Бордовый потолок

6.

Хан Джисон жил относительно хорошей жизнью. У него были любящие и любимые родители, своя комната с компьютером и приставкой, музыка, что заставляет танцевать, вкусная еда на столе, забота и ласка матери, и даже маленький кактус по имени «Момо».
Про свою ориентацию он рассказал родителям в пятнадцать. Мать сразу же поддержала сына, будучи до жути толерантной натурой, а отец ещё около года пытался свыкнуться с этой мыслью. Было не так тяжело, потому что мама делала всё возможное, чтобы отец не отдалялся от их единственного сына.
И всё вроде было хорошо, но дерзкая и взбалмошная натура Джисона, подкреплённая подростковым бунтарством и неоправданным интересом риском, сделали своё дело. Сначала, Хану было интересно: отношения, секс, изучение тела, как своего, так и чужого. Он намеренно искал отношения, уже в шестнадцать его перетрахала добрая часть школы. Спать с одними и теми же людьми не входило в его план изучения личностных интересов, поэтому он нашёл способ. Эскорт. Первые два года Джисону очень везло: его отменно трахали, дарили дорогие подарки, водили в красивые рестораны. Всё это, словно наркотик, вскружило Хану голову. Оно и понятно. В семье были проблемы. Отца уволили из-за ликвидации компании, где он работал. Мать была домохозяйкой и толком ничего не умела. Пока отец искал новую работу, мать пахала уборщицей в чужих домах богатеев. Хан практически не ночевал дома, а когда сталкивался с кем-то из родителей, первым начинал скандал о личной жизни, самостоятельности, и, всё заканчивалось слезами матери, гневом отца и хлопком двери в комнату Джисона. Эгоист, засевший в нём, словно сорняк, не давал выбраться из оков богатой жизни и вернуться к родителям, что так беспокоились за своё чадо.
Сейчас, вспоминая все стычки с родителями, все скандалы, что он учинял, становится невероятно стыдно и больно.
За месяц до восемнадцатилетия Джисона, родители должны были перевезти вещи, так как содержать дом были не в состоянии. Выбор пал на однокомнатную квартиру в хорошем районе города, что привлекала внимание бордовым потолком и низкой ценой. Хан отказался ехать с родителями, ведь у него была назначена встреча с мужчиной, что должен был заехать за ним на дорогой чёрной ламбе. Вечер для Джисона обещал быть прекрасным своими вайбом, деньгами, алкоголем и сексом с красивым взрослым мужчиной. И правда, всё было настолько потрясающе, что за танцами и алкоголем Хан и не заметил, как его спутник куда-то отлучился на неопределённое количество времени. И вот, секундная пауза переключения трека. Джисон заозирался по сторонам, пытаясь разглядеть в толпе своего спутника, но прожектора ночного клуба били по, уже стеклянным, глазам, музыка внезапно стала громче, словно пытаясь взорвать ушные перепонки.
— Эй, Хан Джисон, - крепкая рука упала на хрупкое плечо.
— О, Кан Ёнхун, привет, - они обменялись рукопожатиями с одноклассником. Только через пару секунд пьяная плывущая голова Джисона завертелась, словно заводная, а глаза заметили, что Ёнхун в компании двух парней — вроде одного он видел в школе.
— Ты же своего "друга" потерял? - глаза старшего были масляными, в которых отражалась фантазия, что омерзительно липла, словно сосновая смола; Хан не заметил из-за алкоголя.
— Д-да, а вы видели его? - Джисон напрягся.
— Да, минут пять назад он вышел через чёрный ход.
Джисон, в компании одноклассника и его друзей, уверенно, но немного покачиваясь, направился в сторону чёрного хода.
Лето было жарким, но ночи были ледяными, казалось, что морозит. Чёрный ход выходил на задний дворик, что был слишком мал, ведь там стояли два гигантских мусорных бака.
Темно. Свет от фонаря, что красовался на другой стороне дороги, еле доползал до края дворика.
Всё произошло слишком быстро. И, если бы не осталось шрамов, то Хан Джисон решил бы, что ему приснился самый жуткий из кошмаров, после которых просыпаешься в холодном, липком поту.
Первый удар по лицу, расфукосировка взгляда – тут же трезвость, будто и не пил. Заминка, а в глазах немой вопрос "за что?". Его повалили на землю, били ногами: попали в нос, что издал мокрый хруст, тутже посочилась горячая кровь, что, попадая в рот, отдавала вкусом солёного металла. Удар по рёбрам с нереальной силой – громкий звук, как будто переломилось дерево от удара молнии. Хан закричал – его ударили снова. По щекам катились слёзы: тёплые солёные, словно море.
— Минутку, - сквозь оглушающую боль и остатки сознания, Джисон услышал голос своего спутника.
Единственная надежда на него. Вот сейчас он отгонит этих ублюдков, вызовет скорую, вот сейчас...
— Пока что хватит, - улыбка на красивом лице, он поправляет галстук. - Как ты, Джисон? Жив? Отлично. Эй, сброд, снимите-ка с него одежду. Всю. Хочу посмотреть, - улыбка ещё шире, ещё омерзительнее.
Хан чувствовал только боль, она была везде, в том числе задевая сердце и душу от предательства. Джисон даже не мог согнуть пальцы на руках от боли.
Его раздевали небрежно, стало совсем холодно от асфальта. Одежду рвали с остервенением.
— Поднимите мне его, не гоже ведь на земле лежать.
Джисона подняли пара рук и облокотили грудью и лицом о кирпичную стену.
— А теперь, поддержите его для меня.
Послышался звук ремня и молнии. Ноги Джисона раздвинули носком отполированного ботинка.
Следующие несколько минут Джисон мог лишь рыдать, что есть сил, потому что его имели жёстко и без смазки; по бёдрам текла кровь. Было больно до сумасшествия и красных адовых искр из глаз, по другому и не скажешь.
Джисон то терял сознание, то снова приходил в себя. Ёнхун крепко держал его за шею, чтобы он не упал. Повезло, что не сломал шею, с такой силой он её сжимал толстыми пальцами.
《Сам виноват, Джисон.》 - только об этом думал Хан. Он не думал, почему именно его одноклассники, почему они согласились, почему этот мужчина решил так вообще поступить. Ему было плевать, потому что так просто вышло. Ему было омерзительно от самого себя, от своей глупости и подросткового любопытства, от своего эгоизма и корысти.
Хан даже не думал о родителях в этот момент, только о самом себе. Думал, сможет ли выжить?
Джисон настолько погрузился в эти боль, раздумья перед смертью и брезгливость от собственного "я", что даже не заметил, как начал скользить вниз по стене – его никто не насиловал и никто не держал. Хан облегчённо выдохнул, когда его тело валялось на морозном асфальте. Слышались звуки ударов, словно чем-то тяжёлым, металлическим и вдруг всё стихло.
— Парень, ты живой? - Джисон еле мог разглядеть силуэт незнакомца сквозь пелену потери сознания и всё ещё водопада нескончаемых слёз...
Хан никогда не расскажет про эту ночь, никогда и никому. Ли Минхо никогда не должен узнать подробности. Пусть сухие факты из уст Чана станут конечной точкой рассказа.