Жена политика

Глава 7.

    Он до сих пор всё отрицает. Годами я пыталась заставить его признать, что он сам наслал на себя болезнь, чтобы я одна отвечала за презентацию. Потому что это очень на него похоже. Он всегда отказывается брать на себя ответственность за решение хоть сколько-нибудь острых вопросов. Он переворачивает Землю с ног на голову, наблюдает из угла за бардаком, а потом возвращается, чтобы попировать на руинах.
     Как стервятник.

     * * *

     – Знаешь, то проклятье, которым ты вызвал у себя бронхит...
     – Какое проклятье?
     – ...оно очень похоже на что, что ты использовал при завершении дела Дженкинса.
     – О чем вообще речь, Гермиона? Я не вижу связи между ужасным кашлем Дома и громадным прыщом, которым я по заслугам украсил потный лоб Карстерза.

     * * *

     – Почему бы тебе просто не признаться? Ты меня с ума сводишь.
     – Я рад. Теперь мы в равных условиях. Потому что когда ты входишь в комнату, у меня съезжает крыша. В твоем присутствии я становлюсь косноязычным идиотом. Я не могу даже двух слов связать, твоя очевидная привлекательность... Ай! Больно!
     – С меня хватит. Что это было за проклятье?
     Его дыхание щекотало мне ухо.
     – Это не проклятье. Это магическая формула, вызывающая...
     – Да?
     – Невыносимого придурка.

     * * *

     Я не видела его до конца недели. Обычно мы сталкиваемся в лифтах в течение дня или бываем на одних и тех же совещаниях. Но не в этот раз. Слава Мерлину!
     Когда я пришла в офис во вторник рано утром, у меня над столом парила служебка с напоминанием, что наша последняя встреча «по тому делу» состоится в пятницу. Подразумевалось, что мы проведем обмен последними данными в квартире Малфоя за ужином как обычно. Я почти поддалась соблазну всё отменить и предложить довести дело до ума в Министерстве – в его или моем офисе. Но я, хоть убей, не могла понять, что же произошло в его кабинете, и не была полностью уверена, что хочу это знать. Когда я думала о его руках, моё сердце начинало странно себя вести. Если бы речь шла не обо мне, я бы сказала, что это был страх.
     Слова «раздражающий», «шокирующий», «отвратительный» и «ужасный» описывали моё отношение к нему на протяжении последних тридцати лет, но «опасный»? Если бы кто-нибудь спросил меня, считаю ли я, что Драко Малфой может быть опасен, я бы долго смеялась. Этот избалованный, самовлюбленный дилетант?
     А сейчас?
     Ничего смешного. Да, он опасен. Я никогда не считала нужным просить прощения у Драко Малфоя за все совершенно оправданные насмешки в его адрес, а теперь, через несколько недель работы над этим проектом, сочинила ему извинения. И что хуже всего, считала необходимым передать записку лично в руки.
     Да что со мной происходит, чёрт возьми?
     Я очень редко признаю, что чего-то не понимаю, но, к счастью, в этот раз моё порядочного размера самолюбие отступило перед инстинктами. Сразу после того чиха я пискнула: «Будь здоров. Доброго утра!» – и убежала из его офиса с его запиской с извинениями в руках. Я почти бегом отправилась к себе и рухнула на стул, чувствуя, как пот стекает по шее.
     С течением времени я обнаружила, что не успеваю думать о Драко Малфое и его руках. Вдобавок к своим собственным делам я спасла Карстерза от увольнения. Я убила большую часть вторника, всю среду и половину четверга на переписывание Белой книги, которую ему велели обновить в связи с прошедшими недавно президентскими выборами в США и которая повлияет на отношения с нашими американскими коллегами. Он думал, что я подпишу этот чудовищный бред, даже когда некоторые его предложения напрямую противоречили нынешней политике правительства. Несмотря на то, что Карстерз пытался делать в Министерстве карьеру, он лишь в самых общих чертах представлял, что такое политика правительства. Даже если бы она оказалась собрана в одном документе на его столе и проскрипела «Правь, Британия, морями», он бы всё равно ничего не понял.
     Плюс ко всему, Карстерз сделал орфографические ошибки в нескольких именах, включая моё собственное (там нет «й»).
     Ситуация была не самой подходящей, но я в очередной раз задалась вопросом: если человек пялится на твою грудь каждый раз, когда ты входишь в комнату, он должен хотя бы из вежливости выучить твоё имя?
     К трем часам пятницы я убедила себя, что вся интерлюдия с извинениями, руками и нелепым завтраком была всего лишь последствием тяжёлой предыдущей недели. Схватив стопку пергаментов, уменьшенных до размеров спичечного коробка, я отправилась по каминной сети в квартиру Малфоя, решительно настроившись заняться делом, пообедать, твердо отказаться от вина и, наконец, покончить с Дженкинсом раз и навсегда. После чего мы вернемся к статусу кво: я буду с легкостью его ненавидеть, а он будет привычно надо мной глумиться.
     Несмотря на моё непреклонное желание заниматься только делом, всё пошло прахом, как только я вышла из камина. Малфой был уже там, лежал на диване, свернувшись калачиком (поза выглядела не очень удобной), сунув обе руки под щёку. Он был одет как обычно – в костюм, сравнимый по стоимости с небольшой машиной, – но узел галстука был ослаблен, жилет расстегнут, а пиджака не было и в помине. Плюс, он закатал рукава рубашки, что было совершенно невиданно. Я бы меньше удивилась, увидев его голым.
     Моей первой реакцией была страшная ярость. У нас полно работы, а он страдает от похмелья! Да как он смеет?! Очевидно, всю прошлую ночь он спаивал водкой с шампанским какую-нибудь идиотку. Судя по страданию на его лице, чтобы трахнуть её, потребовалось приличная порция Chopin и целый ящик Tattingers. Я как раз собиралась спустить с него шкуру, когда Малфой приоткрыл один глаз и просипел: «Грейнджер?». И закашлялся так, что, когда он, наконец, успокоился, я бы ни ничуть не удивилась, обнаружив на ковре его легкое.
     – Малфой, ты идиот? Почему ты со мной не связался? Почему ты не дома? Да что с Панси, если она позволяет тебе колдовать в таком состоянии? Она совсем с ума сошла? Почему...
     – Нет. Надо закрыть дело Дженкинса. Домовые эльфы раздражают. Ничего. В Париже с матерью. Нет, – прохрипел он и попытался сесть.
     – Не дури и немедленно ложись, – я легонько толкнула его обратно. Он упал на диван, проворчал нечто невразумительное и закрыл глаза. – У тебя есть... – Я коснулась его лба.
     У Малфоя был жар.
     К счастью, основами первой помощи мы овладели в первые три месяца войны. Я уселась на уродливый кофейный столик со слоновьими «ножками» и начала накладывать жаропонижающие чары, свободной рукой ощупывая лоб Малфоя.
     – Здесь болит, – пробормотал он, ослабшей рукой касаясь груди в попытке предотвратить очередной приступ кашля.
     – Как только чары подействуют, дам тебе стакан теплой воды. Станет легче.
     Малфой кивнул, но я не была уверена, что он меня слышал. Он всегда был бледным, но сейчас его щёки горели, что было особенно заметно на фоне землистого цвета лица. Он свернулся в клубок и дрожал от озноба. Я каждые десять секунд накладывала Tempus (чтобы узнать время) – и ждала, ждала, ждала... А жар не спадал. Малфою становилось всё хуже. Я ещё раз наложила жаропонижающее заклятие. Ничего не произошло. Тогда я всё поняла. Кто бы что ни говорил, я очень хорошая ведьма, и единственная причина, по которой чары не работают, – Малфой сам наслал на себя бронхит, или пневмонию, или чем он себя заразил. Нарочно, чтобы я единолично уволила Дженкинса. Но Малфой где-то напортачил и теперь настолько болен, что не сможет произнести контрзаклинание, даже если знает его.
     – Дурак! Имбецил! – бесновалась я. Он попытался открыть глаза, но это действие требовало слишком больших усилий. – Какое проклятье? Какое проклятье из всех Темных искусств ты на себя наложил? – Он не ответил, а закашлялся. Я придерживала его за плечи. Господи, как он похудел. Он, наверное, всю неделю болел. Я понимала: если не сбить температуру сейчас же, у него начнутся галлюцинации. Я покрывалась потом, просто сидя рядом.
     – Малфой, – прошептала я ему в ухо. – Ты должен мне сказать. Мерлина ради, что это было за проклятье?
     В ответ он привалился ко мне и пробормотал:
     – Спать.
      «Я тебе посплю», – подумала я.
     Я сделала глубокий вдох и уложила его на диван, по-прежнему держа одну руку на его голове. Хорошо, эта магия не восприимчива к тем заклинаниям, которые я знаю. Придётся использовать маггловские методы. Если через пятнадцать минут не будет никаких изменений, я аппарирую вместе с ним в Мунго. А пока я подбежала к ближайшему окну, открыла его и взмахнула палочкой в направлении дома напротив.
     – Accio парацетамол!
     Звякнуло разбитое стекло, в комнату влетели несколько пузырьков парацетамола и ударились о противоположную стену. Отлично. Я сделала круговое движение палочкой и несколько раз крикнула «Reparo!», вопреки здравому смыслу надеясь, что это заклинание починит все разбитые окна. На что-нибудь большее у меня не было времени. Я побежала на кухню, схватила первую попавшую под руку емкость – бокал Waterford под бренди – и налила туда воды. Вернувшись в гостиную, я вытряхнула четыре таблетки из пузырька (что было не самым удачным решением, особенно для желудка Малфоя, но это была не самая большая из наших проблем).
     – Малфой, сесть можешь?– рявкнула я.
     – Нет, и слишком громко, – пожаловался он.
     Сволочь! Я магией поставила его вертикально. Он заморгал.
     – Я себя действительно погано чувствую. Не делай так больше.
     – Выпей эти таблетки.
     Малфой нахмурился.
     – Немедленно! – потребовала я. Он прикрыл глаза, но хотя бы рот открыл.
     Я сунула туда таблетки и поднесла бокал к его губам. Расплескала половину воды, но заставила Малфоя их проглотить. Он не пожаловался на мокрую рубашку – и это красноречиво свидетельствовало о его плачевном состоянии. Он попытался лечь.
     – Нет-нет-нет! Давай в ванную. Сейчас же. Вставай. Обопрись на меня.
     Нужно было окунуть его в прохладную воду. Парацетамол подействует только через несколько минут. Если подействует. Малфой застонал, но встал на ноги. Дальше я практически тащила его через всю квартиру. Я пыталась не паниковать, но Малфой весь горел, тепло его тела мгновенно согрело меня через несколько слоёв одежды. Добравшись до ванной, я прислонила его к стене, открыла краны и начала его раздевать.
     – Ты невыносимый человек. Если бы ты не был при смерти, я бы тебя убила. Так, теперь снимай... Да, рубашку. Брюки, пожалуйста; подними... Так, ботинки. О боже, ну что за шнурки... Ты на этой неделе что-нибудь ел? Клянусь, ты похудел килограмм на десять. Руку сюда... Так... А теперь садись. Холодно, да, но так спадёт жар. Пожалуйста!
     Малфой ворчал и хныкал, один раз, кажется, даже зарычал, но медленно сел в ванну. Я схватила стакан и начала поливать его плечи прохладной водой, свободной рукой постоянно меряя его температуру. Я считала до двадцати, тридцати, сорока... Если к двести сороковому счету ничего не изменится, то всё. Голый, мокрый – всё равно, хватаю и...
     Помогло. Холодная вода или таблетки – не известно, но к сто сорок третьему счету жар уменьшился. Температура не снизилась, но необходимость аппарировать в Мунго сей момент отпала.
     – Х-х-холодно, – пожаловался он, стуча зубами и дрожа. – К-кажется у меня яйца отмерзли.
     – С твоими яйцами всё в порядке, уверяю тебя. Через минуту будем вставать, и ты отправишься спать.
     Он лежал, подтянув колени к груди, шеей упираясь в свернутое полотенце, чтобы было помягче. Даже с закрытыми глазами он умудрился вздёрнуть бровь, но поморщился, будто от боли.
     – П-п-проверяла, да? – спросил он с тенью обычного нахальства.
     – Нет, – чопорно ответила я. – Я знаю достаточно о мужской анатомии, чтобы с уверенностью утверждать, что холодная ванна не принесёт вреда. Не больше, чем купание в море.
     – Мы вместе поедем к морю и п-п-проверим. – Он слабо улыбнулся. – Мне нравится Торки. Только если ты тоже будешь купаться голышом. Чтобы было честно.
     – Тебе и правда лучше, – хмыкнула я. – Ты уже почти похож на себя. Такой же озабоченный. Вставай. Теперь вытираться и в кровать.
     Пока я его вытирала, он молчал, держась за моё плечо, и дрожал. Я его не разглядывала. Но вытирание гениталий не вызвало никаких скабрезных комментариев – и я забеспокоилась.
     Я встала и потрогала его лоб.
     – Это должна делать Панси, – пробормотала я и вздохнула с облегчением. Жар был, но гораздо меньше, чем раньше.
     – Она не умеет всем этим заниматься, – признал он. – Она и любые т-т-травмы несовместимы. Дом сломал руку в три года – Панси была в истерике несколько часов. Спасибо. Теперь я чувствую себя трупом лишь наполовину. – Он ещё раз вздрогнул, наклонил голову набок и слабо улыбнулся.
     Вот опять – маска упала. Несмотря на седые волосы, Малфой всегда выглядел на одни и те же тридцать четыре года. В юности он казался старше, теперь – моложе. Как будто попал в зону вечной зрелой молодости. Но сейчас он выглядел на свой реальный возраст. А самое удивительное – он позволил мне это увидеть. Спрятаться за остроту или шутку не было возможности. Никаких ухмылок и надменных улыбок.
     – Не думаю, что я бы спокойно отнеслась к тому, что другая женщина помогла моему мужу принять ванну. – Я убрала руку. – Медицинские фобии тут ни при чём.
     Опять появилась слабая улыбка.
     – Ну, ты же знаешь, мы развращённые аристократы. Устроить оргию, принять ванну с коллегами – для нас всё едино. Боже, как же погано я себя чувствую...
     Он потянулся за халатом на внутренней стороне двери. Когда я увидела эту, скажем так, одежду, то с отвращением хмыкнула. Конечно, халат из невообразимо дорогого чёрного шёлка, который, впрочем, при иных обстоятельствах мог бы придать Малфою обольстительности и сексуальности (контраст между светлыми волосами и темной тканью был потрясающим).
     – У тебя нет ничего получше? – Фланелевая пижама подошла бы в самый раз. Я взмахнула палочкой, собираясь трансфигурировать халат во что-нибудь поприличней. Малфой злобно на меня посмотрел:
     – Ты с ума сошла? Это кимоно стоило триста фунтов.
     – Думаю, бессмысленно спрашивать, есть ли в этом приюте разврата обычная пижама? – не выдержала я.
     Он запахнул халат и завязал пояс. Мерлин, да он же на щепку похож.
     – Зачем? – резко спросил он. – Я хочу спать. У меня ощущение, что на груди сидит пятисотфунтовый слон.
     – Ты скажешь мне контрзаклинание?
     В ответ Малфой прошаркал в спальню и залез под одеяло. И уснул через тридцать секунд.
     Трансфигурировав одно из полотенец в очень толстое шерстяное одеяло и подоткнув его вокруг Малфоя со всех сторон, я вернулась в гостиную и закрыла за собой дверь. Не исключено, что мне придётся лебезить ради него, и ему совершенно не обязательно это слышать. Вздохнув так, что слышно было даже в Кардиффе, я достала мобильник.