Полное разочарование и юное очарование

Все тот же скучный вид

— Ты вообще в курсе как выглядят апельсины? — спросил Лёша, когда Гречкин развалился на стуле и положил пакет с фруктами меж разведённых ног, прямо на пах. Кирилл, наигранно удивляясь, разорвал пакет (под недовольное Лёшино «а развязать не судьба была?!») и достал из него персик. Он бросил пакет на постель, на которую тут же выкатилась парочка персиков, и ушёл в ванную, чтобы помыть фрукт. — Что-то не устраивает? — вопросом на вопрос ответил Кирилл, возвращаясь на своё место. Его слова звучали невнятно — он уже надкусил персик и медленно его пережёвывал, наслаждаясь своей маленькой пакостью. Сок персика стекал по его пальцам и запястью, и Кирилл не стеснялся медленно слизывать его, глядя прямо Лёше в глаза. Того этот спектакль смущал.

РЕКЛАМА
Он отвёл взгляд на персики на белой простыне. Ему хотелось бы верить, что он не покраснел, но, судя по довольной моське Гречкина, это было не так. Да и сам Лёша чувствовал, как горели уши. Он прекрасно осознавал, что для таких как Гречкин такое поведение — норма, что для них это так же естественно, как для остальных — обниматься при встрече, например. Но Лёша не мог контролировать реакции своего организма. Лицо Лёши автоматически заливалось краской, если мозг находил что-то излишне откровенным — а такой неприкрытый флирт (или что это, блин, вообще?) попадал под это определение. Вот такая вот особенность организма. Это бесило до жути, и Лёша старался избегать смущения всеми возможными способами. Он уже давно начал себя убеждать, что даже самое непристойное — нормально, чтобы просто избавиться от постоянных покраснений. И прогресс был, но медленный. На Гречкина его выдержки пока не хватало. — Ты их взглядом сожрать пытаешься? — потешался Кирилл, он ловко закинул косточку в мусорное ведро и поднялся, чтобы пойти помыть руки. Лёша молча протянул ему персик, едва не ударив Кирилла в живот. Серые глаза смотрели на Гречкина исподлобья, и этот вид можно было бы назвать грозным, если бы не красные пятна на лице Лёши. Кирилл забрал фрукт из его ладони и провёл пальцами по светлой коже на запястье пацана. Лёша дёрнулся и устало протянул: — Задрал! Гречкин в ответ громко рассмеялся. Всё-таки бесить пацана было приятно. — Полотенце ещё прихвати, не хочу тут всё заляпать, — донёсся до него голос Лёши, когда Кирилл уже открутил воду. Маленький чёрт на его плече нашёптывал ему притвориться, что он не услышал и попросить пацана повторить погромче. Но Кирилл решил сжалиться над Лёшей и не делать этого. Мало ли, вдруг у него ещё голова разболится. Замерев в проходе, Гречкин потянулся рукой с полотенцем в ней вверх и бросил его на постель Лёши жестом, подобным тому как баскетболисты забрасывают мяч в кольцо. Макаров закатил глаза, но ничего не сказал. Он расстелил полотенце поверх белого одеяла и с кивком, который, как решил для себя Кирилл, выражал невероятнейшую благодарность, принял персик. Пока Лёша ел, Кирилл, откинувшись на спинку стула, играл в телефон. Оба молчали. Лёша поначалу старался поглядывать незаметно. Каким-то неправильным ему казалось пялиться на другого человека, как будто тот зверушка в зоопарке. И вместе с тем он злился на себя за эти мысли. Перед ним же Гречкин, вылитый шут. Все его посты в соц.сетях — одна сплошная провокация, его поведение явно было нацелено на привлечение внимания к себе. Потому Лёша убеждал себя, что может спокойно разглядывать его, без угрызений совести. В конечном итоге голос разума победил, и он стал рассматривать Кирилла уже в открытую. Гречкин был полностью погружен в игру, и, вероятно, поэтому на его лице не было характерного выражения собственного превосходства. В первое время в его взгляде чётко читалось: «я могу купить всю твою жизнь дважды, и у меня ещё останется куча денег». Каким бы вежливым он ни пытался быть, снять маску пафоса с лица ему было не по силам. Лёша даже думал, что он и спит с этим же выражением. Но сейчас тот выглядел иначе. Менее раздражающим, что ли. Глуповатым, конечно, благодаря пустому взгляду, но не мразотным. Стоило только подумать об этом, Кирилл поднял глаза на Лёшу. За одно мгновение взгляд приобрёл налёт цинизма, а губы растянулись в похабной улыбке. На зубах поблескивали золотые грилзы, по которым Гречкин провёл языком, словно проверяя, на месте ли его бутафория. Он снова выглядел, как бы странно это ни звучало, собой. Таким он был на фотографиях в своём профиле, на совместных снимках с друзьями, на видео. Но Лёша зацепился за мгновение, в которое произошла эта перемена. Он видел, что Гречкин может выглядеть по-другому, он умеет по-другому смотреть. И глаза у него не такие уж и скотские, а обычные. Серые глаза. — Любуешься? — спросил Кирилл. Он старался сохранять прежнее самодовольство и развязность, но было заметно, что ему это давалось с трудом под изучающим взглядом Лёши. Кирилл сглотнул и дёрнулся, будто пытаясь стать меньше, но затем вернулся в прежнее расслабленное положение. Сделал он это до того быстро, что не присматривайся бы Лёша так пристально — ни за что б и не заметил. Но Лёша присматривался. И заметил. Он усмехнулся и отвёл взгляд, чтобы больше не напрягать своего посетителя. — Пытаюсь понять, в каком цирке ты стащил эту рубаху, — ответил Лёша, вглядываясь в окно. Улица пустовала, лишь парочка машин мелькала временами, но в целом место здесь было тихое, спокойное. Наверное, идеальное для клиники. — Тебя в такие цирки даже не пустят, Лёшенька, — Кирилл подался вперёд, облокачиваясь локтями на широко разведённые ноги. Теперь была его очередь разглядывать Лёшу. Он смотрел на Макарова свысока, хотя позиция его совершенно тому не способствовала. Но как-то ему это удавалось: глядя снизу, выражать во взгляде превосходство. — Золотая ложка в жопе не мешает так сидеть? — Лёша потешался, но в его тоне не было злобы. Они шуточно переругивались до темноты. Сегодня Лёша больше никого не ждал. Как бы ему ни хотелось, воспитательница не могла приводить Лизу к нему каждый день. И в глубине души он был немного рад, что этот вечер провёл не в тишине и одиночестве.
***
Впервые за два курса Кирилл отходил в универ несколько дней подряд. Дом — пары — клиника — дом. Он успел возненавидеть этот график, но нарушить его не рискнул. Ему писали пацаны, даже Марк рискнул лично написать, звали по барам, но Кирилл всё время сливался. — В трезвенники заделался? — спрашивал его Алекс. А Кирилл сразу пожалел, что вообще принял звонок по FaceTime: лицо Сани выражало такое отупелое недоумение, словно он не мог представить существование Кирилла без алкоголя. Гречкина это выбешивало. Пацаны реагировали, как ему казалось, чересчур резко. Да, он часто выпивал, это было его главное развлечение в жизни, но (блять!) не прошло и недели, как он отказался пить. Всего шесть дней трезвости, а разговоров вокруг этого было так много, как будто он заявил о намерении уехать в монастырь и не покидать его до конца дней своих. Да с какого хера они то, те, кто ничем его не лучше, к нему так относятся? — Бля, парни, ну походу, пизда Вселенной. Теперь схлопнется, — звучало от кого-то, стоявшего за пределами экрана. Но Кириллу не надо было видеть Влада, чтобы понять, что это он говорил. Начинать каждое предложение с «бля» — его фишка, — в этом мире наш Киря не может не бухать. Кирилл послал их и отключился. На часах было лишь семь пятнадцать. Когда ему позвонил Алекс, он только сел в авто, припаркованное в квартале от клиники. Кирилл собирался поехать домой, но теперь, после разговора, уезжать максимально не хотелось. Настроение резко испортилось, и показываться дома в таком духе он не собирался. Отморозков этих видеть тоже не улыбалось. Нашлись, блять, главные, сука, праведники! Скрипя зубами, Кирилл вышел из машины и, не оглядываясь, заблокировал двери. Он быстро дошёл до клиники, на пороге кивнул удивлённой Карине и сразу направился к лестнице на второй этаж. Гречкин резко дёрнул ручку двери и ворвался в палату, тут же замерев. Лёша спал.