал крик перед тем, как ты явилась во всей красе. Думал, что это тот идиот Финниган, что его проглотил гигантский кальмар... А это на тебя розмарин напал... так... Так лучше?
     — У тебя какое-то нездоровое влечение к этому кальмару, — я наклонилась, чтобы ощупать свои колени. Все нормально. Будто и не кровоточили минуту назад. — Нам нужно возвращаться...
     — Рано еще. У нас еще полбутылки вина. И, позволь мне тебе напомнить, у меня палочка. Поэтому, если ты не хочешь еще раз сразиться с дикими зарослями, считай, что застряла здесь со мной.
     — Ты просто смешон. Я думаю, что мы оба налакались так...
     — Грейнджер, так ты пьяна? И я тоже! Давай отметим это и выпьем еще?..
     — Подавись им. Я не верю, что ты так напился, — обвинила его я. — Ты притворяешься. Ты нормально разговариваешь.
     — Чары против заплевающегося языка, — признался он. — Я на пятом курсе все Рождество убил на изобретение этого замечательнейшего заклинания. Видишь ли, у нас, в Слизерине не тратят время на всякие бесполезные чары типа трансфигурирования чашки в крота. Мы разрабатывали полезные чары, помогавшие, например, как высидеть на лекциях Биннса, будучи пьяным, а потом выглядеть трезвыми на других занятиях. Ты даже не представляешь, сколько нудных обязанностей, возложенных на меня министерством, я выполнил, будучи вдрызг пьяным, — он выглядел таким напыщенно-самодовольным в этот момент, что я не выдержала и прыснула от смеха. Я протянула ему руку:
     — Давай, поднимайся, дурачок ты эдакий. И чтобы ты знал, я не тратила свои рождественские каникулы на пятом курсе на трансфигурирование чашки в крота. Я...
     — О, боже, Грейнджер, молчи. Я ведь не ставлю под сомнение тот факт, что на пятом курсе ты была умнее даже самых блестящих студентов-семикурсников. Ну-ка, давай устроимся на полу беседки. Я свалюсь со скамейки.
     Он не выпускал моей руки, пока мы шли к беседке. Он ничего такого не сказал, но почему-то упоминание о моих выдающихся способностях в столь юном возрасте заставило меня не гордиться собой, а стыдиться. А ведь Малфой даже не пытался меня обидеть.
     Он потащил меня в закоулок, уперся спиной о стену и скользнул вниз.
     — Иди сюда, — позвал он и потянул меня за руку. — Поворачивайся и садись. Обопрись об меня.
     — Нет, — прошипела я.
     — Грейнджер, не выеживайся. Я не буду приставать, — фыркнул он и потянул сильнее. — Если честно, я настолько пьян, что даже если мне сейчас скажут, что я стал министром магии, у меня не встанет. Не веди себя, как выпускница пансиона благородных девиц. Мне нужна подушка и что-то, обо что я могу опереться. Ты как нельзя лучше подходишь на эту роль. Я сейчас упаду, — пожаловался он.
     Кажется, меня тоже качало из стороны в сторону. Сколько же я выпила? Вроде не так уж и много. Хотя нет. Много. Коленки подгибались, и я чувствовала, что сейчас просто упаду. Малфой накренился, взял меня подмышки и потянул на себя.
     — Приподними колени, — велел он, обнимая меня руками и ногами. — А теперь придерживай меня за руки. Вот так. — Он положил голову мне на плечо и, казалось, задремал.
     Несколько минут я просидела, пытаясь собраться с мыслями. Я спокойно могла бы украсть у него палочку и без проблем вернуться в замок. Все приглашенные собирались провести ночь в замке. А Малфой был настолько пьян, что мог нормально так проспать до утра в беседке, проснуться утром от холода и с похмельем; а наши репутации не пострадали бы.
     Я уже было собиралась все это проделать, когда он пробормотал мне в ухо:
     — Можно, я закурю?
     — Нет, нельзя, — отрезала я. — Ты сожжешь мне волосы.
     — Да, — согласился Малфой. — Слушай, Грейнджер, на кой черт ты прячешь такие роскошные сиськи под бесформенными и безвкусными мантиями?
     — Что? А ну, отвали! — я попыталась вырваться, но он слишком крепко в меня вцепился.
     — Прекрати вести себя, как монашка-девственница, к которой пристает похотливый епископ. Я не домогаюсь тебя. Я просто говорю. Те части тела, которые должны были бы отреагировать на твои прелести, не работают. И фиг его знает, когда заработают. У меня все онемело. Мне просто любопытно. Я же не виноват, что у тебя такие клевые буфера. И что ты их не показываешь. Не считая всяких там торжеств, разумеется. Я просто хочу сказать, что сегодня вечером ты выглядела просто отпадно. И не говори мне, что дело в деньгах. Я прекрасно знаю, сколько ты и твой муженек зарабатываете. И я считаю, что вполне заслуженно наезжаю на твоего Уизли. Что с ним, черт побери, не так? Я бы тебе не позволил выходить из дома в этих тряпках, которые ты называешь мантиями. Позорище.
     — Во-первых, держи свои грязные лапы подальше от личных дел сотрудников министерства. Меня даже не удивляют твои феодальные замашки. Еще не хватало, чтобы Рон указывал мне, что мне надевать.
     — Прекрати ерзать, — пожаловался он мне в ухо. — Дело ведь не в феодальных замашках. Почему бы не похвастать своей женой? Не вижу в этом ничего плохого. Твой Уизли должен что-то сделать. Разве что ему наплевать... Просто складывается впечатление, будто ты поставила своей целью стать самой дурно и отвратительно одевающейся сотрудницей министерства. Согласен, у тебя куча работы. Но ведь у всех у нас достаточно обязанностей. И ты не сделаешь меньше дел, если уделишь себе некоторое время, приведешь себя в порядок. А с такими сиськами... тебе нужно выставлять их по поводу и без.
     — Когда я стану замминистра по порнографии, я рассмотрю твое предложение.
     Раздался приглушенный смех, а потом Малфой снова задремал. Через некоторое время он вздрогнул и проснулся.
     — Ты хорошо пахнешь.
     — А ты нет. Воняешь как пепельница.
     Никакой реакции. Снова уснул. Я выждала немного и только собралась осторожненько высвободиться из его объятий, как он снова очнулся.
     — Только не уходи сейчас, — пробормотал он и вновь притянул к себе, зарываясь подбородком мне в плечо.
     — Эй, мне больно. У тебя до сих пор ужасно острый подбородок. Малфой, ну же. Мне нужно возвращаться, — взмолилась я. — Рон будет спрашивать, где я. И что-то я сомневаюсь, что он обрадуется, увидев, что я здесь играю роль живой подушки.
     — Забудь о своем муже. У меня палочка. Если он начнет возмущаться, я его заколдую. Через пять минут мы пойдем. Обещаю.
     Он уютно устроил свой подбородок у меня на плече, на этот раз стараясь не причинять мне боль.
     — Хороший подарок молодоженам. Я имею в виду квартиру, — заметила я, пытаясь не дать ему уснуть.
     — Не хочу, чтобы мой внук рос в каморке. Кроме того, Поттер оплатил свадьбу. Это самое меньшее, что я мог сделать. Еще десять минут.
     — Так, через четыре с половиной минуты я ухожу. С палочкой, или без – мне все равно. Они такие замечательные... Малфой, ты согласен? Малфой?.. — я толкнула его локтем.
     — Ай! Вот стерва! Больно же! Кто замечательный?
     — У тебя осталось четыре минуты. Твой сын. Лили.
     — А... ага... — пробормотал он. Еще чуть-чуть, и он бы захрапел.
     — Три минуты, — напомнила я и еще раз толкнула его локтем. — А вечеринка после свадьбы... просто отпадная...
     — Ты просто невозможная женщина! Почему ты мешаешь мне спать? — он вытянул ноги. — Должен признать, Панси знает толк в вечеринках. Дорогих вечеринках. Поттер еще успеет «оценить». Жаль только, что это единственное, что она хорошо делает. Да и то, с помощью своей мамочки. У нее нездоровая страсть ко всему блестящему. А, вообще, согласен, вечеринка удалась. — С этими словами Малфой зевнул. — Ладно, моя милая гриффиндорка. Тебе — сознаюсь. Мне жаль, что в понедельник я не смогу рассказать всем, что провел ночь с Грейнджер.
     Боже, он же наверняка считает, что сострил...
     Кое-как нам удалось подняться. Я чуть не упала трижды, Малфой – четырежды.
     — Ну, что? Готова? — спросил он. — Lumos. Знаешь, что мне больше всего понравилось в этой свадьбе? Мой сын заговорил со мной. Мы нормально поговорили целых четыре раза. И он при этом не называл меня ублюдком или предателем. Что ж, ради этого стоило породниться с Поттером.
     — А чего ты ожидал? У тебя же чуть ли не реклама на предплечье, — пробормотала я и позволила себе зевнуть. — Конечно же, когда он приехал в Хогвартс, ему поспешили рассказать не приукрашенную версию той войны. Не сказочки, которыми ты, наверняка, кормил его с самого детства.
     Он напрягся.
     — Заткнись, Грейнджер. Я не собираюсь оправдываться ни перед тобой, ни перед своим сыном. Я совершил глупую ошибку. Мы все в свое время наделали ошибок. А у тебя совесть чиста? А?
     — Да почище твоей, — отрезала я. — И это твое запоздалое появление в Ордене...
     — Рот закрой, — рявкнул Малфой, роняя палочку и хватая меня за плечи. Жестко. — Только представь. У тебя есть ребенок. И этот ребенок – все для тебя. Весь твой мир, — он еще раз встряхнул меня, будто подчеркивая свои слова. – А твоя жена глупа как пробка. Единственное, что ее волнует – какие выбрать занавески для столовой – бархатные или шелковые. А твой ребенок любит тебя. Он и мать любит, но она ему неинтересна, и он больше привязывается к тебе, потому что он доверяет тебе. А ты любишь этого ребенка очень сильно. Ты даже не предполагал раньше, что сможешь кого-то так сильно полюбить. А потом он идет в школу и перестает с тобой разговаривать. Перестает доверять тебе. Ненавидит тебя. Дети — самые жестокие существа на свете. Они все видят только черное и белое. Никаких полутонов. Он не представляет, что значит, быть тобой – доверять взрослым, которых знал всю свою жизнь. Верить им. Не понимать ничего, пока не стало поздно. Когда на тебя нацепили ярлык, как на быдло. А потом осознать, что Волдеморту нет дела до волшебного мира. Единственное, что его волновало – это бессмертие. Попытайся втолковать это своему ребенку. Чтобы он не просто выслушал. Чтобы он понял.
     Малфой был абсолютно трезв, когда прижал меня к себе, а потом оттолкнул. Я ударилась о стену.
     — Меня просто умиляет, когда люди, у которых нет собственных детей, начинают рассуждать, как ты. Мол, «а чего ты ожидал?». Типа они такие умудренные опытом родители. На тебе. Слушай. Ты всегда была просто невыносима. Мисс я-знаю-все.
     — Заткнись, Малфой, — предупредила я.
     — Я думал, он поймет. Но, простите, ... — А вот и она. Прямо по расписанию. Знаменитая малфоевская пренебрежительная ухмылочка. — ... я ведь должен был спросить твоего совета. У человека без опыта. То, что у тебя нет детей – это же совсем не мешает тебе учить меня, что именно и как я должен рассказать своему сыну о своих счастливых и безмятежных буднях Пожирателя смерти. Ты могла бы мне даже служебку прислать с подробной инструкцией. Можно даже под грифом «секретно». Как раз в твоем стиле...
     — Закрой свой поганый рот! — заорала я.
     — Слушай, — он ткнул в меня пальцем. — Только на том основании, что ты и Уизли решили не благословлять наш мир своими дурно воспитанными рыжими детишками (ведь вам же нужно настрочить столько служебок!), совершенно не означает, что ты имеешь право вмешиваться в мою жизнь или жизнь моего сына. Твоя-то служебка с напоминанием забеременеть наверняка затерялась во входящих. Тяжелая неделя и прочее в том же духе...
     Я хотела убить его. В буквальном смысле. Взять и убить. Я бросилась на него. Мне хотелось исцарапать его до крови, чтобы больно было, чтобы шрамы остались. Колошматить и колошматить... до одурения...
     — Ублюдок, ублюдок... ненавижу... — кричала я. Он, казалось, ожидал от меня чего-то в этом роде. Он попытался схватить меня за руки, остановить меня. — Я не могу... не могу... — Я била его по голове, хватал за уши, выкручивала их. Он завыл от боли и одернул голову подальше от меня. Хорошо. — Твоя тетка. Твоя безумная, злобная тетка... не могу... иметь детей... проклятие... она прокляла меня, — Я оцарапала ему щеку. — Прокляла... — он схватил меня за запястье и вывернул мне руку за спину, крепко сжимая ее, не позволяя мне дергаться. Блин, это было больно, ужасно больно. Но я не могла остановиться. Я хотела причинить ему боль. Поранить его. Второй рукой я попыталась рвануть его за волосы. Все силилась заехать ему каблуком по голени... чтоб кости переломать...
     — Прекрати. Прекрати, черт тебя подери, иначе я сломаю тебе руку, — рявкнул Малфой, сильнее заламывая мне руку. Стало так больно, что истерика сама по себе улеглась. Я повисла на нем, беззвучно рыдая. Он осторожно выпустил мою руку, а потом обнял меня. А я все выла и выла...
     Я положила руку на живот и оперлась о плечи Малфоя, оплакивая всех тех детей, которые могли бы быть у нас с Роном.
     В какой-то момент я поняла, что Малфой гладит меня по голове. Ласково, настойчиво. Он не успокаивал меня, не давал пустых обещаний, что все будет в порядке. И я была благодарна ему за это. Нет ничего хуже, когда кто-то отрицает твое горе. Есть вещи, о которых ты будешь горевать всегда. Я думала, что уже выплакала все. Я уже сто лет не плакала. Но я не могла не заметить, как Лили прикрывала свой живот во время церемонии. Такой понятный всем женщинам мира жест... а потом рука Доминика легла поверх руки Лили. А я все пыталась не разрыдаться. И вновь эта злость на Беллатрикс Лестрейндж и ее происки...
     Я задрожала, и Малфой еще крепче прижал меня к себе.
     — Беллатрикс?
     — Да, — ее последнее злодеяние, перед тем, как Кингсли Шеклболт убил ее. – Перед тем, как проклясть меня, она сказала: «На одну грязнокровку меньше. Чтобы не отравляли мир своим присутствием», а потом прицелилась. И она знала, что Кингсли стоит за мной, но вместо того, чтобы защититься, она предпочла напасть меня. В ее глазах светилась безумная радость – ведь она знала, что лишает меня возможности иметь детей. Что же должна чувствовать женщина, отнимающая у другой женщины дар родить ребенка?
     — А что врачи Мунго? — скрипучим низким голосом спросил он, заранее зная ответ.
     — Безнадежно. Целители сказали, что репродуктивную систему будто пожаром сожгло. Они могут вырастить кости, но не матку.
     Меня мучили кошмары после того визита в Св. Мунго. Не те, привычные кошмары, в которых все настолько нелепо страшно, что где-то на подсознании ты все равно понимаешь, что это всего лишь сон. Нет. Мне снились целители, которые снова и снова напоминали мне о том, что я не могу иметь детей. Что я даже надеяться на это не могу. И лицо Рона, когда он узнал, что у нас никогда не будет детей. И когда мы купили дом рядом с домом Гарри и Джинни, он дни напролет проводил у них, играя с племянниками и племянницами. А я в это время лежала, свернувшись калачиком в постели, слушая их радостные крики через открытое окно. В конечном счете, я закрывала его, чтобы не слышать смех Рона и визг детей. Но я все равно слышала их.
     — Гермиона, — прошептал Малфой мне в ухо. — Мне жаль. Я не знал. Я часто умышленно жесток, и очень редко — по незнанию. Мне жаль, правда, жаль. — Он поцеловал меня в макушку, и еще крепче обнял, так крепко, что я вскрикнула, ведь он сжал и мою ноющую руку.
     — Ой-ой, прости, твоя рука, — пробормотал он и призвал палочку. И мы стали лечить друг друга. Сначала он вылечил мне руку, потом дал мне палочку, и я убрала все его синяки и царапины. А потом мы еще долго стояли, просто глядя друг на друга. Трезвые и совершенно разбитые. Он протянул руку и пригладил выбившуюся из прически прядь волос, прилипшую к моему заплаканному лицу. Чарами он убрал следы слез, погладил меня по голове и спросил: — Ну, что? Готова?
     Я кивнула. Мы добрались до замка в полной тишине. Уже на ступенях он сказал:
     — Мне надо покурить, а ты иди.
     Я молча кивнула. Если нас увидят вместе — конец моей репутации. Навскидку, было уже три ночи.
     Я так устала, что сил хватило только на «Спокойной ночи, Малфой», а затем я поплелась в гриффиндорскую башню, где нам с Роном отвели комнату. Если вспомнить, сколько Рон выпил, он сейчас, должно быть, уже спал без задних ног. Едва я вошла, как мои предположения оправдались – меня встретил храп. Я перевернула мужа на бок, чтобы он не храпел и натянула одеяло на его оголившееся плечо. Подойдя к окну, я заметила красный огонек малфоевской сигареты. Через минуту и он погас. Я разделась и залезла в кровать, пристраиваясь к спине Рона. Он всхрапнул и придвинулся ко мне, хватая за руку и прижимая ее к груди. Я слушала, как бьется его сердце, и просила прощения. Это уже стало своеобразным ритуалом. Перед тем, как заснуть, я всегда шептала: «Мне жаль, Рон. Мне так жаль, так жаль...»