Бордовый потолок

25.

Жизнь Хан Джисона, как книга, даже как несколько томов. За короткое время "приключений" Джисон нажил себе на целую жизнь вперёд. В его истории были как минимум сотни глав, и, к сожалению, эта книга о жестокости и циничности, алчность и эгоизме, о глупости, мстительности и бесхребетности. Никчёмный мальчик с набором отрицательных характеристик и пустотой вместо сердца. Так может сказать каждый, кто не вдаётся в подробности и оценивает всё на поверхности. А там, где глубже — никому до этого нет дела.
Хан Джисон родился с золотой ложкой во рту, всю сознательную жизнь имел, что хотел, всегда добивался того, чего хотел, ступал по головам, поощрял собственную жестокость. Он мог проявлять её к каждому, ведь кто такие эти остальные, когда сам Хан Джисон — великое творение этого мироздания. Высокомерие играло где-то запредельно, теряясь в тёмных тучах.
Знаете, что служило чернильной кляксой в каждом томе жизни Хана?
Одиночество.
У Джисона никогда не было друзей. Ни-ког-да. Только, один "лучший друг" с тринадцати лет — кактус Момо, что стоял на подоконнике. Даже родители не могли быть его друзьями. Они работали, уставали, делали всё, чтобы у Хана была благополучная жизнь без недостатков.
Но, они были все равно виноваты в одиночестве Джисона. Это вечные запреты дружбы с "потенциальной опасностью", доходившие до угроз самим "жертвам". Сами мать и отец никогда не стремились быть ментально близки с сыном. А начали они пытаться слишком поздно для того, чтобы спасти.
Мало было того, что Джисон одинок, он к этому привык, хотя иногда и чувствовал себя сильно подавлено.
Когда его семья обанкротилась, стало ещё тяжелее. Раньше, он мог покупать вещи, чтобы заполнить пустоту одиночества внутри себя, или, создать этими действиями иллюзию. Однако, это работало. Но, сейчас не осталось ничего.
Его семья жила в районе Каннам-гу до банкротства, поэтому, гулять было безопасно, всё-таки, самый богатый район в Сеуле — охраняемая территория. Можно было спокойно проветривать мозги, погружаться в себя и вести беседу с собой.
Было грустно, но больше раздрожающе то, что осталось жить в этом районе год, потому что действие контракта на пентхаус заканчивалось в следующем году. Но, все ещё было время.
В один из тех вечеров, когда хотелось сбежать от приторности ложных заинтересованности и доброжелательности родителей, Джисон шёл ближе к центру района, где и дома были дороже, и выглядели современнее. Обойдя припаркованную на обочине машину, Джисон поплёлся дальше. Он успел оценить внешний вид чёрной глянцевой красавицы. Из машины вышел высокий и стройный молодой человек. На вид ему было около двадцати пяти. Он выглядел привлекательно, ухоженно и опасно.
Коньячные глаза блестели из-под двойных век.
— Эй, - окликнул Джисона мужчина.
— Это вы мне, господин? - Джисон остановился и поклонился.
— Поди-ка сюда, - мужчина подозвал Хана рукой к себе, - а ты красивый, - зубы блеснули удовлетворённо.
— Спасибо, господин, - Джисон снова поклонился.
— Раз ты такой красивый, хочу пригласить тебя к себе в гости. Попьём чай? - мужчина возвышался над Ханом.
Думать много и долго не пришлось. Одиночество било в барабаны, создавая в висках музыку боли. Привычка быть в постели с "любым и каждым" сопровождалась уже год и имела место быть и сейчас. Мужчина выглядел отлично, черты лица – притягательными, а тело – пленительным.
После той встречи, Джисон узнал о значении эскорта. А после, обзавёлся и постоянными покровителями. Он бы мог быть отличным кисэн, если бы жил он во времена Чосона.
Одиночество вытеснялось дорогими подарками и горячей кожей к коже. Он чувствовал себя наполненным, нужным. Теперь всё было так, однако, взростило ещё большую ненависть к родителям, что те, потеряв всё до копейки, вдруг вспомнили о своём долге, о том, что семейные узы — это не только деньги и подарки, не только поверхностные вопросы без ожидания ответа, а ещё что-то более саднящее на сердце — искренняя заинтересованность. Но, теперь самому Джисону это не было нужно. У него были покровители, подарки, деньги, разговоры на высокие темы, окружение, что плавало в богатстве, как рыба в воде. Роскошь и чувство наполненности застилали глаза, чувство одиночества ушло на время. Осталась лишь низменная злость на родителей, что пытались из себя что-то выжимать, играли роли хороших родителей. Сону было мерзко. Он ненавидел их поведение, новые роли актёров, их глупость и новоиспеченную бедность. Он хотел жить отдельно, но у них не было денег и на это. Тогда, он начал копить сам. Не хотел слышать их, видеть тем более. Возненавидел он их, на самом деле, ещё в раннем возрасте, когда понял, что не интересует их, как сын.
Как наследник, как возможность хвастаться достижениями — да, но не более.
Чего они добились, так это заставили чувствовать себя ничтожно одиноко, барахтаться, как рыба на суше, за-то в золотых цепях.
Хан был готов на всё ради дорогой вещи, шёл на самый опрометчивый и неоднозначный шаг раз за разом, забывая о собственной душе, которая с каждым разом становилась лишь чернее, пока совсем не сгнила; превратившись уже в пепел после череды бедственных событий — сгорела даже гниль.
В ночь, когда случилось два необратимых и роковых события, Джисон сломался. Он ненавидел родителей, но был уверен, что они просто врежутся в столб, максимум, разобьют себе лбы, но, он никогда не думал о том, что они погибнут. Никогда по-настоящему того не желал.
Джисон привык выплёскивать гнев за родителей на беспомощных мальчишках, тех, с кем учился. Он мог бить до полусмерти, чтобы собственные костяшки были в мясо разбиты, зато на место гнева приходил временный покой и некое подобие умиротворения.
Почувствовав на себе унижение, то, что было не собственным выбором, а насильно, он ощутил на своей шкуре, что чувствовали те, кого он бил, кого морально насиловал, кого заставлял прыгать в бездну.
Вернувшись в школу, он стал тем, кого когда-то избивал сам.
Он принимал избиения как карму, считал, что каждая новая рана, что кровоточила, – он заслужил это всё. Он смирился. Не простил себя, нет. Просто решил принять свою судьбу.
Джисон ненавидел Бан Чана за то, что тот пытался помочь, что водил к психологам, что усыновил, что привозил еду и познакомил со своей семьёй. Больше всего он ненавидел Кристофера за то, что тот его спас в ту ночь. Джисон так хотел бы умереть тогда. Так хотел этого...
Когда появился Ли Минхо в жизни Хан Джисона, младший возродился из пепла, загорев Фениксом. В нем появились надежда на лучшее и маленький кармашек в сердце для счастья.
Как же это всё-таки важно — обращать искреннее внимание к близким людям, помогать открывать их положительные черты всё больше и приучать использовать их. Именно этого родителя и не сделали для Джисона. Он был одинок, хотя вокруг так много людей. Он был всего-лишь маленьким ребёнком, что пытался выживать внутренне, ища способы заглушать боль и чувство ненужности. Он справлялся собственными способами, пока сам же себя и не погубил.